Люся сидит дома

Плотные фиолетовые занавески заслоняли окна небольшой комнаты, не давая возможность хоть одному солнечному лучику пробиться через эту плотную заслонку. Впрочем, стоит заметить, что солнечный свет сюда не прошёл бы, даже если бы занавески были раскрыты, потому что завеса дыма от сигарет, травы или ещё какого курева была такой плотной, что ничего не пропустила бы. Воздух был душным, сухим, он пах потом, вышеупомянутым куревом и отвратительно приторным женским парфюмом. Он, казалось, стоял на месте, не двигая Ни одну молекулу туманного дыма; даже пылинки, которые, вроде как, должны были летать в воздухе, стояли на месте. Всё остановилось, словно тут никто не живёт. Чтобы создать жизнь в этом месте, потребовалось бы распахнуть маленькое квадратное окошко с пожелтевшей рамой так сильно, как только возможно, сорвать ко всем чертям собачьим с карниза ужасно липкие от грязи шторы – и тогда бы, возможно, можно было бы подумать, что тут кто-то есть. Но хозяйка этого помещения (а он всё же была, не стану же я рассказывать про пустую комнату, в которой не происходит и не произойдёт ровно ничего, верно?) не открывала окон, не отодвигала штор, не мыла посуды уже как пару недель, из-за чего раковина напоминала поле после кровопролитной битвы, заполненное телами, всеми в крови и грязи, только из мира посуды. Она сама, казалось, старалась мимикрировать под царящую на кухне мертвенность, а потому сидела неподвижно уже как несколько часов. На вид ей было лет двадцать пять, а может, тридцать... а может, и все тридцать пять. По лицу не поймёшь: оно хоть и было вроде молодое, с саркастически-весёлыми зелёными глазами, вытянутое, с курносым длинным носом и живыми, густыми, толстыми, как гусеницы, бровями, но казалось пожелтевшим, высохшим, таким умудрённым опытом и жизнью, что больно было на неё глядеть. Девушка или женщина, другими словами, представительница прекрасного пола, неожиданно тряхнула аккуратной головой, выронив самокрутку с чёрт пойми чем (она сама уже не понимала, что курит, это было просто непонятной смесью из всего, что у неё было) из почти ухоженной тонкой руки. Она встала, подняла самокрутку, вставила её в ровные белые зубы, подпоясала атласным пояском что-то вроде полупрозрачного пеньюара и схватила с другой стороны стола зеркало. Пикантность её наряда заключалась не только в кружевах и вульгарно ярком розовом цвете, но и в том, что кроме пеньюара на ней не было ничего. То есть, повторюсь, вообще ничего: за полупрозрачной сетчатой тканью была прекрасно видна грудь, изгиб талии и широких бедёр, а дальше только тонкие длинные ноги, красные коленки, на которых пестрели причудливым узором синяки. Мадам присела обратно на скрипучую доисторическую табуретку, снова распоясав свой пеньюар (который теперь вообще не ясно зачем был на ней надет, ведь видно было совсем всё), поставила напротив себя забрызганное невесть чем зеркало, схватила откуда-то жёсткий деревянный гребень и принялась расчёсывать свои волосы. Они у неё были длинные, ниже лопаток, безупречно блондинистые, мягкие и густые. Люся, а именно так её звали, гордилась ими, правда, иногда забывала их расчёсывать и мыть, но это уже другой вопрос. Выдрав из запутанных волос целый спутанный клок, а, вернее сказать, колтун, она уселась обратно на стул и продолжила курить. Впервые за всю ночь, которую она просидела здесь, её поглотили мысли, а не просто навязчивая пустота, такая же туманная, как этот туманный дым в комнате всё вокруг. Эта пустота её бесила, ведь она заполняла белым липким шумом всё вокруг, засасывая в себя, как чёрная дыра, и только сейчас Люся это поняла; только сейчас она поняла, что сегодня у неё, вообще-то, важный день, а точнее утро... или, может быть, всё-таки день? Который час? Она уже не знала, но её и не волновало это. Скоро