***
Приглашение на ужин вместе с охапкой цветов приходит в понедельник прямо в офис, когда Джинни успевает три раза пожалеть о том, что выгнала гостя на следующее же утро. Нет, не подумайте, она вполне была готова к такому исходу еще спьяну: но проснувшись совершенно не укрытая, она сначала охренела от холода, потом и от наглости забрать себе плед. Третьей волной охреневания её накрыло, когда она восстановила вечерне-ночные события и обнаружила Драко мать его Малфоя в собственной кровати. Подумать только, серьёзный и взрослый человек, воротила спортивного бизнеса, а всё ещё не научился делиться спальным местом. Кажется, он тогда пытался сказать нечто вроде «доброе утро», но Джин со скоростью снитча позорно убежала готовить себе кофе, а потом и вовсе выдавила пару фраз, намекающих на то, что пора бы оставить её в гордом одиночестве. Малфой тогда спорить не стал, только загадочно улыбнулся и убрался восвояси, за что Джин была безумно благодарна. Правда к вечеру субботы эта благодарность куда-то улетучилась. Нет в самом деле, он что не мог хотя бы для приличия позвать её в ресторан? Им же было хорошо, по крайней мере она так помнила. Или она всё же была такой посредственностью в постели? Этими вопросами Джинни терзала свою рыжую голову все выходные. Поэтому теперь, при взгляде на букет белых альстромерий, едва заметная улыбочка прорезает невозмутимое лицо. В кабинет стучат и сразу же открывают дверь, а такая бесцеремонность не оставляет сомнений в том, кто явился её навестить. — Ого! Вот это я называю красиво ухаживать, — Нотт присвистывает, окидывая взглядом охапку в её руках и по привычке заваливается с ногами на диванчик перед столом, — А я было подумал, что на тебе можно ставить крест. Джинни краснеет, и в этот самый момент Теодор загорается одному ему ведомым просветлением на лице. — Так ты была на свидании! — Он орёт так, словно они удвоили выручку за один день, — Что-то я вижу в этих уже-не-унылых глазах, Уизли... И тебе... да ладно, даже понравилось! Глаза закатываются сами, а букет грохается на кучу бумаг. — Я вообще-то хожу на свидания, Нотт, — Джинни пытается показательно вернуть себе спокойный вид, но уже поздно. — Да, и потом часами можешь рассказывать о том, какого идиота ты встретила на этот раз, — он внимательно наблюдает за пожаром на её щеках, — Чего молчишь, Уизли? — Отъебись... — Ну так не честно, рыжая, я собирался быть тем, кто наконец устроит твою личную жизнь, — Теодор снова тянется к её столешнице за пачкой сигарет, но Джин упорно отодвигает их подальше, — а ты опередила меня на два дня. Джинни подозрительно смотрит на его нахальную улыбочку. Какого наргла он несёт? — Лапы прочь. Что значит «устроить мою личную жизнь»? Тео тушуется на секунду, как нашкодивший кот, которого поймали за попыткой нагадить в тапки, но быстро сдаётся. — Только не матерись! — Джиневра хмурит брови, и момента замешательства хватает, чтобы он дотянулся до упаковки и выученными движениями поджёг украденную бумажку. — Ну, скажем так, я позвал кое-кого к нам в гости сегодня, помнишь спрашивал тебя? Джинни помнит. Джинни надеется, что он опять пошутил. — Я даже слушать не хочу, — она слабо себе представляет своднические навыки Теодора Нотта, но вне зависимости от их успешности хочет прямо сейчас вышвырнуть горе-сваху через окно. — Да черт, обидно! Я позвал, а у тебя тут букеты, кто ж знал что ты успеешь... а мне теперь объясняться. И главное он мне сказал, что будет охуеть как рад познакомиться, ну вот какого черта тебя понесло с кем-то еще на свидание? — Я не была на свидании! — Джин поднимает взгляд к потолку в надежде, что прямо сейчас весь этот цирк прекратится, — Мерлин... Всё, отвали, не мешай мне работать. Дверь еле слышно скрипит, но она не оборачивается. Если сейчас ещё и бесконечные документы на подпись принесли, проще сразу застрелиться. — Я, кажется, немного опоздал. Блять. Этот голос она теперь из тысячи узнает. Что, Годрик его подери, он здесь забыл? — Малфой? Джинни обреченно крутит головой в сторону, а гадкий порыв сам собой заставляет пригладить прическу и расправить осанку. Разумеется, исключительно ради приличия. «Мерлин, Джинни он буквально лизал твои соски! Нет смысла вести себя, как шко...» — Уизли? — Так вы друг друга со школы всё-таки помните? — Тео выглядит растерянным, явно утратив свой эффект неожиданности, но быстро переключает свое внимание на бывшего однокурсника, — Слушай, дружище, тут обстоятельства изменились. Тебя кажется опередили. — Рад снова видеть, — Малфой перебивает его, не сводя взгляда с Джинни, а после переводит его на цветы. Лёгкая усмешка не заставляет себя ждать. — Снова? Тео сейчас похож на болванку, которая косится из стороны в сторону, не зная, на чём остановить глаза. Повисает тишина. Нотт явно хочет знать всё и про всех, поэтому только поудобнее устраивается на мягкой диванной подушке, совершенно не помогая скрасить неловкость. — Да мы... встретились на днях, — Джин сглатывает слюну и пялится на человека напротив, примерно такого же красивого, как во Фреско. Значит, всё-таки не промилле пририсовали ему эту чертову внешность? И не причуды утреннего похмелья? Она ожидает спасения или хоть какой-то помощи, но вместо этого ловит дежавю, — Мы случайно пересеклись... — Кстати, отлично потрахались в пятницу. Сука, что... А вот это удар наотмашь. Она мало того, что не готова к такому обстрелу без предупреждения, так еще и заинтересованная физиономия Теодора маячит где-то справа в зоне досягаемости периферического зрения. Джинни и так не любит понедельники, но теперь это официально черные дни календаря. — Тео, ты бы прикрыл рот, пока не пересох, — засранец наконец отмирает, вальяжно ступая по блестящему паркету. Он смотрит на неё так же нахально, как две ночи назад, выглядит при этом совершенно сногсшибательно, и Джинни ловит фантомное ощущение чужих прикосновений на своей талии. Надо признаться хотя бы себе, и в этот раз уже на трезвую голову, что Малфой действительно хорош. Надо срочно что-то сделать. Например, стереть с лица довольное выражение, которое так и норовит наползти от мысли, что он не просто прислал приглашение, но и пришел сам. Или хотя бы перестать вспоминать, как целуются эти губы. Но это всё план максимум, для начала выпроводить бы третьего лишнего. — Нотт, может быть ты... — Малфой словно мысли читает, и Джинни опять возвращается за барную стойку, с рождественскими хитами на фоне и чертовски красивым почти-незнакомцем. Тео выглядит невероятно оскорблённым. Хуже могло быть только выражение лица человека, которого выгоняют из зала в самую кульминацию фильма, отобрав весь попкорн, но Джинни вообще наплевать: пока она тут переживает собственный маленький кризис, а значит любое устранение помех только к лучшему. — Между прочим, мог бы поздороваться, ну для приличия, — он проходит мимо Малфоя, пожимая тому руку, — Но я так понимаю, у тебя дела поинтереснее. Драко кивает, снова вот так улыбается, и в который раз это совершенно выбивает Джинни из колеи. Нотт проскальзывает за широкую аристократскую спину, намереваясь раствориться в дверях, но в последний момент осекается и обводит их обоих своими лисьими глазами. — Чисто для протокола, я глубоко обижен, — он почти скрывается за проёмом, тычет оттуда пальцем и едва заметно хихикает, — А ты, Уизли, торчишь мне рассказ в деталях. Когда они остаются одни, Джин снова теряется. Что она вообще должна ему сказать? — Прежде чем ты спросишь, какого черта это было... — он останавливается на мгновения, повторяя свои же слова двухдневной давности, а потом усмехается. Нет, это просто невозможно: заявиться сюда, договориться с Ноттом, делать вид, что собрался с ней знакомиться, а потом выдать... Твою мать, он правда сказал «отлично потрахались»? Он правда это сказал! — Я надеюсь ты великолепно веселишься прямо сейчас, — Джин старается вести себя так, словно не просила войти поглубже две ночи тому назад. Она садится за стол, стремительно игнорируя покоящийся там букет, и выуживает первую попавшуюся вырезку. Малфой исправно наблюдает за её маленьким концертом минуту или две, а потом нагло приближается к столу, облокачиваясь об угол. — Я подумал, что кто-то вроде тебя ни за что не примет приглашение с первого раза. Пришлось дойти лично. Он снова звучит так, будто собрался и этим вечером снимать с неё одежду, но на сей раз Джин просто так не сдастся, в конце концов она даже тини не пила. — А сказать Нотту о том, что не стоит знакомить свою коллегу с первым попавшимся ухажёром, ты наверное забыл? — Джин откидывается на кресле и смотрит с вызовом. Не только же ему можно так бесстыдно себя вести, верно? — Каюсь, я решил что будет очень забавно. Так или иначе, уже ползут слухи, что мы встречаемся. Джинни только сейчас восстанавливает в памяти нежное «дорогая», прозвучавшее в присутствии двух пар кукольных ушек. — Очень забавно. Видишь, как я смеюсь прямо сейчас? — он снова только ухмыляется её выпаду, а в голове шумят отголоски совсем другой беседы, лишенной вот этой злой иронии. Джин упорно отказывается верить в то, что все происходящее вообще реально. Может она просто головой ударилась, когда возвращалась из ателье Малкин в пятницу? — Чего тебе надо, Малфой? — она тяжело вздыхает, решив, что честный вопрос всё равно лучше миллиона комбинаций коронных язвительных замечаний. — Я бы хотел получить свой ответ. Он сейчас до скрежета в зубах невозмутим, и Джинни не может понять, то ли это её бесит, то ли она просто не до конца осознала, что ночной кошмар прямо перед ней. — Свой ответ? — Ты читала приглашение. Так что, я могу тебя украсть? Джиневре сейчас очень хочется мученически застонать, но отрицать что-то мурлыкающее внутри она не может при всём желании. Так значит, всё это не один большой розыгрыш под названием «мы переспали и теперь я буду преследовать тебя как самая большая ошибка в жизни»? — Как там дела с разбитой витриной? Говорят, лучшая защита это нападение. А Драко улыбается. Опять. — Скажем так, два каминных визита и всё улажено. А ущерб я оплатил. Ладно, в этот раз противопоставить ей нечего. — Я тут немного занята, — за неимением другой стратегии, Джин решает косить под дуру, что ей кстати совершенно не идёт, и кивает на стопку документов. Почему-то прямо сейчас очень нужно еще поломать комедию. Она ведь всё равно так просто от него не избавится. — Почти уверен, что работы у тебя не так много. Видит Мерлин, это запрещённый приём. У Джинни от этой фразы срабатывает спусковой механизм, только теперь в ней нет промилле, чтобы затормозить эту словесную гильотину. Она яростно хмурит на него брови и поднимается с места, почти утыкаясь носом в белый воротник. — Да, давайте, напомните мне все, что работы нихрена нет! Или ты думаешь, что Нотт не талдычит мне об это каждый божий день? А о том, что у меня просто недотрах? Кризис, мать его, среднего возраста? Да, черт вас всех дери, у меня кризис: у меня все развороты в рекламе, я буквально настолько в отчаянии, что пошла в бар, напилась, проснулась хер его знает с кем, а потом все выходные думала о том, что даже в эту блядскую работу не могу окунуться, чтобы просто отвлечься! Джин слышит эхо собственного голоса, отлетающее от потолка, но останавливаться не собирается, жадно набираясь воздуха. И продолжает. — А знаешь почему не могу? Потому что её нет, правильно! Да я блять готова за любой репортаж взяться, это просто мать его невыносимо! Этот мерзавец отказывается покупать мне Роджерса для интервью, я прямо сейчас свалюсь в скандал, и ты, Малфой, мне совсем. Не. Помогаешь! Драко выслушивает всё, до последнего порывистого вздоха, пока она окончательно не выдыхается. Он сверлит карие радужки совершенно с нечитаемым подтекстом, а потом спокойно выдаёт вопрос, который по скромному мнению Джинни тут же становится точкой невозврата. — Ну хочешь, я куплю тебе Роджерса? Тогда пойдёшь со мной на свидание? Спросите Джиневру через пару месяцев, и она скажет, что именно в этот момент безвозвратно влюбилась в Драко Малфоя. А пока она просто хлопает ресницами в его сторону, и кажется, что огонь с прядей волос перекидывается на плечи, бросая всю её журналистскую сущность в пожар. «Да пошёл ты, Санта», — думает Джин тем же вечером, когда они уже третий час гуляют по заснеженной Шафтсбери-авеню. Взгляд вылавливает ещё одно праздничное украшение с доброй мордашкой старика в шапке. Она разрешает себе улыбнуться, пока Малфой покупает в уличном ларьке глинтвейн, а потом совершенно без спроса ловит её ладонь в руку, как будто там ей всегда и было место. Либо у неё начинаются галлюцинации, либо праздничный дедушка и правда подмигивает ей со своего места на новогодней гирлянде. «Твоя взяла, старикашка. Спасибо.»Part one and only. Perfect life turns upside down (but who cares)
27 декабря 2022 г. в 02:09
Примечания:
Небольшое уточнение по таймлайну, вернитесь сюда, по мере узнавания событий:
1999г. — Джинни выпускается из Хогвартса и проходит отборочные в Холихедские Гарпии.
