*
Ей нравятся родительские дни. Невермор заполняется людьми, способными заметить ценность Академии и важность фигуры директора. Юные дарования усмиряются под материнскими прикосновениями и строгими отцовскими взглядами, а Лариса использует это время, чтобы сиять, как снег на солнце. Она и есть грёбанное солнце. Белый облегает её фигуру, твердя о чистоте и невинности громче любых слов. Она дарит гостям улыбки, принимает щедрые благодарности, красуется, словно Королева, утопая в собственном самолюбовании. Годы правления в Неверморе научили её подавать себя нужным образом: восхвалять заслуги и умалчивать об ошибках, обращать внимание на взлёты и забывать о проблемах на один единственный день. Никто не должен увидеть слабое место. Лариса искренне верит, что её броня прочнее стали, а затем замечает царственную фигуру Мортиши Фрамп среди толпы. Спустя столько лет — всегда — она всё ещё перетягивает канат на себя. Её гладкие волосы цвета вороньего крыла блестят, как раньше, а длинное чёрное платье в пол с внушительным подолом подчёркивает стройность тела. Она по-прежнему хороша и по-прежнему крадёт внимание. Ненасытная сука. Лариса давится от злости, пытаясь проглотить кость, вставшую поперек горла. Она отпивает из бокала воду и оборачивается на холодное прикосновение пальцев. Вежливая улыбка сходит с её лица, когда она видит перед собой маленькую копию Мортиши. — Я думала, директор лично приветствует всех родителей, — укоризненно замечает девчонка, складывая руки на груди. За её спиной маячит дружелюбная Энид с поджатыми губами и виноватым видом. — Разве вы с Мортишей не были соседками и подругами? — Невежливо звать мать по имени, — пропускает мимо ушей вопросы Уимс, оглядываясь в поисках тех, к кому может присоседиться. — В нашей семье иные понятия о вежливости, — почти фыркает Уэнсдей, презирая глупые рамки, в которые себя загнало человечество. — Попытка убийства, например, считается проявлением любви и уважения. — Сочту за комплимент, — вклинивается довольная мисс Синклер, разглядывая разноцветные когти, словно это было самым любопытным занятием в мире. — Недавно она пыталась задушить меня во сне, потому что, по её словам, я оскверняла нашу комнату. — Звуки, доносившиеся из её рта, были порождением ужаса. — Это текст одной из песен One Direction. Обычно безэмоциональное лицо юной Аддамс кривится, словно её лично оскорбили данным фактом, и внутри Лары холодеют сразу все органы. Те же нахмуренные густые брови, что и у Мортиши. Тот же обжигающий льдом взгляд из-под опущенных ресниц и прирождённый талант смотреть свысока на тех, кто выше. Те же амбициозные взгляды на жизнь и саркастичный юмор, пропитавший каждую фразу. Энид Синклер за её плечом поправляет розоватые локоны в стиле «идеальный шторм», не сводя нежного взгляда с напарницы. Она выглядит как ребёнок с мишурой, как белокрылый ангел с арфой; однако тень улыбки скрывает послание: «только тронь Аддамс — я раскрою тебе череп разноцветными коготками». Лариса знает природу этой привязанности, знает, как тяжело сопротивляться. И она сочувствует мисс Синклер, потому что Аддамсы не благодарят за верность, когда вычёркивают подруг из жизни. Эмоции, вероятно, проступают на лице, потому Уэнсдей подозрительно выгибает бровь и хочет что-то спросить, однако тепло чужой руки на плече сдерживает энтузиазм. Энид уводит её подальше, поглаживая по спине в полуобъятии, которое девчонка Аддамс воспринимает без хищного оскала. Что ж, Энид Синклер явно продвинулась дальше, чем когда-либо заходила Лариса.*
Чувствовать себя белой вороной в собственной семье — дерьмо. Костяшки пальцев синеют от напряжения, с лица сходит краска, а розовые очки рассыпаются прахом после очередного маминого «фи». Она сильная. Достаточно сильная, чтобы выдержать это, однако соседка, которую никогда ничего не заботит, издалека прожигает дыру в миссис Синклер и отсылает Вещь, чтобы учинил что-то этакое: время спасать принцессу из лап дракона. Пагсли смущается при виде Энид, пряча глаза в пол, и это кажется ей милым, пока Уэнсдей не учит его манерам, крепко хватая за ухо. «Семейный момент», — докладывает она, отводя брата в сторону и оставляя девушку наедине с очаровательной парой. Страннее Энид ещё не видела. Они улыбаются от уха до уха, пытаясь казаться нормальными, и вежливо расспрашивают единственную подругу дочери об успехах той. Гомез тянет к ней руки, желая обнять, а Мортиша наблюдает со стороны. Её глаза изучают, оценивают с ног до головы, проходятся по толпе взбалмошных родителей и останавливаются на самой высокой фигуре. Неживое лицо преображается — Мортиша въедается взглядом в белоснежную Уимс. Энид читает интерес на дне тёмно-карминного зрачка и кусает губу — дурная привычка. Мать семейства выглядит так, словно очнулась ото сна; она тянет тонкие руки к мужу и мягко воркует ему на ухо. — Поговорю с Ларисой, — слышится её сладкая песня, пока муж целует руки и задерживает её в навязанных обьятиях. — Одна. Энид посылает Вещь следить за хозяйкой и отправляется на поиски Уэнсдей. Она уже не сомневается, что в этой давней истории есть загадка.*
— Власть тебе к лицу. Она узнает этот голос из тысячи. Тягучий, медовый, ни на что не похожий. Визитная карточка Мортиши Фрамп. Тиш говорит тихо, но вкрадчиво, и даже сквозь родительский смех Лариса улавливает звук. Она извиняется перед матерью Бьянки прежде, чем встретиться с заклятым врагом юности. — Признание делает с людьми невообразимые вещи, — вежливо кивает Лариса, стараясь себя не выдать. О, её сердце колотится как бешеное, отстукивая похоронный марш при виде ослепительной красоты Мортиши, но она стойко держится, запрещая себе разглядывать её. — Ты много работала, чтобы заслужить это, — тянет губы в улыбке Фрамп. Лара отказывается звать её его фамилией. — Я всегда этого заслуживала, — парирует она, не соглашаясь. — Заслуживала всего, в чём мне отказывали. Понимание скрытого смысла выбивает из Тиш кислород. Сливовые губы приоткрываются, статное тело приближается. От неё веет холодом, но Лариса помнит, что она тёплая. — Мне жаль, что я причинила тебе боль, Лара. — Ты никогда не делала мне больно, — жёстко отрицает Уимс, делая шаг назад, чтобы выбраться из плена злодейской красоты. — Для этого мне должно было быть не плевать на тебя. Она уходит от разговора с чувством собственного достоинства, гордясь тем, что поставила на место вечную соперницу. В глубине души она ненавидит себя. Ей хочется развернуться и оценить нанесённый ущерб, как она делала раньше — извиняться за свои слова. Ты больше не малышка Лара, кричит её повзрослевшее нутро. Она слишком долго залечивала раны, чтобы вновь оказаться на задних лапках. Она не увидит печали в бездонных глазах Мортиши и её опущенных плечей. Но вездесущая Уэнсдей Аддамс, знающая свою мать как пять пальцев, что отрезала на маленькой гильотине и хранила в шкатулке как оберег, заметит резкую смену настроения. — Только мне позволено доводить матушку до депрессии, — заботливо выплёвывает она, провожая директрису долгим пронзительным взглядом. Энид, играющая с подоспевшим Вещью, судорожно вздыхает.