к ней должен будет прийти очень важный клиент, известный дядька, важная шишка, криминальный авторитет – называйте как хотите, но суть одна, и состоит она в том, что нужно принять его как можно более гостеприимно, ласково, профессионально. Поработать, короче говоря, на славу, а это-то Люся могла. В шестнадцать лет, кое-как закончив девятый класс, но при этом не усвоив совершенно ничего, кроме того, что два плюс два будет четыре, а делить на ноль нельзя (хотя и про это она иногда забывала), она бежала из дома от деспотичной матери и отчима, который насиловал её во всех возможных планах. Бежать ей было особо некуда, а потому жила она на хате у своих друзей, а точнее мутной компании, которая пила, курила, употребляла невесть что. Люся думала, что это временная мера, но временная мера стала постоянной тогда, когда её тоже втянули во всё это, а дальше противиться она уже не смогла. Потом ей предложили лёгкий заработок, она согласилась. Дело пошло в гору. Годы проходили в дыму, пьяном угаре, воспоминаниях о мужчинах (притом самых разных и даже тех, которые Люсе не нравились совершенно), в липких комнатах, которые она снимала за небольшие деньги, но проходили эти годы без смысла и глубины... не то, что сейчас. Точнее, не то, что сегодня. Она снова встрепенулась, вскочила, потянулась, очень громко похрустев позвоночником, и даже похихикала немного своим надтреснутым голосом, после чего подбежала к окну, одним рывком, чуть не сорвав занавеску с карниза, отодвинула её и резко распахнула окно. От неожиданно забравшегося в лёгкие чистого кислорода у Люси закружилась голова, и всё тело покрылось мурашками. Она съежилась, закрывая голую грудь руками, чтобы совсем уж не замёрзнуть, высунула острый нос подальше и глубоко вдохнула. Только вот клиент сегодня необычный. Девочки его ей посоветовали, конечно, но также сказали, что после его визитов многие пропадали без вести, а те, кто оставался в живых, долго ещё зализывал раны, потому что мужичок этот жёстко насиловал, подчинял себе, делал больно, зато хоть платил хорошо. Пытались жаловаться, но ничего с ним не сделаешь: важный государственный чиновник, к тому же криминальный авторитет. Для обычной куртизанки, путаны, представительницы древнейшей профессии или, прямо скажем, шлюхи справиться с ним – задача не из возможных, и фраза «невозможное возможно» тут не сработает никак. Девочки говорили, что, скорее всего, Люсю он захочет убить, потому что та всегда прыткая была, бойкая, себя в обиду не давала, не любила боли и унижения... да и волосы её, блондинистые прекрасные волосы, здесь сыграют с ней злую шутку: все девушки, пропадавшие после визитов таинственного господина, были блондинками. Никто не знает, что у этого дьявола в голове, но то, что на блондинках он был помешан – факт, притом неоспоримый. Ну а Люся... что Люся? Терять ей в целом нечего: что в прошлом, что в будущем пустота бессмысленная. Пусть хоть убьёт её этот подонок, ей всё равно. А не убьёт – заплатит хорошо, и то замечательно. В общем, что так, что так она в выигрыше, а потому Люся совершенно не волновалась и даже радовалась предстоящему важному событию. Ей захотелось попить чего-нибудь, потому что в горле было так сухо от сигарет и духоты, что язык повернуть нельзя было, поэтому она потянулась к шкафчику, в котором должна была стоять посуда. Не найдя там ни чистой кружки, ни стакана, она тяжко вздохнула и взглянула на раковину с брезгливостью в выражении лица, которое тут же сморщилось, показывая, что Люся не желает и прикасаться к этому ужасному беспорядку, пусть она сама же его создала. Подпоясавшись, она выскользнула в коридор, похожая на тень. Ламинат скрипел под босыми грубыми ногами, её тонкая фигура отбрасывала длинную мутную тень на стены и пол. Здесь было холодно, так холодно, что она вся