2000г. — Её дебют в основном составе.
2002г. — Гарпии берут турниры высшей лиги и доходят до чемпионства.
2003г. — Джинни сбивает бладжер во время Кубка Великобритании, травма не совместима со соревновательными полетами из-за вовремя не оказанной помощи.
2003г. — Джинни начинает работать в Пророке специальным спортивным корреспондентом, к концу 2004-го года у неё рейтинговая колонка в издании. Она знакомится с Ноттом.
2005г. — В январе открывается Куи Ревью.
декабрь 2006-го — *мы находимся здесь*
Декабрь, кажется, еще никогда не был настолько мерзким, как в этот год. Джинни Уизли в целом не очень любит Рождество: время, в которое люди с чистой совестью запускают работу в угоду отдыху, личной жизни и приятному досугу, априори не представляется ей таким уж сказочным.
В общем праздничном экстазе ей, как порядочной девочке, стоит сфокусироваться на покупке подарков и неспешным прогулкам по украшенным улицам с глинтвейном и собственной рукой в чьей-нибудь ладони.
И если с глинтвейном вопрос решаемый, то что делать со вторым Джинни не знала, и знать не очень-то хотела.
Она пускается в эти мысли уже третий раз за день, в перерывах между выкуренной сигаретой и новой порцией кофе, пока её не отвлекают следующим присланным письмом. Даже не хочется его открывать — все итак ясно по виноватому лицу совы, сидящей на подоконнике. Конечно, если у чертовых сов вообще бывают виноватые лица. Еще один вежливый отказ и задолбавшее «давайте уже в январе», ну конечно. Бывшая гриффиндорка, а ныне обладательница самого большого кабинета во всем этом здании напряженно вздергивает плечами и утопает в большом кресле, чтобы хоть на секунду представить каждую из проблем уже решенной.
Получается так себе.
Идеально ненапряженные сутки становятся подозрительно похожи на предыдущие: писать совершенно не о чем. Спортивных игр в канун Рождества не проводят, и плевать, что ещё целых три недели в запасе — сборные разъехались по домам, стадионы пусты, и даже блядское интервью в их издании, за которое в разгар сезона «Нетопыри» и «Паддлмир Юнайтед» перегрызли бы друг другу глотки, никому не сдалось.
Узнать бы сейчас, кто будет новым загонщиком у Норвегии на освободившемся месте, вот эта информация бы точно встряхнула публику.
Уизли невольно вспоминает свои двадцать два, и память сама рисует в голове образ растрепанной чемпионки, на пике закончившей свою карьеру и приглашенной на должность корреспондента в Пророк.
О, вспоминать там было что.
Популярность квиддича тогда взлетела до небес. Гермиона всегда говорила, что у неё талант выставлять на страницах любую заурядную игру настоящей ожесточенной схваткой, рассказывать о последних новостях покупки или объединения команд так, словно это не спортивная сделка, а ключевой событие в расстановке сил на мировой политической арене. И, конечно, раскапывать сенсации.
Но Джинни мало.
Ей было мало и когда обычный раздел спорта превратился в самостоятельный Куи Ревью, и когда она его возглавила, и когда первой сообщила всему магическому сообществу о договорном матче Сорок в эксклюзивном выпуске. Она вытаскивала на свет божий те корзины грязного белья с таким журналистским запалом, что тряслись примерно все, проводила огромные встречи, освещала открытие международного тренировочного поля для детей. Парочку известных ныне защитников она и вовсе открыла миру, заметив их на скамейках запасных, когда посещала матчи. Но это далёкое прошлое, так? На самом деле минуло всего два сезона, а ощущается словно два десятка — хотя даже волосы уже успели привычно отрасти до середины спины, а вместе с ними успевает исправно расти чувство безысходности.
Когда солнце окончательно перестаёт освещать длинные книжные полки на стенах, а лист с намётками для новых материалов так и остаётся пустым, в дверь кабинета размеренно стучат. Из-за стены слышится какое-то бурчание, напоминающее мотив приевшейся праздничной песенки, и Джинни не успевает ни скинуть бычок в аккуратную пепельницу, ни взмахнуть палочкой. Еле заметная дымка остаётся распылённой по всему помещению невесомым туманом, заставляя вошедшего закашляться.
— ... since we've no place to go, let it sno... пиздец у тебя тут накурено, хоть окна распахни, — фыркает Теодор Нотт, прежде чем просочиться сквозь приоткрытую дверь, и по-кошачьи падает на широкий диван напротив стола.
— Там холодно.
Джин не хочет даже переводить взгляд в его сторону. Он опять нихера не поймёт, посоветует новый сорт красного полусладкого, а Уизли не была точно уверена, что отошла от предыдущей такой рекомендации.
— Холодно — в России, а у нас нормально.
Тео впервые связался с ней в декабре 2004-го, примерно в такой же канун Рождества, как сейчас. Джин смутно помнила его в числе выпускников Слизерина на год старше её самой, поэтому приглашение принимала скептически. Он был достаточно настойчив, чтобы уговорить встретиться, а потом вывалил как из ведра свой бизнес-план по созданию главного спортивного издания в Британии.
Джинни до сих пор не знает, как не поперхнулась яблочным тини, пока он всё это рассказывал — настолько смешно звучало предложение от человека с репутацией папиного сына, который особенно не отсвечивал своей проектной хваткой ни в Хогвартсе (уж Джинни бы точно что-то слышала), ни пару лет после него. Но как ни странно, непонятным образом он смог её убедить.
«У меня десятки тысяч галлеонов, которые либо вложатся, либо промотаются, а у тебя толпа почитателей спортивной журналистики. Мы с тобой можем сделать легендарное СМИ, Уизли! Информация, вот новая магия», — все еще иногда отдается в голове. Сейчас Джин уже не может сказать, что именно ей двигало: желание снова владеть своей жизнью и не зависеть ни от кого, как во время любимых полетов на метле, или не оказаться опять у семейного разбитого корыта, имея собственный капитал, как Фред с Джорджем.
«Сколько ты получаешь в своем Пророке? У тебя будет намного больше. Соглашайся, если тот бладжер не отшиб тебе мозги».
И Тео не соврал. Сейчас Джинни часто возвращалась к мысли о том, что у неё почти идеальная жизнь, особенно лёжа в большой ванной в Кенсингтонском доме у Гайд парка.
Жослин Блэкберри, тогдашний главред Пророка, долго сыпала меткими «сопляки» и «малолетки», когда подписывала заявление Джинни об уходе, парочка героев собственных уизлевых репортажей вслух говорили о том, что звезда закатилась и больше опасаться её расследований не стоит, а массовый читатель повздыхал немного, но в конце концов тоже успокоился временному отсутствию любимой рубрики.
И все ровно до момента, пока трёхэтажная типография не распахнула свои двери для новых подвигов Куи Ревью. Посмотрела бы Джинни теперь на их лица, особенно когда маленькое бутиковое издание всего за два года превратилось в блестящий регулярный выпуск, попасть в который мечтают и сами игроки, и продавцы новых примочек для квиддича, и столичные ведьмы (ну, потому что его читают игроки).
«Кроме сраного декабря», — думает Джин.
Тео конечно не считает декабрь таким уж сраным. Они вообще мало в чем соглашаются, но может поэтому тандем и получается отличный. В условия сделки входили первоначальные деньги и авторская свобода, а взамен должность владельца и семьдесят процентов выручки на протяжении первых семи лет. Дальше — пополам. И еще ни разу она не дала ему повода пожалеть, что в молодом порыве открыть нечто стоящее и своё, он сделал ставку на спортивную прессу и на неё, Джинни Уизли, в частности. Джин была уверена, что Тео всё нравится: престижное «владелец крупнейшей спортивной редакции» красиво ложится на бейдж из редкой тисовой бумаги, и звучит достаточно высокопарно на светских раутах.
Ну и приносит дивиденды.
Может быть поэтому Нотт постоянно уверяет, что трудностей нет. Что она бриллиант британского пера, что они всё еще читаются лучше, чем желтушный «Шепот» и крупный «Снитчбук» вместе взятые, и что ей просто надо наконец потрахаться от души, чтобы снять стресс. Обычно Джин ему с натяжкой, но верит, только сейчас отчего-то даже успокаивающий голос начальника-приятеля совсем не помогает.
И правда, никаких трудностей, всего-то проседание целого плана на месяц, бесконечная реклама на разворотах за неимением ничего стоящего и позорное пьянство в свете кризиса профессионального призвания. Говорила ей мама идти в колдомедики, и чего не послушала?
— В прошлом году мы выпускали статьи до двадцатого, — Джин наконец набирается сил для спора и открывает его совсем без предупреждения, — Организуй нам хотя бы Роджерса из «Татсхилл», он женится весной и сейчас у всех на слуху.
— Нет, — Тео говорит спокойно и безучастно. Джин не удивлена: вчера этот разговор начинался точно так же, но он начал вести дела не с той гриффиндоркой, если думал что она отступит.
— Тогда купи нам Роджерса, на короткую заметку хотя бы.
— Нет, — Нотт не ведется, вот ведь непробиваемая сволочь.
— Даже для меня? — Джин не тушуется резкому ответу, даже щурится и прибавляет хищности во взгляде. Может сегодня все-таки прокатит? — Нотт, купи Роджерса.
— Блять, Уизли, я тебя больше двух лет знаю, и все не могу понять, что ты за человек такой, — Теодор откидывает кудрявую голову на подлокотник дивана и щурится в ответ, — Три недели до Рождества, у всех на уме выходные, у нас с тобой давно готовы дайджесты всех моделей метел, некоторые подписаны только с нами и мы будем первые, кто их представит в печати. Готовы расписания уличных развлекательных игр, готовы досуговые календари и раскуплены развороты на обзоры всех видов экипировки и сувениров. Половина детей в Британии получат в качестве подарка то, что мы с тобой им подсунем. Да мы с тобой гребаный Татлер от мира магов и квиддича, и вчера тебе в Гринготтс за все это упало много-много денег. А ты сидишь и ноешь, чтоб я еще работы подкинул?
Джинни громко цокает языком.
