Then laugh aloud, and cry encore!

-…будут «бис»! — восклицает в очередной раз маленькая рыська, у которой полчаса назад была истерика из-за выпавшего зуба. Старшая рысь смеётся в свою ладонь и гладит её по длинным, взъерошенным волосам. — Ну конечно, — с каким-то сарказмом произносит она, но всё равно выглядит искренне, и девочке большего и не надо: она с радостным криком бежит вдоль по улице и оббегает прохожих, которые охают и улыбаются ей вслед. Агата с детства мечтала стать актрисой и всегда выпрашивала хоть какую-то роль в детском спектакле, которые они ставили в саду или школе. К сожалению, танцы и гимнастика в жизни девочки не прижились и все над ней смеялись, но малышка этого словно не замечала и продолжала искренне улыбаться маме. Улыбка с её лица пропадала, когда домой приходил отец. Такие воспоминания уже взрослая Сойер пыталась забыть. Большинство вещей она гнала из своей головы, но иногда дёргалась, пряталась и прижимала уши к голове, что-то вспомнив. Агата всегда писала и рисовала плотно прижав к себе вещи, чтобы никто не видел и позволяла посмотреть лишь единицам из своего окружения: девушке с театрального кружка и Джинджеру. Вскоре этот список сузился только до младшего Харпера, потому что в России рысь больше не была. Ну и чёрт с ним! Сколько себя помнит, Агата всё время была уставшей. Воспоминания с каждым днём накатывали волнами на хрупкую фигуру рыси и голова гудела всё больше и больше. Она вспоминала о матери, что уже никогда ей не улыбнётся. О отце, что больше никогда не накричит. О той девушке с театрального кружка… Она была замечательной. Она вспоминала о людях, которых видела в своих снах. О рыжем коте с фамилией, как столица России, о прекрасной девушке с длинными волосами, о всех-всех-всех, кого могла поместить в свои воспоминания черепная коробка. Рыська помнила, как после смерти её матери она стояла перед зеркалом в ванной, плакала и срезала свои волосы, растирала кровь из носа по своему лицу, потому что она текла, не останавливаясь. Помнила, как заявляла старшему брату, что она ни мальчик, ни девочка, но потом пёс уговорил её на компромисс: она девочка, просто не хочет носить платья и играть в куклы, которые ей покупал отец, поэтому старший купил ей игрушечный танк и он был сломан отцом через неделю. Помнила, как, свалившись со скейта, не могла встать и просидела на улице где-то час, потому что никто ей не помог и в итоге у неё был перелом ноги. Помнила, как радовалась, когда впервые выиграла в конкурсе юных писателей и помнила награду за него: батончик с орехами, который ей было нельзя. Помнила праздники в Канаде и какие люди там открытые и добрые, а в России очень холодно зимой в том городе, где она жила. Воспоминания сменяли одно за другим, заставляя то расплываться в улыбке, то заходиться в рыданиях, то заливаться смехом до боли в животе, то нервно оглядываться по сторонам. Джинджер часто рассказывал Тому о своей подруге и вздыхал по ней, пока дядя, смеясь, припоминал ему слова из детства о влюблённости и девушке. Младший отрицал, что у него есть хоть какие-то чувства, потом сдался и начал утверждать, мол, если они и есть, то точно не со стороны Сойер. Рыжик беспокоился о её состоянии: Агата была нервной, грызла пальцы и постукивала лапой по полу, раздражая всех, кто находился рядом с ней. — Ты знаешь? Я думаю, выйду на сцену и всё забуду, — не смотря на Джинджера, с совершенно стеклянным взглядом, брошенным в зал из-за больших кулис, пролепетала Агата почти шёпотом. — Что? Нет, я уверен, ты справишься, — Харпер взял Агату за руку, убрав её ото рта и совсем немного сжал, чтобы привести подругу в чувства. — Даже если забудешь, то импровизируй. У тебя это очень хорошо получается. Сойер молчала. Со стороны она могла бы показаться спокойной, но Джинджер слишком хорошо её знал, чтобы не различить признаки нервозности: кисточки на её ушах дрожали, а клык покусывал губу то с одной стороны, то с другой. Харпер тяжело вздохнул. — Ты справишься, слышишь? — Джинджер взял Агату за плечи и развернул к себе, потом тепло чмокнул в лоб, чувствуя, как краснеет с каждой секундой. Но девушка не издала и звука. — Я буду верить за нас двоих. — Хорошо, — после долгого молчания кивнула рысь и улыбнулась, заставляя Харпера самого расплыться во влюблённой улыбке. — Ты прав. Я молодец. Точно, знаешь что? Они будут хлопать стоя, смеяться и рыдать, умолять выйти снова! Мне кричать…