сжалась и поскорее забежала в ванную. Комнатушка поприветствовала её белой разбитой плиткой, ванной с содранной эмалью, капающим краном, разбитой раковиной, запахом сырости и, наконец, круглым зеркалом. Люся с тоской осмотрела всё это, вздохнула, но её тут же оживила мысль, что эта квартира по крайней мере её собственная, и тут не ошиваются всякие нарики и проститутки, кроме неё самой, конечно. Она умыла осунувшееся лицо холодной водой и тут же попила из-под крана. Ледяная, горькая и жёсткая вода резко привела её в такие пронзительные чувства, что страх за свою жизнь, нетерпение и почему-то эйфория одновременно проткнули её, как острые ножи, и Люся выскочила из ванной, погасив висевшую там на одном проводе старую жёлтую лампочку, резво протопала до кухни, села на табуретку, сжалась на ней и стала смотреть на всё окружающее её, как раненый зверь смотрит на хищника. В голове пролетали воспоминания об отчиме, который заставлял её хранить тайну о том, что он делает с ней лет эдак с десяти, матери, которая убеждала дочь в том, что та ничего не стоит, что все её успехи, коих, конечно, было немного, но они всё же были, – ничего не стоящий шлак. Люся, вроде бы, плакала, злилась, наверное, даже что-то ещё происходило с ней, но она совершенно ничего не помнила кроме парочки поразительно стойких моментов... что ж, память проедена дыром до дыр, ничего удивительного. Но, решив собраться, ведь до прихода клиента осталось совсем чуть-чуть, Люся тряхнула белокурой головой, показала себе язык в зеркало и снова расчесала волосы. Если уж он любит блондинок, то пусть по крайней мере ему она понравится, верно ведь? Писк дверного звонка разорвал её уши в клочья, и она подскачила, натянув на себя загадочную улыбку. Сердце билось как бешеное, выпрыгивая из груди, ноги и руки тряслись, – хотя, они не то чтобы обычно этого не делали, но сейчас это было сильнее, чем обычно, – дыхание сбивалось, темнело в глазах... в общем, Люся переживала, но постаралась принять вид как можно более развратный и заигрывающий, распластавшись в проёме, как кошка в мае посреди комнаты. Она накрутила поясок от пеньюара на белый пальчик, играя им с атласной тканью, которая от одного движения могла распуститься и открыть клиенту вид на то, ради чего он, собственно, пришёл. Читателю может показаться, что все эти приготовления она делала минуту, может, две, может, пять, но нет: Люся была настолько профессионалом своего дела, что воспроизвела всё это за секунды, параллельно свободной рукой открыв дверь. Она понравилась бы этому человеку, если бы не одно «но»... Стоило его ноге ступить на порог квартиры, а взгляду упасть на новую жертву, как из дальней комнаты послышался шум. Оттуда выбежали мужчины в форме и повязали его. Люсю тут же отпустило: она была спокойна, как удав, наслаждаясь зрелищем ужасного монстра, убившего не одну её коллегу, а точнее сестру, как она их звала, которого вяжут по рукам и ногам полицейские. Ребята в форме сидели тут у неё уже давно, дожидаясь прихода этого господина, ведь она, Люся, решила им в этом не отказывать. Всё равно наркоту у неё уже нашли, а за помощь следствию... тем более за сестёр... в общем, приятно. Пойманный монстр матерился, рычал и называл Люсю «тупой бабой», «шлюхой» и прочими нехорошими словами, но ей было всё равно. За годы она привыкла к таким фразочкам как к своему имени, поэтому лишь смеялась ему в лицо. Он был грузен, страшен, весь в чёрном, а на лицо его был надвинут плотный капюшон, из-за которого виден был лишь исказившийся в слепой ярости рот. Он в этом одеянии был похож на смерть, которая шла к Люсе, да так и не смогла до неё добраться, потому что руки ей повязали ловкие блюстители закона. Впрочем, этот человек заслужил расправы. – Ну, привет, милый, – кокетничая, хихикнула Люся. Здесь её дело сделано.