— Ну давай я куплю нам Роджерса, раз ты такой жлоб, — она понимает, как жалко сейчас звучит, но поделать ничего не может. Нотт только прыскает от этого ребячества, срывается в натуральный хохот и Джинни за ним следом.
— Самой уже смешно, а мне мозг ебёшь, — Он без спроса тянется через стол за её собственными сигаретами и поджигает одну, всё еще хихикая.
— Ты в моем кабинете, — напоминает Джин, но едва ли она сейчас серьёзно.
— Ты пыхтишь тут сутками напролёт, а курение вызывает краб, чтоб ты знала.
— Курение вызывает рак, идиота ты кусок.
— Не оскорбляй инвестора.
— Не веди себя, как идиота кусок, — она смеётся совсем беззлобно, поражаясь умению человека напротив ляпнуть несусветную хуйню сразу после очередного загула в немагическом квартале, — Нотт, волшебники этим не болеют.
— Да не важно, — Тео морщится и выдыхает плотный белый дым в трёхметровый потолок, — Отдохни, Уизли. Купи подарков и себе и Грейнджер, и мамочке с папочкой, и всей своей рыжей армии. Сходи к Малкин, выбери модную мантию или что ты там еще не закрыла из детских нищих гештальтов. А потом прогуляйся до Кеттнерс и подцепи себе кого-нибудь уже, сил моих больше нет смотреть на это унылое работающее лицо.
Джинни старательно пропускает всё, кроме последней фразы, мимо ушей.
— Это «унылое работающее лицо» не публиковало крупных новостей уже месяц.
— А сколько уже это лицо не кончало?
— Долго... — Джинни тут же по-пуритански вытягивается в лице, изо всех сил стараясь сделать вид, что засранец её не подловил, — Что?
— Что? — Нотт передразнивает и снова смеётся. Ну вот как с ним разговаривать? — У меня друг возвращается из Штатов, симпатичный, как ты любишь.
«Да пикси тебя сожри!»
— Блять, Тео, давай не начинать....
— Скоро Рождество, Уизли, сделай презент и мне и всему миру — расслабься. Сейчас даже твоей смазливой пессимистичной мордашки мало, чтоб испортить мне настроение. Дела идут прекрасно, а я иду в бар, на этом ставлю жирную точку в рабочих вопросах. Пойдем со мной?
Джинни успевает только обреченно вздохнуть и уже собирается выдать излюбленное «я еще поработаю». Но Тео опережает, одними губами проговаривая ту же фразу еще до того, как она открывает рот.
— Сволочь ты, Нотт.
— Проверься, не начался ли у тебя кризис среднего возраста.
— Мне двадцать пять, не рановато? — Джинни смотрит на него выжидающе еще пару минут, пока не понимает, что сегодня опять без шансов уломать его на пару крупняков среди бесконечных рекламных разворотов в следующих двух выпусках.
Когда Тео расплывается в прощальной улыбке и в очередной раз советует пойти проветриться хотя бы в одиночку, у Джин нервно дергается глаз. Уже с обратной стороны двери до неё доносится очередное «И подумай про друга! Ты в его вкусе».
С чего они все взяли, что ей это нужно? Ей ведь даже не хочется ничего... ну или самую малость в совсем одинокие вечера за глинтвейном, но знать об этом никому не стоит.
Иногда кажется, что Теодор заочно спелся с Гермионой за её собственной гриффиндорской спиной и теперь они оба коварно пытаются устроить её личную жизнь, просто Нотт атакует в офисе, а Грейнджер — в очередной коктейльной. Миона, безусловно, всегда делает это очень изящно и без тени хамоватого налёта на словах, но суть остаётся той же: Джинни Уизли уже почти два года не сближается ни с кем в том самом смысле и все вокруг считают это проблемой.
Одно дело Тео, который в принципе не видит личных границ, но вот от Гермионы Джин точно не ждала. Надо ли говорить, что у обоих в жизни тоже далеко не сказочная романтическая история, которую они всё пытаются продать ей самой?
Взгляд случайно цепляется за колдографию на рабочем столе: тут Джинни около двадцати одного и она уже третий сезон рассекает соревновательные арены в Гарпиях. Та повседневность — еще до травмы, до невыносимой дороги в Мунго, до катастрофической потери времени перед вмешательством медиков, до девяти серебряных нитей в правой ноге — сейчас кажется чем-то совершенно недостижимым. Никогда не знаешь, чем закончится мечта всей жизни, но в случае с Джин все закончилось вполне красиво: по крайней мере, они успели взять мировой турнир. Сейчас всё уже не кажется таким страшным. Пока шла реабилитация, создавалось ощущение, что в спорт она таки вернётся.
И вернулась — но совсем не так, как ожидала. Примерно тогда Джин и начала курить, это помогало от ночных судорог и голову прочищало получше «агуаменти» в лицо. Надо полагать, что ей повезло больше многих, по крайней мере Джинни оставалась близка к любимому делу и смогла создать из этого ещё одно.
Она отвлекается от ностальгии уже за восемь вечера, только когда замечает перемены за окном. Влажные и скользкие проспекты волшебного квартала больше не отдают всеми тонами серого, и когда Уизли все-таки открывает одну ставню, кончика носа касается первый лондонский снег. Ужасно хочется трехэтажно выругаться, состроить недовольное лицо и снова зарыться в работу, но слишком уж гипнотизируют эти замерзшие капли воды, чтобы и в такой момент сохранять выученную отстраненность.
Джин подносит фильтр к губам и снова поджигает, уже сама не зная какую за день, но теперь чувствует себя значительно лучше. Приглушенный свет кабинета почти растворяется в бликах уличных фонарей, и на фоне всей этой праздничной феерии с неё бы стоило делать кадры для старых магловских фильмов.
Она пытается представить еще одного человека рядом.
Сначала медленно и украдкой, словно за ней следят, потом уверенно рисуя очертания силуэта и тени рук, которые могли бы её обнимать. Неплохо, такой визуализации на ближайшие пару месяцев точно хватит.
В ателье Малкин она все же заходит и действительно покупает новую мантию, оставляя там неприличную сумму, а затем медленно топает до ближайшего пункта аппарации, чтобы добраться домой. Медленно, потому что пытается наконец разыскать свое собственное чувство приближающегося торжества. В немагическом районе сделать это даже проще — тут украшения начинают появляться еще с середины ноября, и Джин специально задерживается в сквере, разглядывая нарядную ель, пока снежинки очень романтично путаются в огненных волосах. Глаза сами падают на картонную фигурку старика в нелепой красной шапке.
Как там его звали? Ах точно...
«Да пошёл ты, Санта», — мелькает в голове в тот самый момент, когда Джинни поскальзывается посреди приторно-красивой улицы. Громко матерится, отряхивая одежду, а потом долго и с ненавистью смотрит на застывшую лужу, ставшую причиной падения. С неба начинают падать совсем плотные хлопья, и от этого недовольная уизлевская мордашка выглядит еще более нелепо посреди зимнего великолепия. Она должна, нет, просто обязана встретить грядущий сочельник с достоинством: у неё квартира в центре города, должность главного редактора и новая мантия.
И никаких, совершенно никаких проблем с личной жизнью. Нет личной жизни — нет проблем.
Так Джинни думает всю дорогу, пока знакомая дверь не врезается в зрачки надоевшей белизной. Дышать становится чуть труднее, то ли от усталости, то ли от подлого червяка в голове. Эта зараза скребётся по чем зря и нравоучительным тоном Нотта говорит, что она становится скучной. Она-то! Джинни Молли Уизли! Еще никто в этой жизни не называл её скучной.
Но неприятный ком все равно подкатывает к горлу при взгляде на выученный маршрут от дворика до двери. Черт, да она лучше умрет, чем скажет Теодору, что тот прав и ей нужно расслабиться. Поэтому Джинни не отправляет ему сову, не отправляет она сову и Гермионе — вместо этого она забегает в квартиру, бросая плотный пакет с обновкой прямо на пол, и в каком-то маниакальном порыве несется к гардеробной, чтобы вытащить из-под ящика нарядное черное бельё. В её веснушчатых руках оно выглядит почти преступно, ему бы красоваться на обложках и в каталогах, а не валяться в глубинах её шкафа, но сейчас на это наплевать.
Перебирая кружевной бюст и параллельно пытаясь понять, какого черта она делает, Джинни впервые за день (или за год?) смотрит на себя в зеркало. Улыбка трогает едва накрашенные губы.
Ну допустим, масштабы трагедии сильно преувеличены: Тео может сколько угодно исходиться ядом от того, что она прячет спортивную фигуру под кардиганы и широкие брюки, но сама фигура от этого никуда не делась. Джинни расстегивает блузку быстрее обычного, как будто торопясь убедиться в догадке, и остается довольной, рассматривая отражение. Да, ей точно нравится то, что она видит. Прямо сейчас, даже не наводя никакого марафета, можно накинуть сверху одно из забытых платьев, оставленных со времен шумных вечеринок нулевых для членов сборных, и в таком виде отправиться в первый попавшийся паб.
Уизли моментально одергивается. Учитывая, что там за платья, первый попавшийся тоже не подойдет, нужен самый лучший.
Её выбор падает на расшитое пайетками по всей верхней части. Платье падает к ногам само собой — примерно так она собирается объяснить Гермионе, куда пропала в вечер пятницы и почему не пригласила на запланированный ужин с тремя гостями: Миона, вино и лазанья. Но сейчас волнует не гнев подруги, и даже не страх того, что блестящий корсет не застегнётся. Волнует, какого собственно хера.
Еще раз взглянув на вечно румяные щёки на стене напротив, она тратит пару минут на придумывание разумной первопричины: она сейчас ужасно роскошно оденется и сходит в ужасно роскошное место не потому, что воображаемый Тео назвал её скучной. И не потому, что Гермиона настойчиво просила завести себе секс с кем-то помимо партнеров-издателей, качественно трахающих ей мозг каждый вторник за обедом.
Ну уж нет.
Она сходит туда для себя, а еще потому что может — иначе зачем все эти бессонные ночи, проведенные в кабинете за поставлением новых коммерческих предложений для расширения?
Спустя еще двадцать минут Джин гордо проводит последний сеанс самоанализа, правда уже одетая, и параллельно молится всем Мерлинам, чтобы про её маленькое рандеву пока не знали друзья. Гермиона точно насупится и спросит, какого наргла не позвала, Тео станет долго расспрашивать, с кем уехала домой. А Джинни сейчас нужен только один человек и главный критик, в эту самую секунду оценивающий её с ног до головы. Все равно там кто-нибудь приметит — хоть в светских кругах и вращается в основном Теодор, Джинни выступает одним из ключевых покровитеей сразу нескольких больших приемов, посвященных инвестициям в национальный квиддич, да и не смогут в Лондоне пропустить триумфальное возвращение Холихедской Фурии в ночную жизнь города.
До «Фреско» она добирается быстро. Маглов на улицах не оказывается, поэтому один разворот через плечо открывает свободный путь в мир алкоголя, парительных трубок и прочей ереси, придуманной исключительно для развлечений. Джин вежливо здоровается с охраной, не видевшей её добрых несколько месяцев, но исправно читающих Куи, ловит на себе заинтересованный взгляд одного из них и улыбается. Её пропускают без очереди, а значит она сейчас и правда должна вся сиять. И не за этим ли явилась?
Бар переливается миллиардами разноцветных огоньков, не позволяющих ни на секунду забыть о приближающемся сочельнике, а фоном играет нечто похожее на клубную версию всем известного Дина Мартина, но основного мотива это не портит. Здесь много людей, и Джин каждого второго знает через одно-два рукопожатия — конечно теперь поползут слухи о том, что она делает тут без спутника. С последнего появления на публике в сопровождении кавалера прошло так много времени, что наверное все успели забыть, что он вообще был.
