жажда победы

                            Мортиша появляется как гром среди ясного неба; дверь ударяется о стену, молния разрезает темноту ночи, вороны с отчаянным карканьем поднимаются ввысь. Уимс плотно поджимает алые губы: холёная бестактность Фрамп в печёнках у неё сидит ещё со времён их соседства.        Вся в чёрном, вечная невеста октября. Слива по-прежнему цветёт на её губах, когда Тиш изображает подобие улыбки, равной хищному оскалу.        — Ла-ри-са, — растягивает слова, будто замогильную песню. Низкий голос сопровождает тихий грудной смех. — Сколько лет.        — Сколько зим, — полушёпотом соглашается блондинка, приподнимаясь с удобного места. Ростом она выше соперницы, но в её тени всегда чувствует себя меньше мухи. — Зачем пожаловала?        Фрамп — нынче Аддамс — рвано выдыхает и кладёт руку на место, где у людей должно биться сердце (у Мортиши его и в помине не было). Тёмная папка с документами опускается на деревянный стол Уимс, и брюнетка начинает рассказ. Она говорит мягко, не сводя глаз с Ларисы: острые плечи в момент напрягаются, осанка выравнивается, грозясь ударить хозяйку головой о потолок, холодные глаза бегают по жарким огням от камина и до россыпи картинного искусства.        Ох уж эта фарфоровая сука. Никто не может превзойти её в изяществе и покладистой мягкости. Её короновали задолго до того, как объявили королевой бала, наградили праздничной лентой и вручили готичный букет. Мортиша всегда добивается того, чего хочет. Плавной походкой, ленивыми движениями, жестокими словами, сказанными медленно и тихо.        Уимс ловит себя на мысли, что бывшая соседка пришла просить о помощи. У её дочери неприятности в старой школе, вызванные особой привязанностью девочки к рыбам-убийцам и чрезмерной заботе о брате: «Уэнсдей — собственница и не любит делиться; только она может причинять боль Пагсли».        Насмешливый вопрос, в кого же она такая, застывает на алой помаде с выдохом, когда Тиш подаётся вперёд и касается руки Ларисы.        Несмотря на внешний холод и безжизненность, тонкие пальцы так же теплы, как и в день её отъезда из Академии.        — Ради нашей прежней нежной дружбы, Лара, — выдыхает Фрамп так близко, что женщина чувствует её дыхание на своей коже, — прими мою дочь в Невермор.        Их нежная дружба всегда была хрустальным вечным перемирием, хочет заметить Уимс, но под проницательным взглядом Мортиши её стены рушатся. Она сдаётся.        — Надеюсь, она не такая вызывающая, как ты, — цепляет словом блондинка, купаясь в своём превосходстве: соперница молит её об одолжении, и это первый раз, когда умоляет не Лариса. — Помню, как ты кормила свои плотоядные растения по ночам.        — Она тише всех мышей, что ты разводила, — ласково щебечет Тиш, и голос её — музыка. Она поднимается, откидывая длинные волосы назад одним взмахом руки. Королева самолюбования.        Лариса кусает губу, чтобы не фыркнуть. Её (не)подруга думает, что выиграла войну, но она молча обещает ей ещё парочку сражений.

*

       Мортиша обещала ей ангела и привезла Люцифера. Будь у блондинки развитое чувство юмора, она бы посмеялась.        Уэнсдей — ходячая катастрофа с косичками-виселицами, сборником саркастичных комментариев в голове и особым умением находить проблемы там, где быть их не может. Вместо того, чтобы избегать неприятностей, как ей велит директор, она, кто бы сомневался, бежит навстречу им. Девчонка мало говорит, но если это случается, собеседник истекает кровью — кто сказал, что словом плоть не порежешь?        Она совсем не похожа на мать. Лариса не думала о бывшей соседке годами, но хранила воспоминания в коробке, которую открывает в порыве ярости. Ищет успокоение в холодных чертах девушки, которая смотрит на неё с фотографий. Как всегда свысока.        Уэнсдей развивает ненависть и жестокость, когда главным оружием её матери были вальяжная плавность и мягкая манерность. Разозлить Мортишу было сложно, однако делать это никто не смел, кроме Лары; она переживала это в молчании и чаще обычного читала на латыни цветам-убийцам. Там, где Уэнсдей была катастрофой, Тиш слыла ангелом во плоти.        Однако у Ларисы замирает сердце, когда девчонка встречается ей в коридорах. Её одеяние не как у всех — исключительно чёрное, так и кричит о её особенности — и так напоминает другую женщину.        Голос у Тиш низкий, грудной; её дочь упорно избегает общения с матерью, но блондинка слышит, как она передразнивает старшую Аддамс. Копирует тон и медленность, заправляя отборным сарказмом — Лариса выдыхает лишнее и запирается в кабинете на весь следующий час.        «Забери её!» — хочется крикнуть в лицо Фрамп, когда та красуется в стенах Невермора в родительский день. Слива на её губах, должно быть, слаще мёда, слаще, чем была в юные годы, но Лара не хочет об этом думать и открывает бутылку вина.        «Забери себя из моих мыслей и убирайся», — просит она про себя, смахивая слезу и бросая фотографию в огонь. Ловит себя на том, что всегда хотела увидеть, как Мортиша Аддамс горит.

*

       Конец близок. Она не сразу понимает это, пока белладонна растекается по тугим венам.        Лицо Уэнсдей маячит перед ней, когда пьянящий вкус обжигает её горло, а на губах проступает ядовитая пена. Ларисе хочется идти на свет, но перед глазами лишь тёмная красота.        У Уимс внутренности холодеют, ей страшно, и она видит ту, кто всегда обжигает манящим теплом.        — Тиш, — слышит свой собственный голос, напряжённый и испуганный. Она не хочет умирать. — Мортиша.        Уэнсдей округляет глаза и дрожит всем телом, когда её рука касается кожи Ларисы. Она хочет приободрить, согреть, но блондинку греет яд. А руки у Уэнсдей всё ещё ледяные.        — Я рядом, — обещает девчонка, и тон у неё точь-в-точь как у матери.       — Всё ещё нет, — (но, может, однажды?)        Жизнь выходит из неё вместе с амбициями победить Фрамп хоть в чём-то, а затем поцеловать её до забвения. Она умрёт, и её сердце перестанет тосковать по любви.        Её смерть кажется не худшим исходом. В конце концов, Мортише придётся заботиться о новой покойнице и прятать от мужа слёзы. И это абсолютная победа.