Не страшно

      Наверное, вода в бутылке из автомата уже тёплой стала — Юки так и держал её, обхватив обеими ладонями, как вошёл в гримёрку и устало уселся на небольшой диванчик. Так надо было занять руки, что-то сжать, иначе собственные подрагивающие от ужаса пальцы вообще бы довели до истерики. Сиди сейчас рядом с ним Момо — он его ладонь до боли бы сжал. Как не вовремя того вместе с Окарином окликнул в коридоре знакомый режиссёр.       — Я быстро приду, подожди меня, пожалуйста, — с виноватой улыбкой прошептал тогда Момо, и, наверное, его нет не больше пяти минут всего, а для Юки с той выходки Торао с чёртовой ручкой каждая секунда тянется по часу. Сейчас бы домой закрыться в комнате, залезть под одеяло и никуда не выходить до следующего утра или, ещё лучше, целую бы неделю. Но уже завтра съёмки в очередном шоу, и никто Юки такую роскошь не позволит.       Пластик бутылки поскрипывает под пальцами, и Юки прикрывает глаза — наверное, зря, ведь недавние события яркими контурами очерчиваются в мыслях ещё болезненнее, ещё ядовитее. Юки жмурится, кусает себе губы. Собственный страх травит, а страх Торао, секундой мелькнувший тогда на красивом лице, тоже теперь колючей лентой оплетает мысли. Момо уже сейчас верит в этих ребят, что-то разглядел в них, что Юки пока не может рассмотреть. Пока он видит только отчаяние брошенных зверей, которые выпустят когти, почувствовав, что их пытаются приручить. Знакомое ощущение, пять с небольшим лет назад его душу разрывало такое же. Только тогда он чувствовал себя ещё и загнанным в угол.       Тогда Момо был готов подставить беззащитное горло под когти его обиды и тоски. А сейчас готов подставить его под любой чужой удар ради него, броситься без лишних мыслей на защиту Юки, совсем не думая о себе. Юки порой думает — и чем же он заслужил таких людей, как он и Банри? Тех, кто готов ради него пожертвовать всем, тех, кто взамен попросит его только беречь себя и быть счастливым.       Юки бы и заявить, что нет, не такой уж он беззащитный, что у него вообще есть дома самая настоящая бита — но да, он даже с ней проигрывает обычной ручке в руках зарвавшегося богатенького мальчика.       Хлопает дверь гримёрки, и на миг Юки ёжится, замирает, но потом слышит мягкий тёплый голос:       — Ну что же ты, Юки…       Дыхание Момо греет лоб, щёки, он шуршит тканью брюк, похоже, присаживаясь на колени на пол перед ним, и Юки послушно разгибает уже затекшие пальцы, отдавая несчастную помятую бутылку с водой. И только теперь открывает глаза.       Взгляд у Момо беспокойный, но в то же время светлый — наверное, не хочет, чтобы Юки переживал ещё больше, поэтому и старается свои страхи спрятать глубоко и его страхи вытянуть, впитать в себя, верит, что они в его яркой горячей душе растают без остатка.       Юки всё время боится, что так он однажды сожжёт себя до пепла. Но ладони у Момо не пылают жаром, они чудесно тёплые, ласковые, он аккуратно растирает пальцы Юки, а потом осторожно их сжимает, наклоняется, прижимается к ним лбом — и Юки благоговейно смотрит на его склонённую голову, на открывшуюся в вороте рубашки беззащитную загорелую шею.       Момо ничего не боится — так думают все.       Момо иногда бывает в ужасе — и это знает Юки. Потому что чаще всего Момо боится за него.       «Чем же я тебя заслужил?» — думает Юки. И искренне признаётся:       — Теперь мне не страшно, Момо.       И губы Момо, запальчиво прижавшиеся к кончикам его пальцев, такие горячие.