Все — но не сестры Гринграсс, разумеется. Джинни вылавливает светлые кудри одной из них в дальнем углу за вип-столиком. Астория и Дафна, её школьный ночной кошмар, и не потому что доставали, нет, они являли собой олицетворение всех тех качеств, которые Джинни праведно ненавидела. Излишняя участливость на людях, лицемерный блеск в глазах, полная несамостоятельность, отсутствие работы и каких-либо забот помимо вот таких вот вечеров со вкусом клубничных сиропов.
Джинни смутно знает о причине их ответной неприязни, но от Нотта постоянно слышит, что Дафна к ней ревнует. Ни одна, ни другая не обещаны завидному холостяку Теодору, но его тесное сотрудничество с чистокровной нищей, совсем не утонченной и неискушенной в вопросах аристократии, должно быть вызывает у них рвотный рефлекс.
Вот эти точно будут болтать, ну и ладно. У Джин сегодня торжество любви себя самой к самой себе, а еще сногсшибательный корсет — пусть хоть шеи свернут.
Она просит любимый тини почти не глядя: у Уизли примут заказ, даже если она из-под стойки будет шептать — очевидная привилегия жить в чертовом мужском мире, когда ты пишешь все их любимые спортивные обзоры. Жутко довольная собой, и уже не такая недовольная отказом Тео покупать для заметки Роджерса, Джинни обходит мраморную стойку и гордо усаживается за неё, как подобает всем одиноким посетителям. Появившийся напротив бокал начищен до такого блеска, что она невольно прикрывает глаза и вздыхает от удовольствия: она уже не вспоминает ни про картонного Санта Клауса, ни про декоративные ёлки, которые ранее заметила у входа.
Ну вот же, и правда идеальная и даже совсем не занудная жизнь: по всем правилам предпраздничного куража, она сидит в приличном месте, вся такая красиво одетая, потягивает любимый коктейль, а после ещё пары решается пофлиртовать с барменом (Дин Томас ещё в школе казался на редкость привлекательным).
Градус медленно, но верно берёт свое. Джинни точно не может сказать, сколько фруктовых долек она съела в качестве закуски, но заказывает еще порцию, чисто на всякий случай.
— Давно к нам не заходила, Джиневра!
Томас продолжает их милую беседу очень вежливо, изо всех сил делая вид, что не ждал её тут с того самого раза, как они с Мионой случайно опрокинули пирамиду шампанского. Возместить было не проблемой, но перед сотрудниками было жутко стыдно. Кажется, именно тогда пьяная и веселая Джиневра прописалась у него в голове. По крайней мере он точно начал вынашивать план потенциального свидания, на которое по сей день так и не решился.
— Работа, — пожимает плечами Джин и пытается прикинуть, может ли позволить себе переспать с симпатичным бокаловытирателем. Про его вздыхания она знает давно, но похоже сегодня ей впервые действительно может быть интересно принять их во внимание.
Пикси бы подрали и Грейнджер и Нотта за то, что успели успешно промыть мозги.
— Читал последний выпуск! Знаешь, надо уметь так вытащить информацию из человека, чтоб он начал рассказывать про детство, а потом ляпнул про конфликт с тренером. Не знаю, что у них там в «Педдл» творится, но видимо от этого они и проигрывают уже второй матч. Ставки на них точно не буду делать.
Джинни оттаивает, вспоминая интервью, свежевзятое на прошлой неделе и видимо последнее в этом году, учитывая настрой Теодора. Сама она ничего крупного в такой информации не видела, но может стоит пересмотреть самокритику, раз людям нравится?
На секунду она почти слышит, с каким скрипом крутятся шестеренки в голове у Томаса.
— Слушай... я заканчиваю в три, может быть потом расскажешь подробне...
— Уизли! Месяцами тебя не видно, — звонкий и идеально поставленный тембр Астории Гринграсс сочится усмешкой, и, прокляв Мерлина с Морганой, Джин не слезая со стула разворачивается спиной к стойке. Вот сейчас Гермионы с её стоической выдержкой рядом не хватает.
— Астория, Дафна? Не ожидала встретить, — Уизли кивает каждой и натягивает улыбку до ушей, надеясь что курицы сами найдут дорогу восвояси. Нет, она не злой и не вредный человек, но если эти идиотки думают, что могут за глаза называть её фригидной ханжой, а потом проситься на разворот с рекламой своего лимитированного парфюма к Кубку Европы, они очень-очень ошибаются.
— Да нет, это мы не ожидали, — Дафна растекается в любезности, а её цепкий взгляд сам собой задерживается на Дине, который всё это время так и стоит за стойкой в паре метров от них. Она напускает дружелюбный сарказм на лицо, — Признайся, всё так плохо, что ты начала флиртовать с обслуживающим персоналом?
У Джинни начинает изрядно шататься терпение. Ну вот какого хера им обеим, таким идеальным куколкам, приспичило доебаться именно до неё? Мозг судорожно пытается придумать ответ, который не посрамит собственного женского достоинства, но и открыто не пошлёт нахуй. Мысль приходит сама собой.
— Подловила... Знаешь, Теодор звал сегодня пройтись по злачным местам, но у меня уже были планы здесь.
Красивое лицо Дафны принимает нечитаемое выражение, и Джин уверена, что та внутренне исходится ядом от факта ежедневного общения Джинни и Нотта. Ну и что, что оно исключительно рабочее, суке об этом знать не обязательно.
— Так ты кого-то ждешь? — Астория туше не признаёт и перебрасивает силы на левый фланг, восполняя маленький провал своей старшей сестры, — Или все-таки одна?
Мир вокруг Джинни схлопывается, она уже не видит обнадеженную улыбку Томаса, сверкающие бриллианты в ушах Тори Гринграсс и не чувствует ничего, кроме усталости и желания орать матом. Не чувствует она и тяжелую большую ладонь, опустившуюся на веснушчатое плечо. И где ваше чёртово новогоднее чудо?
«О, оно бы сейчас очень пригоди...»
— Дорогая, прости, я задержался, — манерный, но в приятном смысле голос обволакивает каждую трещину в распадающемся спокойствии. Ощущение Джинни нравится, и смакуя это «дорогая», не бросаемое в её сторону несколько лет, она упускает главную деталь: это действительно прозвучало вслух, а не в голове.
Уходит пара секунд, прежде чем произошедшее встает на свои места. Повисает тишина, оглушающая до самой макушки, и либо даже музыка перестаёт играть, либо Джинни приложили чем-то по затылку. Она едва заметно жмурится, пытаясь сбросить наваждение, и для верности закидывает в себя еще один коктейль, прежде чем повернуть голову.
Рядом с ней в эту самую секунду стоит человек, которого она ожидала встретить в последнюю очередь, в самую-самую распоследнюю собиралась с ним когда-либо заговорить. Стоит и нежно перебирает пальцами по коже. Чудо, кажется, всё-таки случается, а у сестёр Гринграсс случается немой припадок.
— Драко! Такой сюрприз, — старшая буквально плавится под его взглядом, а вот Астория выглядит смущенной. Так или иначе до обеих быстро доходит, что он только что сказал. Лица вспыхивают пониманием, — Так это тебя она тут... так получается вы... ого!
Набор бессвязных междометий льётся рекой, а рука мужчины по прежнему лежит на плече. Джинни одновременно дурнеет, хорошеет, а потом становится не по себе. Одно дело, за сигаретой воображать на себе чьи-то прикосновения, и совсем другое — играть в них под руку с Хорьком.
Драко Малфоя она отлично знает еще со школы: заносчивый идиот с серебряной ложкой в заднице, который задирал Рона с самого первого курса, не упускал возможности обратить всеобщее внимание на заношенные шмотки и просто раздражал. Он учился на одном курсе с Ноттом, но кроме пары проходных упоминаний, ей не из чего было сложить картину, насколько те близки. Она припоминает, что именно в школе к нему прицепилось это обидное звериное прозвище, которое выкрикнул кто-то из её братьев во время игры Гриффиндор-Слизерин.
Но сейчас на зверька он не похож. Джинни ловит себя на том, что откровенно залипла на неожиданного спутника. Надо признать, он неплохо выглядит в свои двадцать шесть.
«Охуенно он выглядит в свои двадцать шесть», — перебивает червяк в мыслях, но Джин так же мысленно от него отмахивается. То ли третий тини заставляет её раскраснеться, то ли собственный недотрах, но ни одному из этих злобных советчиков она потакать не собирается, по крайней мере пока.
Ладно, он правда красив в своем чёрном костюме, но это по-прежнему Драко Малфой. Тот Драко Люциус Малфой, чьи не самые чистые галеоны фигурировали в статье Джин двухлетней давности о договорном матче Сорок. Нотт тогда не пропустил упоминания имени в тексте, может по старому знакомству, а может просто не хотел пятнать честное имя британской аристократии в неприятном скандале с подкупом, но Джинни-то всегда знала, кто действительно замешан.
Последние пару лет Малфоя уж точно нельзя считать идиотом, хоть и хочется. Он занимается скаутингом игроков: в основном для крупных национальных сборных, но иногда влезает в дела локальных британских команд, вызывая новую волну интереса к собственной персоне. Он желанный гость в спортивной редакции Пророка, говорят даже поставляет им эксклюзивы время от времени, но Джинни героически держит оборону и в Куи Ревью не зовёт — один раз она была готова поступиться журналистской гордостью, когда очень нужна была свежая сплетня, но засранец переехал на другой конец планеты и всякий смысл отпал. А вот теперь он здесь: её повзрослевший рыцарь на белом Нимбусе, который только что объявил её своей парой перед лицом неминуемой социальной гибели. Это за гранью всякой подлости со стороны судьбы — подкидывать такую встречу в совершенно неподходящих обстоятельствах душевного раздрая, эмоционального голода и алкогольного опьянения. Ну и зачем она только что выпила еще один?
К факту публичного пиздежа Джинни возвращается, когда сестры Гринграсс уже утягивают Малфоя в ненавязчивую светскую беседу. Надо что-то сделать с этой блядской ладонью, успевшей переместиться ближе к шее, иначе её тело решит, что им сегодня наконец-то перепало.
— Давно ты вернулся? — Дафна выбирает своей новой тактикой полное игнорирование Джинни: всё её внимание переключается исключительно на Драко, и это почти ощутимо злит. В конце концов, не важно что Уизли сама нихера не понимает, прямо сейчас она просто обязана подстроиться.
Поэтому Джин накрывает его руку собственной и с третьей попытки натягивает непривычно влюбленную маску на лицо.
— Утром, — Малфой и выглядит, и ведет себя, вполне спокойно, словно не замечая её маленькой сценки, — Но я немного опередил события, меня ждали не раньше следующей недели.
— Нужно было написать и предупредить, мы бы устроили приём. Вечно ты нам ни о чем не рассказываешь, школьные друзья называется, — Тори надувает губки, но в отличие от сестры не забывает о присутствии Джинни, — И давно вы...?
— Пару месяцев, — азарт внутри рыжей головы пробивает стену благоразумия в тот момент, когда Малфой уже было готовится ответить, — Он приезжал недавно, просто не говорил никому. Ну знаете, мы хотели провести время только вдвоём.
Джин сама смутно осознаёт, что болтает, но пути назад нет.
— И сейчас хотели бы сделать то же самое, — Малфой учтиво кивает, а Джинни отдаёт должное его актерским навыкам. Если бы враньё назвали отдельным искусством, Хорёк стал бы новым Микеланджело. — Вы простите нас?
Аристократские ровные спины удаляются к своему столику в углу сильно менее уверенные в себе, чем когда покидали его, а Джин впервые чувствует себя так окрылённо. Приятно раз в пятилетку утереть нос засранкам, пусть даже с небольшой помощью. Кстати о помощи...
— Прежде чем ты спросишь, какого черта это было — приятно наконец познакомиться лично. Драко Малфой, — он запрыгивает на стул по соседству и одним жестом дает понять Дину, всё ещё маячившему за стойкой, чтоб отошел подальше. Джинни кончиками ушей чувствует всю барменскую тоску, но разбираться с ней не имеет желания.
