Три года

Три года… Три гребаных года Хосок пытался начать жить. Пытался забыть. Принять. Но все эти три года он медленно погибал. Три года назад его парень погиб. Авария. Какой-то пьяный богатенький мальчик сбил Мина, не давая возможности выжить. Смерть на месте. Такой был вердикт патологоанатома. Когда Хосок только узнал о случившемся, он не плакал. Не истерил. Не крушил все вокруг. Он не верил. — Вы шутите да? Юнги сейчас придет, и мы вместе посмеемся — все что он мог сказать. Только Юнги не приходил. Его нигде не было. Ни на работе, там были лишь коллеги, с грустными лицами, которые высказывали соболезнования. Ни дома, где была лишь громко рыдающая мать и пытающийся успокоить ее отец, чьи глаза были потухшими, а щеки поблескивали скатывающимися слезами. Только Юнги нигде не было. Хосок не мог принять гибели Юнги даже тогда, когда целовал ледяной лоб своего парня. Он наблюдал, ожидая, что вот сейчас он откроет глаза и всего этого не было. Все будет хорошо. Только вот Мин, все так же, неподвижно лежал укрытый белой тканью. Осознание происходящего пришло лишь через несколько дней… Побитая посуда, сломанная мебель стали результатом осознания. Чон понимал, но смириться с этим он не хотел, или просто не мог. Он не мог поверить, не мог признать тот факт, что его малыш больше не придет. Не будет утыкаться носиком в шею прижимаясь ближе. Не будет больше мило дуться. Больше ничего не будет… Два месяца Хосок не подпускал к себе друзей и родных, закрывшись в квартире и живя лишь воспоминаниями и мутным образом любимого. Лишь изредка ходя в магазин, чтобы взять запас быстро приготавливаемой лапши и блока сигарет. Юнги ненавидел запах сигарет, но именно им пропахла квартира. Хосок извинялся каждый раз, закуривая новую сигарету и срывался на тихие всхлипы переходящие жалкие рыдания. Первый раз Чон решил выйти на связь с близкими, после сна, или это был не сон… Он не знает, ведь спал парень только тогда, когда организм просто выключался, не позволяя терзающим мыслям вновь заполнить его. Именно тогда, кажется, пришел Мин… Он улыбался, он так улыбался, своей самой красивой улыбкой, вот только глаза были заполнены печалью и сожалением. Юнги лег рядом, и все так же, улыбаясь, нежно поглаживал хосокову щеку, что в мгновение стала влажной от новой порции горючих слез. — Милый, тебе нужно отпустить меня, — слова не были произнесены, но они звучали в голове Чона голосом Юнги, таким родным, таким нежным, Хосок безумно скучает… — Отпусти меня, ты ведь знаешь, что меня больше нет, — Чон бы закричал, хотел бы стереть, убрать из своей головы ненавистные слова, сказанные самым родным голосом, но он не мог, он ничего не мог сделать. Хосок лежал неподвижно, продолжая чувствовать мнимые касания любимого и слышать призрачные слова, что режут сердце рваным лезвием. — Я знаю, что тебе больно, но прошу Хоби, ради меня, живи, забудь меня, я не хочу видеть тебя таким, забудь меня, начни вновь улыбаться, — голос Мина дрожит и Хосок всем нутром чувствует это. — Я люблю тебя солнце, прошу будь счастлив, будь счастлив без меня, ты должен забыть, забыть меня и жить! — голос звучал все громче. — Прости меня, я хотел сделать тебя счастливым... — Чон не уверен ответил ли он, или просто подумал, надеясь, что Мин слышит, что до него дойдут эти слова. — Знаю милый, и ты сделал меня счастливым, я был счастлив быть с тобой, поэтому я хочу, чтобы ты, тоже был счастлив, и если для этого нужно что бы ты забыл меня, я согласен... — Но я не согласен, — только ответа не последовало, ничего, тишина… С того момента прошло уже больше полугода. Хосок понемногу учился жить без Юнги, он ходил к психологу пытаясь действительно забыть любимого. Терапия помогала, но недостаточно хорошо, возможно, прошло еще слишком мало времени, а может Чон сам не желает стирать образ Мина. Год с тех пор как погиб Юнги, а Хосок все так же извиняется, подкуривая сигарету, все так же, раз в месяц ходит на могилу Мина, рассказывая обо всем что с ним происходило. Желает ли он услышать ответ? Возможно, но за все это время этого не произошло, даже во снах. Сейчас Чон и сам не знает, что тогда было, психолог говорит, что