moodswings

      Хоши опускается спиной на мягкое кресло, позволяя себе поменять положение в пространстве на более удобное. Его терапевтка молчит, ожидая, пока он соберётся с силами чтобы продолжить. Может быть, это и не так, но сейчас ему кажется, что этого не произойдёт никогда. Его сердце растоптано, разбито на тысячи крошечных осколков, и Сунён понятия не имеет: каким образом собирать его обратно.       — Мне очень обидно, так обидно, что ещё немного, и я его возненавижу.       Квон морщится, снова недоговорив. Это всё одно большое преувеличение, невозможно ненавидеть того, кто был самым важным человеком в твоей жизни так долго, того, кто дал тебе так много. Невозможно ненавидеть его. Но это первая, самая привычная реакция на такое количество боли: обратить её в злость, в ненависть, в ярость. Потому что если просто смириться с её присутствием, то бетонная плита, которую он так отчётливо ощущает на своей груди, просто раздавит его окончательно, и не останется никакого именитого хореографа Квон Сунёна. Его уже не осталось, только жалкое маленькое слабое существо, неспособное даже на то, чтобы самостоятельно справиться с тем, что происходит в его жизни сейчас.       — Ты можешь сейчас объяснить, почему так?       Это закономерный вопрос, но даже ради того, чтобы сформулировать такой простой ответ на него, ему приходится искать верные слова.       — Он выпускает новый альбом. Я не смог его прослушать, но он вылезает мне на всех площадках, даже при условии что я больше не подписан на него. Я уже год как не подписан на него.       — И о чём этот альбом? Что конкретно заставило тебя испытывать эти чувства?       — Он об его «опыте отношений», — Хоши изображает руками кавычки, прежде чем продолжить заново. — О том, как он переживал расставания, о чувствах к партнёру.       Сунён ненадолго замолкает, чтобы дать себе возможность отдышаться и наконец озвучить то, что заставляет сердце сжиматься в грудной клетке, будто бы его там держит холодная безжалостная когтистая лапа, и вот-вот сдавит так, что больше биться и гонять кровь по организму будет нечему. Говорить о чувствах сложно, и он бы предпочёл, чтобы они прошли сами по себе, но от них не удаётся избавиться даже спустя год в терапии. Наверное, это делает его сломанным навсегда. Наверное, их расставание превратило его вот в это.       — Я не хочу быть просто «опытом отношений». Я знаю, что это про меня. Всё это время, которое мы были вместе не может вдруг стать его коммерческим проектом, тем, что будут слушать его фанатки и думать, о том, что кто-то так глубоко ранил их любимого оппу. Это он меня ранил! Это он меня уничтожил! Это всё его решение!       Он не замечает, что плачет, пока спокойный и сочувствующий голос его терапевтки не разрезает тишину её небольшого кабинета. И только тогда он наконец находит взглядом салфетки и пользуется ими, вместо того, чтобы просто растирать слёзы руками по лицу.       — Нет ничего плохого, в том, что ты так себя чувствуешь сейчас, но постарайся подумать: может ли быть такое, что ему тоже плохо из-за этого решения, и что это его способ работы со своими чувствами. Может ли быть такое, что это не попытка продать твою боль, а желание разобраться со своей?       Хоши кивает как сломанная кукла, всё ещё давясь собственными жалкими всхлипами. Это наверняка так, он знает, что у него всегда были проблемы с тем, чтобы разобраться с самим собой вне музыкальной студии. У него всегда лучше получалось писать стихи и класть их на музыку, чем говорить с кем-то о своих чувствах напрямую. Но так же он наверняка знает, что всё равно не хочет слушать ни одной песни из грядущего альбома.       На следующий день он архивирует на собственном канале все хореографии, поставленные на музыку Ли Джихуна.