— Мы знакомы, — что-то в его голосе не может не притягивать, и Джин кажется, что собственный начинает едва подрагивать. Черт, она откровенно пялится на него, такого внезапно галантного.
— Но не лично, если мне не изменяет память, — Драко пропускает мимо ушей и язвительный тон, и презрительный карий взгляд, за которым прячется недоумение, пока сама Уизли пытается понять, во что она только что влезла. Эйфория от маленького триумфа оказывается недолговечной, а на её место заползает липкий флёр непонимания.
Прямо сейчас под рыжей стрижкой борется желание изучить изящную линию его челюсти получше и послать его к нарглам. Какого черта ему надо?
Он наклоняется вперед всего на пару дюймов, но этого оказывается достаточно, чтобы в нос ударил стойкий запах какого-то невыносимо вкусного одеколона. Это почти фиаско.
— Иначе я бы запомнил.
Джинни снова пеняет на промилле, иначе просто не находит разумного объяснения своей готовности вступить в диалог.
— Значит стоит проверить память. Мы уже встречались.
Малфой тянет кончики губ вверх и становится похож на карикатуру с самого хитрого злодея на свете. Джинни расценивает это как приглашающий жест, мол, давай расскажи, почему я не прав. И она рассказывает.
— Ты закончил Хогвартс на год раньше, там и виделись. В нулевом вложился в «Паддлмир», а потом перенаправил доход на создание агентской сети по поиску игроков в команды, которые платят. По большей части непонятно, кого именно ты переманиваешь, потому что следы оставляешь редко и работу вы не рекламируете, но в 2004-м ты организовал переход Флинта к болгарам, хотя они почти подписались с Вудом, минус пятьдесят очков со Слизерина за подлость. — Малфой слушает внимательно, изредка углубляя кошачий взгляд, а потом едва слышно посмеивается. — После ты пытался подкупить команду соперников, чтобы первый матч в новом составе прошел не накладно и твои проценты за успешную рекомендацию удвоились. И чтоб знал, тогда в репортаже я не написала твое имя исключительно потому, что это первый большой эксклюзив в «Кью», а Нотт вежливо попросил не позорить однокурсника главного акционера. Я что-то упускаю?
— Слухи не врут, Уизли, ты и правда дотошная, — белая прядь непринужденно откидывается на лоб, когда он чуть наклоняет голову, — Не обижайся, что не запомнил со времён Хогвартса, много воды утекло.
Джин не без иронии думает, что этим утром даже не вспоминала о его существовании (хотя наверное очень зря), и обижаться точно не собирается. Есть вопросы поважнее и поинтереснее: например, когда её вселенское зло в виде серого кардинала договорных матчей стало носить стильные черные пиджаки и пахнуть корицей, или зачем это же самое зло прикрыло её задницу.
Вслух она произносит только последний.
— Так что это сейчас было?
Он совершенно не спешит отвечать.
Пока длится пауза, Джин снова делает заказ, предвкушая утреннее похмелье и обещая себе принять его стойко, а затем наблюдает за помешиванием кубиков льда в стакане своего спасителя. Он правда изменился. Пляшущий в глазах снобизм никуда не делся, но теперь он не просачивается дальше серых радужек. Джинни замечает мимолетный хищный взгляд на своем декольте и руки предательски подтягивают корсет с чувством полного самодовольства.
— У тебя на лице горело «спасите меня от них» последние минут пять этой милой беседы, — Малфой ловит её недоверчивый прищур, — Каюсь, имел неосторожность подслушать с того конца стойки. Решил помочь, пока ты в отчаянии не заявила, что встречаешься с барменом.
Он кивает в сторону внушительной стены с напитками всех видов и мастей.
— И ты решил помочь человеку, который сорвал твой договорной матч?
— От чистого сердца, Уизли, отличный повод заново познакомиться.
— Я должна сказать спасибо?
— Буду польщён.
Короткие фразы пропитаны заигрывающими нотками интереса, а ещё один глоток превращает её последнее воспоминание о «провести вечер с самой собой» в пыль. Где-то на задворках начинает гореть крамольная мысль: к ней сейчас подсел ходячий кладезь всех последних подковерных сплетен в мире большого спорта, да еще и выглядящий как олимпийский бог. Ну кто она такая, чтобы смыть возможность в унитаз. В конце концов, она приехала сюда, потому что точно не-скучная.
— Спасибо, Малфой, но в следующий раз держи руки при себе.
«А то мне может и понравиться», — продолжается в голове, но Джин тут же хлещет себя по несуществующим губам.
— Значит будет следующий раз... Часто попадаешь в такие ситуации?
Она едва ли бесится от манеры цепляться к словам, гораздо внимательнее она следит, как его взгляд изучает каждую темную точку на её щеках. Джин действительно выглядит сейчас очень хорошо и явно не хуже фарфоровых сестричек в углу, поэтому не даёт ходу попытке удариться в классическое «нечего меня рассматривать». Хочет — пусть рассматривает.
— Птичка напела мне, что это не твоё дело.
Она фыркает так театрально, как только может. Душу бы сейчас продать за то, чтобы оказаться в точно такой же ситуации, но убрать из уравнения выпитое: для таких разговоров нужна ясная голова, может с ней бывшая гриффиндорка не позволяла бы себе отвешивать молчаливые комплименты Хорьку. Но история не имеет сослагательного наклонения, и Джин разрешает себе эту маленькую слабость.
Малфой рядом не напрягает, он в целом почему то не напрягает, но этот вывод тоже с легкой подачи бывшей чемпионки отправляется на откуп яблочному тини.
— Справедливо, я и не ждал любезностей от Холихедской Гарпии, — он не выглядит оскорблённым её показательной грубостью, скорее раззадоренным, — Вчера виделся с твоим бывшим капитаном. Когда Джонс узнала, что я буду в Лондоне, попросила передать привет своей «всё ещё лучшей охотнице».
Джинни на секунду кажется, что она трезвеет от услышанного, но это только кажется. Удивление оказывается смазанным, но от этого не менее сильным.
— Ты общался с Гвеног? — интонация выдаёт её волнение, но сейчас до этого нет дела. Не может ведь её любимая и родная команда водиться с этим аферистом?
— А что здесь такого? — Малфой, кажется, уже прочитал всё в её глазах, но виду не подал.
— Не может этого быть, Гвеног не ведет дела с такими... — уйти в отрицание проще, чем поверить, что Гвеног Джонс сдалась перед грязной подноготной мира квиддича, — такими как ты.
Теперь приходит очередь Малфоя фыркать.
— Считаешь, всех неформальных посредников в процессе обмена игроками надо сажать в Азкабан?
Он искренне смеётся, всем своим видом показывая, что она мыслит детскими категориями и это несерьёзно.
Джин уже собирается оскорбиться, но он перебивает ещё не начатую мысль.
— Нет, Уизли, с «такими как я» Гарпии дела не ведут, если ты об этом. Столкнулся с Джонс в баре на Манхэттене, у всех полным ходом межсезонные каникулы. Они пьют как черти, а не замышляют подлый подкуп, — Малфой наблюдает за тем, как меняется выражение её лица, как разглаживается напряженный лоб и проступает едва заметное облегчение, — Но признайся, ты испугалась.
О, она действительно пугается, и теперь внутренняя волна возмущения в перемешку со стыдом заливает мозг. Нет, подумать только, развёл как пятилетнего ребенка, а ей совсем немного, самую малость, тоже смешно.
— Очень забавно, ха-ха. — Джин не сдаётся, удерживая подступающую улыбку, и даже сохраняет невозмутимое лицо. — Пожалуйста пошути так ещё, и я не поленюсь исправить ошибку двухлетней давности с твоей мордашкой на развороте.
— К чему журналистские угрозы, мы не на работе. — По Малфою видно, что он от души веселится, наблюдая за её реакцией. — Скоро Рождество, в конце концов. Раз даже ты выбралась сегодня из страшного логова под названием «редакция», вряд ли стоит продолжать разговоры о банальных вещах.
— Я часто выбираюсь, — врёт Джинни и снова прикладывается к бокалу. И почему сегодня все решили напомнить ей, как редко она на самом деле развлекается?
— У меня совсем другая информация, — Он вздергивает бровь, впервые смотрит ей прямо в глаза, и в этот момент Джинни ведёт по-настоящему. Ну конечно они блять тоже красивые, и как она раньше не догадалась. Надо было успеть довести флирт с Дином до какой-нибудь договоренности, пока не объявился этот демон.
— Даже знать не хочу, откуда...
— Сядь ближе, — Малфой вдруг двигает её высокий стул к своему собственному одним движением ступни, слишком быстро, чтобы она успела пересесть поудобнее. Коленки оказываются заперты в капкане его собственных ног, а расстояние, и до этого не особенно приличное, сокращается до десяти дюймов. За секунду до скандала, моментально вспыхивающего в её глазах, засранец подаётся вперед и мажет щекой по скуле, переходя на шепот, — На нас смотрят, дорогая.
Точно.
Джин одновременно благодарна и возмущена. Мог бы по крайней мере позволить ей самой выбирать, в какой именно позе она продолжит разыгрывать спектакль, о котором, если честно, успела забыть. Хотя вряд ли он вообще собирался предупреждать — один взгляд на очередную нахальную улыбку сомнений не оставляет: он не собирался.
Но чужое тепло таким штормом отдается во всем теле, и Уизли уже не уверена, что её дела ровно до этого момента шли так уж хорошо, как она сама думала. Если от простой тактильности так замыкает, видимо стоило прислушаться к друзьям чуть раньше. Червяк с голосом Теодора, живущий где-то под черепом, почти ощутимо шевелится. Он бормочет что-то про «можно извлечь из этой встречи совсем не профессиональную выгоду», а Джин снова кажется, что её прокляли. Когда к раскрасневшимся щекам добавляется едва уловимое тянущее чувство в районе рёбер, к предположениям о проклятьях уверенно добавляется ещё и порча.
К тому моменту, как Джинни возвращается в реальность и отрывает глаза от барной стойки (потому что нужно смотреть куда угодно, но не на Малфоя), он уже успевает заказать новую порцию их напитков.
— Я могу сама оплатить себе коктейль, — Джин вдруг чувствует себя уязвимо. Как давно кто-то вот просто так угощал её в баре? Точнее, как давно она позволяла вот так угощать себя в баре?
— Можешь, но я решил поухаживать. В это сложно поверить?
Действительно, разве сложно? Джин безропотно принимает наполненный бокал, готовясь к словесной атаке.
— Сложно, — «Нужно натянуть на себя отстраненную маску, нужно натяну...» — Давай на чистоту, Малфой, я сужу о тебе исходя из сухих фактов. И складывается не самая приятная картинка.
Бывший слизеринец снова усмехается, но уже не так нагло, как три огневиски назад. Он залипает целую секунду, вглядываясь, кажется, в очередную её веснушку, а потом невозмутимо отпивает ещё.
— Ну хорошо, Уизли, вот я перед тобой, и даже ближе, чем следовало бы джентльмену. Спрашивай, что хочешь.
У Джиневры в голове почти прорывает плотину. Для вопросов о том, кто станет новым загонщиков норвежской сборной, еще рановато, а для непринужденного и светского «как ваши дела» — поздно. Поэтому она заходит с нейтральной территории.
— Так и живешь в старом фамильном склепе? — Наверное, это самый тупой вопрос из всех, но Джин не успевает придумать ничего более качественно-содержательного.
— Пять лет как переехал, ты следишь за событиями не так тщательно, как я думал, — Малфой качает головой, а Джинни только сейчас замечает маленькую родинку над правой бровью. Эта неидеальность уверенным молотком стучит по стеклу непоколебимых убеждений.
— И тем не менее, я знаю о тебе почти все.
Слизеринец выглядит почти несчастным в секунду, когда тяжело вздыхает.
— «Почти», Уизли, сильно не дотягивает до «абсолютно», тебе так не кажется?
