Knives and Agony

(1979) Захолустный городишко Эшфорд полностью оправдывал эпитет «захолустный». Главная его улица была уставлена однообразными домами, преимущественно белыми, на первых этажах которых размещались мелкие магазинчики и пабы. Когда кортеж из трех машин остановился возле мэрии и шофер распахнул дверцу перед господином средних лет, определенно одевавшимся на Сэвил-Роу, это событие не вызвало ажиотажа среди тех, кто проводил апрельский вечер на веранде, наслаждаясь своей законной кружкой пива. Сэр Фрэнсис не любил провинцию. В этом он был совершенно солидарен с людьми своего класса, – впрочем, и сами провинциалы делали довольно мало для того, чтобы склонить скептиков на свою сторону. Сегодняшняя остановка в Эшфорде, которую проклятый Стэмпер втиснул в его расписание в последнюю минуту, была тому прекрасным доказательством. Графство Суррей всегда поддерживало «тори», однако в Эшфорде никто не интересовался ни политикой, ни лично господином Эркуортом, и горожан, явившихся на встречу с ним, можно было бы пересчитать по пальцам. Большинству из них было за шестьдесят; единственный прыщавый юноша лет тринадцати, смотревший на него с летаргической меланхолией, был, очевидно, чьим-то внуком. Встречаясь с избирателями, Фрэнсис нередко подменял дебаты на политические темы обычной фамильярностью. Он отпускал едкие шуточки, раздавал дамам комплименты, жаловался на прихоти погоды, – словом, играл на публику, показывая, что даже человек его происхождения умеет быть близок к народу. В проклятом Эшфорде ему не довелось блеснуть своим привычным красноречием. Львиная доля тех полутора часов, которые были отведены для встречи, пришлась на выступления местных активистов, после чего господин мэр невыносимо долго рассыпался в похвалах Фрэнсису и его консервативной партии. На шее главы города болтался старомодный галстук-бабочка, который тем больше сбивался набок, чем дольше он разглагольствовал – и чем шире взмахивал руками. Фрэнсис, которому не оставалось ничего, кроме как сохранять осанку и улыбку, чувствовал, как неприятно занемели его мышцы. Когда встреча, наконец, окончилась и глава города, прощаясь, сжал его руку в своих потных ладонях, Фрэнсис едва не выдал отвращение, которым успел проникнуться к Эшфорду в целом и его мэру в частности. Он даже отказался от машины, бледно пошутив, что хочет «осмотреть окрестности» и «насладиться сентиментальными пейзажами». Гостиница, по счастью, находилась на главной улице, и господина Эркуорта отпустили с легкостью. Сам он, однако, не спешил вернуться в номер, чтобы снова выслушивать помпезные тирады Тима; его помощник, кажется, выпивал тем больше, чем дальше находился от своей лондонской квартиры и от миссис Стэмпер. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, Фрэнсис незаметно свернул за угол мэрии и оказался на соседней улице. Ему хотелось еще немного побыть на свежем воздухе: оцепенение, в котором он провел последний час, давало о себе знать. Выбранная им улочка отделяла здание мэрии от высокого каменного забора местной школы. Единственный фонарь очерчивал на старом, мощенном камнем тротуаре изжелта-белый круг. Достав портсигар, Фрэнсис вытянул из него дорогую сигарету и небрежно прижал ее зубами. Первая спичка сломалась о коробок; слегка скривившись, Фрэнсис прикурил от второй, чуть запрокинул голову и пронаблюдал за тем, как облачко сизого дыма растворяется в вечернем воздухе. Тогда же он почувствовал, что не один. Улочка по-прежнему казалась пустой, но навязчивое ощущение того, что за ним следят, не покидало Фрэнсиса. Невольно осмотревшись, он вдруг заметил огонек, зависший в воздухе недалеко от того места, где стоял он сам. Огонек не двигался, поблескивая в темноте и отчего-то напоминая ему глаз хищной кошки. Фрэнсис вынул сигарету изо рта и резко отбросил в сторону. Так же поступил его двойник, затушив свою о тротуар, после чего направился прямо к нему. Его походка была неровной, как у пьяного, и все же в каждом шаге сквозила странная, упрямая целеустремленность. При свете фонаря проступили черты его лица – немолодого, чуть грубоватого, но когда-то определенно бывшего красивым. Под густыми бровями поблескивали темные, недобрые глаза: их взгляд был намертво прикован к Фрэнсису. Тонкая интуиция политика совсем не требовалась для того, чтобы почувствовать беду. Фрэнсис готов был снизойти до бегства: отступление казалось ему самым разумным выходом, но незнакомец, угадав его желание, сделал внезапный рывок и накрепко вцепился в его предплечье. Холодная ярость, охватившая Фрэнсиса, заставила его потерять осторожность: он попытался сбить с себя чужую руку – в наказание его схватили с новой силой и отшвырнули назад, к стене. Плечо пронзила резкая, неприятная боль, но Фрэнсис смог сдержаться, глубоко вдохнув и прикусив губу. Казалось, незнакомец не вполне отдавал себе отчет в том, что может ему навредить. Его движения были отточены до автоматизма: он даже не задумывался, когда сдавил запястье Фрэнсиса в одном из тех захватов, которые легко могли окончиться сломанной костью. – Кто ты такой?.. – выдохнул незнакомец, не отрывая взгляд от своей добычи. В его глазах читалось недоверие, граничащее с болью – не телесной, но укоренившейся так глубоко в сердце, что избавиться от нее можно было бы, лишь вырвав сердце целиком. Фрэнсис, однако, не был склонен к сантиментам: он слишком привык быть нападающим, охотником, чтобы разыгрывать роль жертвы. – Дружище, – ровно произнес он, отвечая на вопрос, – я член парламента, а ты без нескольких минут покойник. Цепкая хватка ослабела, позволив Фрэнсису спасти из нее руку. Пользуясь передышкой, он прижался к стене и обхватил саднящее плечо. Жесткая решительность исчезла с лица незнакомца, уступив место гримасе вины. – Фрэнсис… – проговорил он, то ли спрашивая, то ли утверждая. – Фрэнсис, правда?.. Прости... не думал, что вы так похожи… Бровь Фрэнсиса взлетела вверх. Во всей честнóй Британии был только один человек, с которым его можно было спутать, – любезный кузен Билл, который уже шесть лет покоился под каменной плитой на одном из лондонских кладбищ. Фрэнсис был младше своего кузена на двенадцать лет; при свете дня никто и не подумал бы сравнить блондина Хейдона с рыжеволосым Эркуортом. Головоломка начинала складываться: человек с такой серьезной подготовкой мог быть только профессионалом – кузен же много лет служил в разведке, а точнее, сразу в двух… – Джим? – спросил Фрэнсис наугад. Так звали старого приятеля Билла, кажется, связанного с особым подразделением секретной службы, о котором было не принято говорить вслух. Молчание незнакомца лишь подтвердило его правоту. Высокий, угловатый, стареющий шпион сник, словно тень, вдруг становясь похожим на обычного провинциального учителя в мешковатом пиджаке и сбитом набок галстуке. Он снова коснулся запястья Фрэнсиса, на сей раз делая это с необычайной осторожностью. Пальцы застыли на мгновение, которое, казалось, продлилось для него целую вечность. – Прости, – снова произнес он, отступая и растворяясь в темноте. Фрэнсис не слышал звука его шагов.