это реакция мозга на угрозу здоровью, именно это спроецировало родной голос, просящий забыть. И Хосок практически верит, только вот как объяснить нежные касания, Чон не знает, наверное, это действительно лишь своеобразная реакция организма. Только вот, он навсегда запомнил дрожащий голос и слова, режущие изнутри. Вот и прошло уже два года. Многое изменилось, но в тоже время все, как и раньше. Хосок все так же ходит к Мину. Он все еще не забыл. Каждый гребаный день, каждый час, каждую минуту! Хосок продолжает помнить, продолжает терзать себя счастливыми моментами, что то и дело всплывают. Он устал, действительно, устал. Хотел бы забыть, хотел бы начать жить полной жизнью, но глупые мысли снова и снова возвращают к Мину. Хосок злится, злится на себя, за то, что не может забыть, только противореча себе, все так же, хранит все фотографии и вещи, что связаны с Юнги… Все так же любит, все так же скучает, все так же мечтает ощутить мнимые касания и призрачный голос, что когда-то приходил к нему. Кажется, третий год, был невыносим для Чона. Он действительно чувствует, как медленно погибает, чувствует, как все так же мечтает о Юнги, и это съедает, пожирает изнутри. Он научился скрывать терзающую боль, научился улыбаться, но жить без Мина, он так и не смог научиться… Ровно три года как нет Юнги. Три года… Три гребаных года, за которые Хосок так и не смирился с отсутствием Юнги рядом… И сейчас стоя на крыше многоэтажки, он все так же тихо извиняется, начиная втягивать горький дым. — Коть, сегодня такое чистое небо, правда? — вопрос, остался без ответа, но это и не так важно. — Безумно красивое, как твои глаза, в них я видел, так же, много сияющих звезд, только твой взгляд сиял так ярко для меня… — голос становится тише и глубокие затяжки прерывают одинокий монолог. — Знаешь, я хотел бы подарить тебе весь мир, лишь бы твои глаза, все так же сияли, но вместо этого этот мир забрал тебя... — Хосок чувствует как по щеке катится слеза обдуваемая легким прохладным ветерком. Она уже не такая обжигающая, как раньше, она уже не несет за собой съедающего горя... Это больше слезы потухшей души, что не видит ничего кроме боли и страданий, слезы безысходности... — Хотел бы я сказать, что лучше бы погиб я, но я ни за что на свете не позволил тебе, страдать как же я, — слова звучат скомкано, разбавлены тихими всхлипами, — все эти три года, я пытался забыть тебя как ты и просил. Я правда пытался, но так и не смог, куда-бы я ни пошел, где бы я не был, ты всегда в моей голове, ты всегда со мной…. Коть я так устал… Я больше не могу так... — последняя глубокая затяжка, обжигающая легкие, но на это так плевать, — Мне так больно, ты просил жить, но это сложнее, чем я думал… — поднявшись с холодного бетона, Чон направился к краю наблюдая за множеством огней, даже ночью активно живущего города. — Не злись на меня, хорошо? Я люблю тебя, — с улыбкой на лице произнес Чон. Перебравшись через небольшое ограждение, парень встал на самый козырек, держась за металлическую решетку. Огни ночного города, переходящие в яркие звезды ночного неба. Воистину прекрасный вид. Хосок переместил вес на одну ногу, другой же начал водить по пустоте. На удивление, для самого Чона, страха не было, совсем. Странное предвкушение. Желание наконец-то освободиться, вырваться из кокона травящих мыслей, воспоминаний. — Мы наконец-то будем вместе, милый, — прикрыв глаза и расплываясь в легкой улыбке тихо прошептал он. Отпустив холодный металл, парень бросил еще один изучающий взгляд, на яркие скопления звезд. Легкий прохладный ветерок щекочет кожу. Чон сделал глубокий глоток воздуха и решительно делает шаг в пустоту. — Стой! Идиот… — слышится где-то на подкорке, самый долгожданный и родной голос. Это последнее, что мог услышать, летящий камнем вниз парень. Парень, чье сердце было настолько истерзано, разорвано на мелкие, кровоточащие кусочки. Чье сердце, что так сильно любило, что так сильно страдало, что так сильно хотело прекратить свои мучения. Чье сердце, остановится через несколько мгновений… Хосок так и не смог отпустить любимого. Так и не смог забыть. Не смог начать жить без родного тепла…