Джинни не до конца осознаёт, что именно он от неё хочет — чтобы расспросила про личную жизнь? Про любимые книжки и любит ли он, например, это чертово Рождество? Ну хорошо, хочешь — получай.
— Давай так, я спрошу у тебя обо всем, чем твоя белобрысая макушка раздражала половину Хогвартса, а ты попробуешь убедить меня, что больше не грешишь массовыми унижениями и криками про всемогущего отца, — Джин с вызовом смотрит на заинтересованное лицо. — Идёт?
Ну вот же: вполне сосредоточен, с немного припухлыми губами и до чертиков правильными чертами, превосходства в радужках не наблюдается, и родинка эта... да блять.
— Идёт.
Кубики льда в стакане Малфоя растворяются полностью весь следующий час, оставляя вместо себя холодную воду со вкусом односолодового. Джин пытается понять, чем заслужила возможность поиграть в строгого сотрудника отдела правопорядка, пока стреляет по собеседнику вопросами: вежливыми и совсем бестактными, и сама не замечает, как входит во вкус. Уже не вспоминаются ни сестры Гринграсс где-то на фоне, ни нравоучения Нотта в голове, только размеренная манера чуть растягивать гласные звуки, струящаяся сквозь бесконечные ответы.
Странные ответы.
Оказывается, Драко Малфой больше не кичится папочкой — рассорились, когда сын отказался жениться. Драко Малфой больше не бросается на людей с оскорблениями — сказался успешный пубертат. Драко Малфой больше не бесится со школьных поражений в квиддич — сработала своеобразная компенсация в виде специфической работы, где не нужно играть самому, чтобы оставаться в плюсе. Драко Малфой больше не считает весь Гриффиндор идиотами — парочка бывших студентов львиного факультета недавно принесли ему немало галлеонов после успешного перехода в «Пушки», но об этом Джинни и так знала. Драко Малфой больше не трахает всё, что движется — оказалось, что никогда и не трахал, слава его опережала.
А ещё Драко Малфой все-таки любит Рождество, кто бы мог подумать.
— Ну а твои гадкие дружки... Гойл и еще один, не помню имя? — Джин едва ли может объяснить, куда делась язва в собственном голосе. То ли она успела неплохо набраться за время их импровизированного допроса, то ли он правда её убедил. Ну, частично.
— Из самых гадких остался Забини, но я обещаю, что он не так плох, — Малфой торжественно прижимает руку к груди, как будто клянётся, — Готов спорить, если бы вместо меня тут оказался Блейз, ты бы с сильно меньшим запалом пыталась не смотреть в лицо собеседнику.
— Оба фанатеете по моему журналу, так и знала! — Джин принимает эту игру, ставшую совсем откровенным флиртом, и привычно не обращает внимания на подколку в последней фразе, — Это как минимум гиперфиксация, а как максимум мазохизм.
— Да, — Малфой говорит так легко и честно, что образ избалованного мальчишки окончательно трещит по швам, если швы там вообще остались, — Поэтому особенно удачно, что я его опередил.
Это сейчас был намёк, мол, он успел её «застолбить» или что? Джинни не уверена, но внутренне почти в ярости. И совсем немного, нет вы не подумайте, всего самую малость — польщена.
— Ну хорошо, с этим разобрались, — свет в баре кажется сейчас особенно слепящим после еще одного глотка, — Ты теперь у нас взрослый и не такой мерзкий, каким тебя помнят как минимум трое из моих братьев. Но все ещё актуальна твоя злодейская работа.
— Боги, Уизли, ты всегда такая морально-преисполненная? Или только когда речь заходит о квиддиче?
Джин задумывается на секунду. Хороший вопрос, о нём бы поразмышлять на досуге, но к счастью сейчас совсем не до того. Особенно когда разговор затянул так, что даже уши не торчат.
— Но ты ведь до сих пор ведешь не самую честную игру, не смотря на все чудеса преображения, — она прищуривается, и Малфой возвращает ей такой же взгляд. Ну не сволочь?
— Знаешь в чем ты не права, Уизли, — слишком резкое движение его руки сталкивает длинные пальцы вместе, и Джин всем естеством чувствует едва заметное покалывание на кончиках. Малфой замирает на пару мгновений, но стряхивает с себя наваждение с очевидно большим успехом, чем бывшая спортсменка, — Ты навесила на меня ярлык эдакого змея-искусителя, но я не принуждаю команды со мной работать. Взять твоих любимых Гарпий. Гвеног ни разу не прогнулась, не согласилась ни на один договорняк и даже не обратилась за срочным переманиванием нового охотника, когда ты выбыла. А я такое уважаю. По-своему, конечно, но уважаю.
— Но все равно продолжаешь вертеться среди тех, кто уважения не вызывает? — Джинни не понимает, в какой момент начинает понимать, о чем он вообще.
Перед глазами во всю чертятся параллели с её последним интервью. Джереми Льюис, ловец из «Педдл», жутко просился на эксклюзив: поднять имидж перед межсезоньем, да и просто сверкнуть красивыми словами. Но явно не знал, что под неусыпным контролем магического пера проговорится о ссоре внутри команды, чем поставит под сомнение не только перспективы своей собственной карьеры в клубе, но и денежную ликвидность самих пушек. Дин был прав, вряд ли на них теперь сделают ставки.
Можно ли тогда считать Джинни точно таким же «серым кардиналом»? Звучит конечно лестно, но немного пугающе.
— Они приходят сами, не стою же я в переходах Косой Аллеи с табличкой поборника, — Малфой снова по-кошачьи улыбается, а Джинни представляет себе этот дорогой костюм, заляпанный снегом и грязью, где-то в подворотне Лютного переулка.
И смеётся отчего-то так звонко, что пара посетителей даже оборачивается. Смеётся потому что Драко Люциус Малфой совершенно уморительно смотрелся бы в образе оборванца — и от этого её в ту же секунду накрывает непреодолимым желанием взлохматить эту платиновую прическу.
Рука сама дёргается в сторону аристократского лица.
— Даже не думай об этом, — Малфой может мысли и не читает, но угадывает точно, — Прекрати смотреть так хищно на мои волосы, Уизли, я буду защищать их до последнего вздоха.
Пальцы замирают в сантиметре от светлой пряди, а потом он перехватывает её руку под очередную заливистую волну. Джин дергается, не прекращая пьяно хихикать, и они непроизвольно сталкиваются кончиками носа. Малфой совсем не стесняясь роняет взгляд на её приоткрытые губы, всё еще влажные от тини, а в рыжей голове разрастается паника размером с целый континент. Он наверняка тоже успел порядочно накидаться, почему-то Джин только сейчас вспоминает, что он тоже все это время пьёт.
Учитывая, что веснушчатые колени все еще бесстыдно устроены между слизеринских ног, ситуация почти патовая.
Еще секунда, и Джинни совершенно потеряет контроль над происходящим, и чем дольше длится эта секунда, тем стремительнее хочется его потерять.
— Видишь, Джин, у нас намного больше общего, чем казалось. Давно стоило встретиться лично, чтобы ты не успела надумать всякого дерьма, — шепчет Малфой и отстраняется совсем немного, чтобы разорвать неловкий момент. Но Джин не чувствует неловкость, скорее обидную потерю близости, и такую же потерю замечает в серых глазах напротив. — Вопросов больше нет?
— Вопросов больше нет, но ты всё еще главный мудак для любого спортивного редактора, — ей срочно нужно кинуть гаденькое слово, прикрыть ресницы и желательно начать дышать. С последним выходит скверно.
— То есть ты не допускаешь мысли, что мудак-Малфой во время межсезонного обмена игроками, это не обязательно мудак-Малфой в любое свободное время? Сейчас, например?
— А всё-таки есть разница?
К этому моменту Джинни уже абсолютно искренне уверена, что есть. А ещё уверена, что напилась не только она.
— Даже не представляешь, — Малфой удивительно ловко спрыгивает со своего стула, и впервые за вечер его тоже выдаёт румянец. На бледном лице он смотрится неестественно, как будто на полотно вылили совершенно не подходящую краску, но Джинни неожиданно для себя находит это очаровательным. — Давай, Уизли, уже два часа доказываю тебе, что я не конченый. Может прогуляемся?
Он подаёт руку, и маленькая ладонь сама падает на предназначенное место. Когда они выбираются из «Фреско», снег продолжает нещадно засыпать улицы, и Джинни не может точно ответить себе на вопрос, правда ли она собралась гулять: под ногами уже порядочная белая крошка, ступни во всю ноют от каблуков на сапожках, но домой не собирается.
Морозный воздух успокаивает изрядно поплывший разум, но не настолько чтобы мыслить здраво. Поэтому главный редактор Ревью поглубже кутается в своё белое пальто и уже жалеет, что не надела купленную у Малкин зимнюю мантию. А затем просовывает руку под локоть Малфоя и гордо следует за ним вдоль по тротуарам: в конце концов, было бы странно уйти по отдельности после пары часов исправной актерской игры. Игры же?
Покинув громкий бар, они наконец-то говорят не о взаимных ожиданиях, не о прошлых пороках и уже точно не о том, какого наргла проводят вместе уже целый вечер — они говорят обо всём и ни о чём. Драко (тьфу, то есть Малфой!) долго рассказывает про американскую лигу, про вероятность проведения следующего чемпионата мира по квиддичу в Австралии, а потом долго спорит с ней о том, кого же стоит назвать вратарём года в январском выпуске о подведении итогов. Джинни так давно не погружалась в живой спор о своем любимом деле, и еще дольше — не советовалась ни с кем по части составления рейтингов, поэтому внутренний ребёнок в поисках одобрения и достойного напарника торжествует каждую секунду. У неё ведь всегда всё по полочкам, да и не было в окружении ни одного мало-мальски ценного оппонента: Тео рассматривает квиддич как бизнес, Гермиона еще года полтора назад заставила её поклясться, что Джин не заикнется про работу во время их посиделок, Фред с Джорджем скорее любители и в тонкости профессиональных игр не вникают, а Рон хоть и фанат, но фанат не слишком искушенный. Вот и выходит, что за последние несколько лет она впервые с совершенно чистой совестью снимает все тормоза по части таких дискуссий: срывается на повышенный тон и откровенно душнит.
Малфой же, судя по всему, не имеет ничего против. У него снежинки сливаются с цветом прядей, а щёки еще сильнее раскраснелись. И он тоже выглядит так, словно дорвался до захватывающего разговора. Когда они заходят уже на десятый круг по бесконечным скверам магического квартала, слизеринский рот не умолкает минут пятнадцать подряд, а Клифф Харингтон из «Серкильских скитальцев» уверенно повышает свои шансы попасть в рейтинг Куи Ревью.
— Ну хорошо, допустим та мертвая петля через сальто вполне заслуживает «броска года», но я все еще не... — Джин прерывается и замирает на секунду, разглядывая витрину магазинчика, у которого их угораздило остановиться.
Там красуется новая модель Молнии ноябрьского выпуска, с резным основанием древка и серебристым обручем вокруг выглаженных прутьев: если это не шедевр спортивного инвентаря, то Джин не гриффиндорка. Драко вопросительно разглядывает сначала её, а потом и витрину, и едва заметно хмурится.
— Что-то не так? — светлые глаза горят желанием получить ответ, но Джин вдруг теряется. Хочется затопать каблучками и выкрикнуть «хочу!» на всю улицу. Она не уверена, это спиртное так подействовало, или восхитительная метла, реальная и осязаемая, а не нарисованная на одном из рекламных разворотов.
— Нет... в смысле... Мерлин, прости, — Джин выпутывает руку, которой всё это время придерживалась за черную ткань пальто, — Я просто... вот черт.
Сердце пропускает пару ударов.
У Джинни Уизли одно главное правило после травмы: саму себя не соблазнять.