***

      Сынкван открывает дверь в его квартиру своими ключами и издаёт отвратительно много шума, несмотря на то, что на часах всего восемь утра и у Сунёна сегодня наконец выдался свободный день, который он планировал потратить на отдых. Видимо, никто не собирается считаться с его планами. Эта раздражённая мысль возникает в его голове как раз в тот момент, когда его, теперь уже бывший, друг начинает напевать себе что-то под нос и ставит с громким стуком сковородку на плиту.       — Какого чёрта? Что ты забыл на моей кухне в такую рань?       — Своего друга, который месяц только и делал, что работал без выходных и никому из нас не написал больше пары слов? — Сынкван вскидывает брови на своём подвижном лице, которое с лёгкостью гиперболизирует любую человеческую эмоцию. — Послушай, я не собираюсь лезть тебе в душу, раз ты сам нам ничего не рассказываешь, но имей совесть, Квон Сунён. Мы не виноваты в том, что всё так сложилось. Скажи спасибо, что Хансоль всё ещё дорожит тобой, иначе я бы начал не с готовки завтрака, а с удара по твоему дурацкому лицу.       — Моё лицо не дурацкое.       — Убеждай себя в этом.       Они завтракают, периодически шутливо переругиваясь, и он даёт обещание вспоминать о том, что ещё существуют люди, которые о нём волнуются. Вечером Хоши звонит Вернону, чтобы извиниться перед ним, и жалко плачет прямо по фейстайму, пока чужой тихий спокойный голос убеждает его в том, что однажды станет легче.

***

      Легче не становится даже спустя три года пропущенных премий и ивентов, где они могли бы столкнуться. Он превращается из социальной бабочки с мириадами знакомых в индустрии в затворника, который не посещает даже тех мероприятий, на которых получает какие-то награды. Его менеджер до сих пор не может с этим смириться, но у них уже был разговор на эту тему, и мнение Сунёна не изменилось ни на йоту.       — Его не будет на этой премии. Я не хочу давить на тебя, но если твоя номинация не заставит тебя даже с места двинуться в сторону награждения, то может быть ты согласишься присутствовать там ради моей номинации? Я скучаю по твоему присутствию в такие моменты, мне даже некого схватить за руку больше, когда я волнуюсь.       — Хансоль.       — Ну так?       Хоши хочется сказать, что он перестал быть светским лицом не по этой причине, но просто так соврать глядя в чужие глаза у него, наверное, тоже не выйдет. Получается только тяжело вздохнуть и уставиться в свою чашку недопитого кофе.       — Да, я схожу с тобой поучаствовать в этом фарсе.       Вернон победно улыбается, а Сунёну только и остаётся, что представлять заголовки газет, которые полоскали его всё это время за безразличие к фанатам. он ещё не знает, что когда спустя пару месяцев он будет ставить хореографию под новую песню Хансоля, заголовки будут ещё хуже.

***

      Джихун в приступе злости пинает стул на своей небольшой кухне. У него заложен нос и жутко болят глаза, потому что, очевидно, съёмки под настоящим дождём были идиотской идеей. Мингю оборачивается на звук и смотрит вопросительно какое-то время, прежде чем отвернуться к плите, на которой он готовит куриный бульон для тяжелобольных в количестве одной штуки.       — Он посетил премию вместе с Хансолем.       — Прошло три года, я думал, что он начнёт двигаться дальше ещё раньше, но, видимо, то что ты натворил надломило его гораздо сильнее, чем он мог бы рассказать Сынквану или Сынчолю.       — Мне и так хреново, имей совесть, не заставляй меня чувствовать себя виноватым, я и так знаю, в ком была проблема все эти годы.       — Что я могу поделать, если проблема всегда была только в тебе и твоих идиотских решениях?       Уджи утыкается лицом в собственную подушку этой ночью и мечтает просто не проснуться следующим утром. Ему нравится думать, что горькие слёзы и ком в горле — это следствие высокой температуры. Ему нравится думать, что однажды Хоши сможет его простить. Ему нравится думать, что их расставание было только к лучшему. Ему нравится думать, что он сделал верный для Сунёна выбор. Все эти годы, во время которых его лирика только и вращается вокруг его разбитого сердца, показывают совершенно обратное. Все эти годы, когда самый яркий человек в его жизни выгорает до основания, прекращая освещать ему путь, только заставляют ненавидеть себя ещё больше. Тогда, сжимая руки в кулаки и упрямо смотря в чужие полные слёз глаза, Джихун думал, что сохранить чужую репутацию в обмен на их отношения будет равноценным обменом, что ему ещё скажут спасибо за жертвенность. Но теперь, повзрослевший и проживший с последствиями своего решения три года, он может только думать о том, что никто не просил его ничем жертвовать.