Она по прежнему живет квиддичем, по-прежнему посещает матчи, по-прежнему готовит обзоры. Но все эти примочки, все новинки, остаются последние три года просто картинками на страницах её собственного издания. За это время она ни разу не проходит мимо спортивной лавки. Ни разу не держит в руках свою собственную метлу.
И ни разу не поднимается в воздух.
— Чёрт, — Джинни шумно выдыхает и поднимает глаза наверх, наигранно отвлечённо наблюдая за снегопадом, — На чем я остановилась? Пойдем дальше, пожалуйста...
Малфой перехватывает её ладонь, когда она уже успевает сделать несколько шагов в сторону:
— Постой, что случилось?
Джиневра честно не знает, что ему сказать. Что она словила свой личный триггер? Что алкоголя слишком много, чтобы она в тысячный раз просто запихнула тоску поглубже?
— Я увидела метлу, — честно слетает с губ, но понимания в серых радужках больше не становится.
— Ты увидела метлу и...
— Просто увидела метлу. Тоже мне большое дело, я же говорю пойдём дальше...
— У тебя должен быть с десяток всех возможных моделей в шкафу, а ты в таком шоке, словно призрака встретила. Ты разве не летаешь в специальных зонах над Лондоном? Я думал все спортсмены даже в отставке...
Джин опускает ресницы, как будто если ответит с закрытыми глазами, будет не так стыдно.
— Нет.
Когда глаза она всё же открывает, на неё смотрят с недоумением.
— И что ты делаешь со всей своей коллекцией?
— Отдала братьям.
— Ты летала на профессиональном снаряжении, и так вот просто отдала его для семейных игр на огороде?
Ей бы посмеяться, да вот только тут всё правда.
— Ну да.
— Подожди, ты же в принципе летаешь? — Драко наклоняется к ней и снова щурится, словно она вообще в состоянии врать.
Ага, с таким-то количеством тини.
— Не летаю, — отдаётся в голове громче, чем она рассчитывала это произнести.
Малфой не выглядит удивленным, он выглядит совершенно ошарашенным, а Джин вдруг невероятно хочется закурить.
— Что... почему?
Джинни ненавидит рассказывать.
Джинни просто терпеть не может, чтобы кто-то был в курсе её маленькой проблемы, но именно сейчас очень хочется признаться. Она опирается спиной о стеклянную стенку, горящую всеми цветами радуги, лишь бы не мозолить глаза роскошеством, выставленным за ней.
Всё же достаёт из кармана пачку сигарет.
— Тебе стрельнуть?
Вопрос нацелен удержать от нежданно подкатившей волны несправедливости всей её жизни. Но Малфой не ведётся, лишь отрицательно качает головой и повторяет:
— Почему ты не летаешь?
— Мне нельзя, — вырывается вместе с дымом, — У меня в правой ноге девять нитей, которые не дают кости развалиться.
— Но я думал ты давно...
— На том матче поставщик напутал с твердостью бладжера, это был брак, который не проверили. И помощь оказали поздно. И вот... сейчас любая нагрузка при управлении метлой распределяется неравномерно. Сяду на метлу сама и исхода будет два: либо я просто свалюсь, либо останусь без возможности носить вот такие милые сапожки, как и любую другую обувь, нахера обувь инвалидам. Колдомедицина не всесильна.
Малфой дослушивает терпеливо, но почему-то не опускает вздернутую бровь.
— Ну и что?
Джин едва ли не закашливается очередной порцией никотина. Он, блять, серьезно сказал «ну и что»?
— В смысле ну и что?
Джин не понимает, усмехаться ей или обижаться.
— А у нас летать можно только в гордом одиночестве? — Малфой оттаивает и теперь выглядит скорее расстроенным, — Это ж охренеть должно быть для вчерашней Гарпии три года на метлу не садиться...
Джинни залипает на целую вселенную сожалений, расплывающуюся в его взгляде. Впервые ей не хочется отмываться от чужой жалости. В конце концов, может и ей иногда нужно, чтобы кто-то пожалел? Она затягивается снова, стараясь унять подступивший ком.
— Пойдем уже?
— И ты никого не попросила за все эти три года? — Драко смотрит пристально и продолжает только после её неуверенного мотания подбородком из стороны в сторону, — Уизли, ты серьёзно? Есть же прокаты, есть в конце концов орава твоих братьев для безлимитного руля?
Гриффиндорка вскидывается, чуть шатаясь, хочет попытаться не ввернуть ничего оскорбительного, но всё равно огрызается:
— А я что, новичок-любитель, на пассажирском летать?
Малфой впечатывается в её решительный карий взгляд и задумывается о чём-то на мгновение, прежде чем вынуть палочку.
Он тянет её за руку, отлепляя от магазинной стенки и прижимая к себе так быстро, что она совершенно не успевает среагировать. Драко вместе с ней отскакивает на три шага и горящий бычок падает в снег.
— Какого...
— Бомбарда!
Его голос разносится на всю пустынную улочку, и витрина разлетается вдребезги. У Джинни перед глазами мелькают поломанные, но почему-то до сих пор сверкающие гирлянды, блестящие осколки и рукав черного пальто, укрывающий её макушку. Именно в этот рукав она и кричит секундой позже.
— Блять! Какого хера?!
Джин выпускают из тисков так же быстро, как поймали. Она как завороженная наблюдает за тем, как наследник одной из богатейших семейств магической Британии выуживает новенькую Молнию из торговых креплений. Джиневра надеется, что ей не требуется произносить вслух все ругательства, что вертятся на уме. Всё наверное и так на лице написано. В янтаре вокруг её зрачков сейчас должна разливаться палитра из шока и полного смятения — а главное вопрос «Ну и куда ты собрался?!»
В ответ засранец улыбается победно, а потом звучит такое банальное, безбашенное, лишенное надоевшей жалости и неожиданно нужное:
— Колдуй согревающее, Уизли. Мы будем летать.
Джин смутно помнит, как без миллиона важных уточнений и под собственные возмущения Малфой хватает её за руку и бежит с ней через три переулка, подальше от разграбленного магазина.
Они останавливаются только за поворотом в каком-то укромном уголке под крышами, настолько засыпанным, что ноги тонут в мягком сугробе. Джин не очень хорошо помнит и то, как трепыхается детский азарт внутри тела, как Малфой перекидывает колено через древко и тянет за собой, а ладони сцепляются крепкий замок в районе его живота.
Но Джинни помнит полёт.
Он длится недолго, все-таки на дворе не май месяц.
Снег путается в локонах, не оставляя ни единого шанса сохранить укладку, хотя кому какое дело до чертовой укладки, если она снова в небе. Яркие всполохи от городских огней на тучах она видит как будто заново — с высоты всё такое красивое, что дыхание замирает и хочется запомнить, запечатлеть каждую секунду снова обретенного чувства свободы. Они летят над Косым переулком, огибают верхние этажи Гринготтса, а потом поднимаются ещё выше, беспокоя дымчатый чёрные облака. Джин, сама того не осознавая, льнёт ближе к широкой спине, и маленькая слезинка катится из уголка глаз к самому кончику губ, вздернутому в улыбке. Кажется, она правда чувствует себя счастливой.
И не волнует, что они всерьёз знакомы от силы пару-тройку часов, что находятся в совершенно нелётной зоне, что их наверняка отследит волшебная полиция и заставит расплачиваться за пьяный дебош и жестокое разбойное нападение на украшенную новогоднюю витрину, за кражу и за нарушение десятка правил Кодекса Правопорядка.
И как же на всё это плевать.
— Ну что, Джин, — подаёт голос источник и спонсор самого масштабного эмоционального взрыва на её памяти, когда огоньки внизу окончательно превращаются в россыпь сияющих точек, — Всё еще думаешь, что на пассажирском плохо?
Джинни не уверена, что готова вообще произносить хоть слово.
Чувства смешиваются в тягучий коктейль из благодарности, восторга, детского восхищения человеком, который начхал на все «но», успевшие закрепиться в рыжей голове. Вся эта гремучая смесь разбавляется нотками яблочного тини.
— Это прекрасно, — она скорее шепчет, в надежде, что ветер унесёт шепот куда-нибудь на юго-восток, но судя по едва слышной усмешке впереди, уносит он его в противоположном направлении.
Больше они не разговаривают до самого приземления. Джинни кажется, что им и не нужно: Малфой летает великолепно. Ни одного резкого движения, ни одного повода ей самой напрячь мышцы и обеспокоиться о контроле за метлой — быть ведомой непривычно, странно и всё нутро протестует, но зато в районе солнечного сплетения мурлычет тепло, не посещавшее её очень давно.
Так вот значит как это, просто отдать кому-то руль?
И вот значит каково это, когда новый рулевой надёжный?
Отпускать шерстяное и гладкое пальто предательски не хочется, голова идет кругом, а сердце колотится так, словно ей семь и она только что получила на Рождество не поношенный свитер. Хотя по-хорошему она получает свой подарок только что: за три недели до сочельника, Джинни Молли Уизли получает свой долгожданный полёт, и она ловит себя на мысли, что готова на шею броситься Малфою, как только они опустятся на землю.
Они зависают над площадью недалеко от исходной точки всего этого путешествия, прежде чем сделать над ней ещё один круг и начать снижение.
Как только получается медленно приземлиться без последствий для искусственного каркаса в бедре, Малфой снова улыбается в излюбленной манере и молчит, опираясь на ворованную метлу.
Чувство твердой почвы под каблуками не продлевает успокоение, оставленное разряженным воздухом: едва заметное разочарование норовит поймать в тиски радостное сердце, но что-то держит его в узде.
Джин не сразу понимает, кто держит его в узде.
Этот кто-то смотрит на неё из-под припорошенных снегом прядей, словно только что вернулся с добычей из Шервудского леса с луком наперевес, а сама Джин сейчас должна рассыпаться в беспорядочных «спасибо». Но Джинни не рассыпается, она в целом пока не очень осознаёт масштабы собственной впечатлительности — пока адский ансамбль из промилле, трепета в душе и залипания на светлые ресницы не заставляет сделать пару шагов вперед.
Фантомное ощущение полёта не отпускает, и прежде чем она успевает посмотреть под ноги, вторая за вечер ледяная лужа портит ей летящую походку.
Но в этот раз Джин не падает, подхваченная очень вовремя и совсем не целомудренно:
— Неудивительно, что тебя бладжер сшиб с такой-то неуклюжестью, — аристократская рука держит её за талию почти на весу, и они опять почти касаются носами.
Близко, невозможно близко. Джин не призналась бы никогда, но использует ситуацию, чтобы поглубже всмотреться в его лицо. Ну какой же он, блять, красивый.
— Удивительно, что тебя не посадили с бандитскими наклонностями, — она совершенно не думает о том, почему не пытается отойти подальше.
Червяк в голове, заткнувшийся на всё время их импровизированной прогулки, снова поднимает голову, когда пауза совсем затягивается. Наступает момент, в который кто-то просто обязан шелохнуться, обязан сразу за двоих решить: играют они в школьников или прямо сейчас начинают целоваться как настоящие взрослые люди, которые вроде оба поняли, чего им хочется на этот вечер. Но пока разорвать близость не решается ни она, ни Малфой.
Кажется, они даже не дышат.
Джинни уверена, что не один десяток мгновений минует к тому моменту, как Драко произносит её имя и прикрывает глаза. Это звучит так вымученно, словно на терпение и сдержанность ушли его последние силы на сегодня. Это и правда становится до невозможного похожим на сюжет хреновой рождественской киноленты, которую они с Гермионой смотрели в прошлом году. Джин точно уверена, что со стороны она выглядит ничуть не лучше главной идиотки-героини — и, сука, как же хочется повторить каждый из экранных поворотов.
Ещё бы секунду...
«Даже не вздумай, Джин!» — орёт внутренний голос.
«Уизли, ну и какого хера ты выжидаешь?!» — перебивает он же.
Будет ли она жалеть об этом с утра? Да сто процентов, но это ведь только с утра?
И Джиневра сама подаётся вперед, заставляя пару снежинок на губах слизеринца растаять от тепла её собственных.
Внутри взрывается маленькая вселенная, когда ей порывисто отвечают.
Мерлин, она целует едва ли знакомого мужчину возле большого елового дерева на площади по всем законам рождественской романтики, и ей даже не стыдно. На часах далеко за два, губы у Малфоя мягкие и тёплые, совсем не подходящие для острых скул и холодка во взгляде, и Джинни безумно нравится. Он приподнимает её над заснеженным тротуаром, и Джин моментально дуреет от чувства необходимой опоры. Руки пускаются в неконтролируемое путешествие меж белых волос — и всё это так странно, так не по-уизлевски и так слишком, что главное не упасть в обморок.
Они бесстыдно прижимаются друг к другу возле пункта аппарации, потому что оба слишком пьяные, чтобы трансгрессировать самостоятельно, а потом и на пороге её квартиры. Она слабо отдает себе отчет в том, что делает, но мысленно ругает себя за бардак: ну и поделом, что не ждала гостей, можно было и предположить исход её ночного рандеву, когда надевала это платье.
Переступив порог, Драко снова находит её губы и буквально проталкивает в глубь коридора: белое пальто падает на пакет с покупками, брошенный здесь в вечернем эмоциональном порыве, а куда девается черное малфоевское Джин и вовсе не помнит. Она хрипло стонет, когда её прижимают к стене и нежную кожу шеи прикусывают, грозясь оставить следы.
Мерлин, неужели она вообще умеет так стонать?
Возмущаться не начинает — зубы у Драко оказываются то ли заколдованными, то ли просто идеально-нужными, потому что в глубине своей трудоголической души Джин невероятно хочет ощутить их еще раз.
— Сделай так снова, — шепчет куда-то в сторону, и в ответ слышит улыбку. Да, если бы улыбку можно было слышать, она бы звучала именно так: едва уловимым мурчанием и коротким выдохом. Малфой послушно наклоняет голову, аккуратно оттягивая её затылок за волосы, но не спешит выполнять.
— Ходили слухи, что ты ханжа, — до изгиба плеча остаётся буквально милиметр, и каждая буква обдаёт кожу жаром, — а еще фригидная, помешанная на работе стерва.
— А я? — Джин не хочет знать, с какой именно интонацией произнесла этот вопрос, но очень надеется, что «трахни меня» там не считывается. По крайней мере, не так явно.
— А ты ёбаное пламя.
И это, кажется, окончательно пьянит и без того пьяный разум. Наугад добравшись до спальни, они не включают свет.
Малфой опрокидывает её на мягкую постель, которую Джин не удосужилась заправить этим утром, продолжает целовать умопомрачительно сладко, и ноги сами разъезжаются в стороны. Она до сих пор не очень понимает, это на неё подействовали его повзрослевшее джентльменство, ограбление магазина, чтобы только на метле её покатать, или сам факт такого внимания в нужное время и в нужном месте? Джин подозревает, что замешаны все три причины. Больше не пугает, что она вообще творит, не волнует завтрашняя неловкость, чувство стыда за секс на первом даже-не-свидании. Есть только вот этот дьявол в пиджаке, свалившийся на неё из ниоткуда, тянущее чувство внизу живота и жгучее желание всё на свете ему позволить. И она позволяет, на эту ночь так уж точно.
Платье небрежной блестящей кучей сваливается к подножию кровати, и Джин сама снимает с него одежду, параллельно пытаясь коснуться везде, куда только может дотянуться. Она расстёгивает пуговицы с остервенелым запалом: одну, вторую, третью, и не может дождаться, когда же эта блядская рубашка наконец распахнётся.
Тактильный голод даёт о себе знать на полную съехавшую катушку.
Когда тканевой преграды между телами не остаётся, Джинни точно знает, что чужой горячий торс еще никогда не плавил так сильно. Кто бы мог подумать, он ведь до жути холодный с виду человек, а тает здесь почему-то именно она. Ладони Малфоя скользят по кружеву, сминают и совсем развязно лапают, и Джин чувствует, как начинает мокнуть бельё.
Малфой прижимается к ней пахом, и, черт, у него совершенно нешуточно стоит. Это безобразие между ними сейчас такое взаимное, до охуения потрясающее, что дрожащие пальцы хотят больше — почему нельзя трогать человека одновременно всей поверхностью кожи? Что за несправедливость?
Он целует в шею и застывает, пытаясь заглянуть в глаза.
— Могу я...
Джинни едва заметно кивает, матерясь про себя.
Драко спускается ниже, буквально выпрыгивая из брюк, но не спешит вернуться в исходное положение: его пальцы останавливаются на голенях и ползут выше, пока дыхание не обжигает кожу на внутренней стороне бедра. Она дергается, когда трусы тоже улетают вслед за малфоевскими штанами в небытие её спальни, и чувствует себя совершенно обнаженной не только из-за отсутствия одежды.
Джинни стонет, когда язык размашисто проходится по промежности. С ощущением, пожалуй, вообще ничего не сравнится, она и про это успела забыть в своем добровольном целибате. Стон разрезает череду вздохов, и теперь её вылизывают ну совсем бесконтрольно, так чертовски хорошо. Он не давит сильно, играясь с ней, и в какой-то момент Джинни кажется, что она кончит уже от такого безобидного кунилингуса. Она непроизвольно подаётся бедрами вперед, буквально впечатываясь в его рот. Нет, ну а что вы ждали «после стольких лет»?
— Признавайся, — последнее, что нужно делать в такой момент, это болтать, но Джин не сдерживается. А еще ей хочется оттянуть развязку, потому что позорно забиться в оргазме спустя минуту совсем не в её стиле, — ты вернулся в Британию только для того, чтобы поиметь главного редактора Куи Ревью, расквитаться.
Белые пряди перекидываются назад, когда он поднимает голову и облокачивается на локти, устраиваясь поудобнее у неё между ног.
— Я вернулся в Британию, потому что соскучился по местным барам, — на его губах блестит её собственная смазка, ресницы подрагивают, и всё это выглядит так блядски идеально, что Джин не сдерживает довольной улыбки, — Кто же знал, что главный редактор Куи Ревью не против, чтобы её поимели?
Джин падает на подушку, совершенно расслабленная, и будто случайно касается острым коленом его щеки. Малфой смотрит так, словно до сих пор не верит, что они действительно в одной постели, оттого и цепляется взглядом за каждый изгиб тела в полумраке. Джинни это нравится.
— Ну тогда принимайся за дело, — собственный голос кажется чужим. Это не она сейчас говорит, точно не зацикленная на дедлайнах Джиневра. Это какая-то демоническая сущность внутри, которая впервые за несколько лет выбирается наружу и всего за один вечер переворачивает привычный темп любой пятницы с ног на голову.
И это тоже нравится.
Ей так жарко, что либо действие согревающего заклятия ещё не прошло, либо причина в ком-то другом. Малфой снова проходится языком по клитору, и Джинни прошибает от кончика носа до пяток. Она чувствует, как крепко чужие руки обхватывают талию, как не дают уклониться от такого бесстыдного нападения на самое сокровенное, и по телу бегут мурашки.
— Блять... стой, — Джин всё-таки отползает выше, увеличивая досадное расстояние между собственным входом и его губами. Драко явно недоволен таким исходом, но выдавливает из себя вполне связный вопрос:
— Снова увидела метлу? Честно, Уизли, сейчас я не готов к ещё одному полёту.
Он тяжело дышит, а очертания растрепанной прически смотрятся так крышесносно, что в приятном предвкушении Джинни снова чуть не стонет.
— Всё... нет всё охуенно... просто иди сюда.
Хочется больше. Хочется кончить не так, хочется царапать спину и ощущать тяжесть чужого тела, навалившегося сверху. Кажется, Малфой и без слов её понимает.
— Кто-то соскучился по старому доброму сексу, так бы и сказала, — в темноте сложно разобрать, но этот засранец со стопроцентной вероятностью сейчас ухмыляется. Он двигается ближе, не без удовольствия проходясь членом по её влажной плоти, — Ты можешь просто попросить.
— А ты можешь просто заткнуться? — Джин понимает, что любая её фраза только сильнее распаляет эту ходячую похоть на поджарых ножках, но того-то и добиваемся, правда?
Драко приставляет головку, но в последний момент снова тормозит.
Мерлин, за что ей это всё?
— Мне ждать подробное описание этого ночного матча в следующем выпуске?
Джин кажется, что она сейчас вскипит от нетерпения и желания отвесить оплеуху.
— Я тебе клянусь, если сейчас не сделаешь, что собирался, я раскопаю еще с десяток твоих секретиков и издам об этом книгу, — она старается звучать серьёзно, но Малфой снова только смеётся.
Она жмурится, когда он входит одним тугим движением, почти до упора. У Джин разве что искры из глаз не летят. Она крепче сжимает основание кровати, царапая белое дерево, и наконец-то по-настоящему кричит. Член Малфоя ощущается внутри так правильно, что Джиневра захлебывается воздухом. Наверное, сейчас у неё не только щёки раскраснелись, слава богу что румянец на всём теле не разглядишь.
С каждым толчком она подмахивает ему сильнее и жмётся к оголённой груди. Когда она почти скулит, Малфой нагибается к ней и целует, не прерывая движений между ног, и кажется это лучший поцелуй, который случался с Джинни Уизли за всю её жизнь. Его язык скользит в рот, длина внутри приятно давит, и наверное Джин будет удивлена с утра, увидев те размеры. Но сейчас складывается впечатление, что она выиграла в лотерею: первая близость за долгое время прямо сейчас происходит с чертовски сексуальным мужчиной в её вкусе, которого природа явно не обделила ни объемами, ни умением пользоваться.
«Какая ты ужасная, фу!» — мелькает в голове, но сейчас чхать она на свои мысли хотела. Ей просто необходимо, чтобы Малфой ускорился. Мышцы в груди сводит от напряжения, и через хриплое мычание она пропускает вылетающее «ещё!» прямо в его скулу.
Малфой не отвечает, только сам опирается руками на кроватную балку и набирает темп. Он вбивается совсем не нежно, втрахивает её в кровать, не заботясь теперь об осторожности или ехидных комментариях, и Джин кажется, что она по-новой пьянеет. Совсем уплывшая, она кладёт ладони на бледные аристократские ягодицы и буквально жмёт к себе, потому что нужно сильнее. Нужно больше, больше Драко прямо сейчас.
Беспорядочные «пожалуйста» веером рассыпаются по спёртому воздуху в душной комнате. Она точно не выдержит и минуты, если он сейчас продолжит в том же духе.
— Я скоро...
— Я, блять, тоже...
И он опускает свою опору, зарываясь пальцами в медные волосы, раскиданные по подушке. Они сплетаются в единый горящий узел, когда Драко начинает свою череду сильных толчков, с каждым выбивая из неё крик. Соски трутся о его тело, едва заметно царапая кожу, и когда её буквально нанизывают снова, Джинни резко выгибается.
— Чёрт...
Оргазм простреливает тело, заставляя ноги дрожать. На секунду её почти оглушает и внутри что-то взрывается, запуская нити фейерверков под опущенными веками. Спустя еще пару движений Малфой вторит, сильнее прижимая к себе, и наваливается сверху, отрывисто дыша.
Когда отступает накрывшее удовольствие, Джинни с новой силой чувствует усталость, накопившуюся за день. Подступает наконец и запоздалый эффект от тини, и переизбыток эмоций от двух полетов с Малфоем: один на метле, и еще один... по ощущениям точно куда-то в космос.
Главный редактор крупнейшей спортивной газеты в Великобритании проваливается в сон, укрытая сразу двумя источниками тепла: большим одеялом и рукой Драко, перекинутой через талию.
О том, кто станет новым загонщиком норвежской сборной, она так и не спрашивает.