***

Хоши больше не прячется от премий и ивентов, и это только закономерно, что на одном из таких мероприятий они сталкиваются лицом к лицу. Сынкван за его плечом прекращает смеяться, а сам Сунён не может найти в себе сил посмотреть в чужие глаза. Он не знает, что там увидит, и это столкновение с чужими эмоциями вдруг оказывается слишком пугающим, чтобы у него была возможность спокойно пережить его здесь и сейчас. Сынчоль задвигает Джихуна себе за спину, прежде чем радостно улыбнуться им обоим и прижать Квона к своей широкой груди. Это давно забытое ощущение близости с кем бы то ни было заставляет слёзы выступить на уголках его глаз, и приходится торопливо моргать в чужую футболку, чтобы они не потекли по лицу.       — Слышал, ты сегодня один из главных номинантов? Поздравляю заранее, тигрёнок, уверен, никто в этом зале не может составить тебе конкуренцию.       Сынчоль ерошит его укладку и смеётся своим спокойным тёплым смехом, который вдруг заставляет вспомнить как дышать и хотя бы немного успокоиться. Встреча с бывшим не конец света.       — Да. — голос Джихуна напоминает карканье ворона, видимо ему стоит хоть немного смочить горло, если он собирается петь сегодня.       — Спасибо, ребята. это очень приятно, правда, — Сунён улыбается с тем самым вежливым выражением лица, чтобы никто не заподозрил его в том, что он до сих пор не оправился. — Но нам уже нужно бежать, увидимся позже, если хотите. «я скучал по тебе»       Сообщение подсвечивает его экран ярким светом, и после их затяжного молчания, это первое, что он получает от Уджи. «я тоже»

***

      На дне рождения Мингю столько людей, что Хоши в какой-то момент устаёт здороваться. Он не помнит и половины из тех лиц, которые притворяются, что рады его видеть. Нет никаких сомнений, что они, скорее всего, тоже делают это скорее уже просто по привычке.       На балконе оказывается гораздо спокойнее и тише. Приходится накинуть худи поверх футболки, потому что апрельские ночи всё ещё остаются прохладными, несмотря на ощутимое тепло дней, но так, вероятно, даже лучше, шанс узнать его со спины и в капюшоне стремится к нулю. И тем не менее.       — Привет.       Джихун звучит устало, и Сунён едва давит в себе порыв по привычке притянуть его к себе за плечо и позволить привалиться к собственному боку, чтобы забрать хотя бы часть чужого напряжения.       — Прости меня.       — За что? — ему и так прекрасно известно, о чём сейчас пойдёт речь, но почему-то отчётливо хочется услышать это из чужих уст, хочется сделать свою боль хотя бы немного материальной, облечённой в слова.       — За то, каким я был идиотом. Я думал, что так будет лучше, мне тогда позвонила твоя сестра и рассказала о том, каким скандалом это всё обернётся, если кто-то узнает о нас, как я разрушу твою карьеру, потому что я не могу перестать быть эгоистом, и я принял решение… Мне правда искренне жаль, что я заставил тебя пройти через всё это, потому что был трусливым идиотом.       — Я знаю, Джихуни, она рассказала мне почти сразу, когда увидела, как тяжело я переживаю наше расставание.       — Я предполагал, но это всё равно только моя вина и только моё решение, и даже если ты смог идти дальше, тем более если ты смог идти дальше, пришло время извиниться.       — Я не смог.       Сунён наконец поворачивается к нему лицом, чтобы впервые за всё это время посмотреть в чужие глаза. Уджи плачет, не позволяя слезам помешать ему говорить, и это настолько в его духе, что причиняет только больше боли прямо здесь и сейчас.       — Я не смог. Делай с этим что хочешь, Джихуни, но всё что у меня вышло, это выглядеть менее жалким, потому что никто не захочет узнавать, что их кумир настолько никчёмен, что до сих пор любит того, кто разбил ему сердце, а потом заработал на этом состояние.       — Прости, пожалуйста, прости меня, если сможешь.       — Я смогу, просто не сейчас. Давай мы поговорим об этом позже? Но если хочешь, думаю ты можешь остаться здесь со мной, и мы просто помолчим.       Уджи не уходит даже тогда, когда толпа гостей начинает разъезжаться по домам, а телефон в его кармане вибрирует уже пятый раз за последние десять минут.

***

      Они решают дать друг другу последний шанс через месяц. Последний, потому что Хоши убеждён, что второго расставания его сердце просто не выдержит. Последний, потому что Джихун не настроен больше его отпускать, даже если его возненавидит весь мир.       Сунён плачет на первой их совместной фотографии в прессе, и заголовки оказываются ещё ужаснее, чем кто-то из них мог бы себе представить. Сынкван скупает журналы с подобными статьями и дарит им коллаж из вырезок, когда они наконец съезжаются. Они даже не запрещают ему появляться в их квартире после этого.