i’d rather die than tell you i’m in love with you

Уэнсдей было плевать. Когда новоиспеченная соседка выходила из себя из-за равнодушия Аддамс, когда в школе ее упрекали в странностях (ученики школы для изгоев упрекают изгоя в странности, иронично?), когда Тайлер банально и неинтересно пытался проявлять знаки внимания — всегда одна реакция. Уэнсдей не заботило ничего, кроме ее расследования и грядущей популярности ее книги. Возможно, ее немного напрягало, что Вещь нашел общий язык с Энид. Хотя, какое ей дело до их маникюрных сеансов, когда весь ее мир вращается вокруг нее самой. Все отвлекающие факторы мешают продуктивной работе. Кроме, разумеется, представления пыток отвлекающих факторов. Это даже не отвлекает, а скорее расслабляет голову и настраивает мозг на новый этап работы. Все же Уэнсдей было плевать. Поэтому она выкинула половину комнаты Энид, поэтому каждую ночь она продолжала играть на виолончели, мешая соседке спать, и поэтому она как можно чаще старалась оставаться в одиночестве. Когда Энид уехала ей тоже было плевать, ведь ничего не могло быть лучше подаренного самими разверзшимися вратами ада одиночества. Но в пустой комнате было тоскливо, а внутренности как будто выцарапала когтями сама Синклер. Аддамс не нравилось, это было неожиданно и ново, а все новое — это отклонение от закономерностей, к которым она уже привыкла. Ко всему прочему эти чувства разрастались подобно снежному кому, и, когда становилось особенно больно, Уэнсдей садилась на пол, поджимала колени и думала. Несмотря на то, что ее сосредоточенность должна была улучшиться в отсутствии Энид, Уэнсдей чаще думала не о деле, а о цветных волосах и глупой улыбке. Поэтому, свернувшись у стены, она старалась думать только о деле и больше ни о чем. Иногда получалось. — Что не так? — Она была раздражена. Опять. Вещь как обычно подходил к ней в такие моменты и сочувствующе хлопал по руке, как будто зная что-то, чего Аддамс знать не могла, а этого никогда бы не произошло, ведь у руки нет мозга. Вещь пару раз стукнул по полу, показал какие-то жесты и выжидающе встал рядом с девушкой. — Я не умею скучать. Не понимаю природу этих чувств, но они приносят боль, а значит это своеобразный вид пыток. Мне просто стоит как следует изучить его и научиться применять. Оставь свои домыслы при себе, пожалуйста. Вещь застучал и зажестикулировал агрессивнее, но Уэнсдей лишь отмахнулась и резко поднялась с пола. — Пора работать. *** Стук в дверь не сумел оторвать Аддамс от печатной машинки, и Вещь поспешил открыть вместо хозяйки. — Уэнсдей… — вкрадчивый неловкий голос привлек внимание девушки. Она резко повернула голову в сторону двери и сглотнула от неожиданности, сохранив беспристрастное выражение лица. — Решила вернуться? — Я пришла забрать оставшиеся свитера. Если ты, конечно, не забрала их себе. — Я не надену это даже под страхом вечной жизни, — презрительно бросила Аддамс и отвернулась обратно к тексту. Печатать дальше, как назло, не получалось. — Отлично, — Энид злобно фыркнула и протопала к своему шкафу. Скрежет металлических вешалок на другом конце комнаты и аромат чужого сладкого парфюма отвлекали, поэтому Уэнсдей делала глубокие вдохи и выдохи, собирая свое самообладание по крупицам. — Ты уверена, что не хочешь разбавить свой мрачный гардероб? У меня есть пара пастельных вещичек, мне кажется… — Тогда лучше перекрестись, потому что у меня в ящике стола лежит пара ножиков, которые я еще не опробовала. У Энид моментально округлились глаза, и стоило ей повернуться, с другой стороны комнаты на нее смотрели все те же равнодушные глаза. Возмущение заставило Синклер захлебнуться воздухом, она готова была выпустить когти и расцарапать бывшей соседке лицо, а еще лучше сейчас же обратиться и вгрызться в ее холодное каменное сердце и вырвать его. — Тебя в детстве не учили вежливости? — Энид почти зарычала, кинув все, что было у нее в руках, обратно в шкаф, — Или может родители не объясняли тебе, что такое улыбка? А может, они все время держали тебя в подвале? Поэтому ты выросла бесчуственной и грубой тварью?! — под конец девушка сорвалась на крик, полный гнева и ненависти. И, возможно, обиды. — В пять мама научила меня выкапывать могилы, — все тот же спокойный ровный тон голоса. Уэнсдей встала, задвинула за собой стул и опасно медленно пошла на блондинку. Та попятилась, немного поумерив свой пыл и поняв, что кричать на Аддамс может быть чревато пытками. Вспомнив историю из ее старой школы, она туго сглотнула от подступившей тревоги, но старалась сохранить раздражение на своем лице. — А вот твоя, по видимому, научила тебя истерить и быть дурой, но не научила самообладанию. Хоть кому-то сегодня пригодится то, чему их учили в детстве, — Уэнсдей хищно облизнулась, за чем последовала злобная улыбка, больше походящая на оскал. «И кто еще здесь зверь?» — пронеслось в голове Энид, но это секундное замешательство стало решающим в определении судьбы их перепалки. В мгновение Синклер оказалась перехвачена над локтем и развернута лицом к стене. — Ладно, ладно, Уэнсдей, твоя взяла, отпусти, я больше ни слова тебе не скажу, — затараторила девушка в попытках избавиться от мертвой хватки Аддамс. Ее дыхание сбилось (от страха, очевидно), кожа горела огнем (от боли, разумеется) там, где Уэнсдей ее схватила, а ноги начали дрожать (стоило ей подумать о возможных издевательствах, конечно). — Ты мне мешаешь работать, — процедила сквозь зубы Аддамс, — Если тебе хочется выговориться, посплетничай о том, какая я плохая, в своем блоге. Опять. Хватка на теле Синклер тут же ослабла, и ее толкнули вперед. Тепло чужого тела сразу же исчезло, и девушка услышала отдаляющийся стук каблуков по деревянному полу, а затем и скрип стула. Энид потребовалось некоторое время чтобы отдышаться, она выставила обе руки вперед, опираясь на тумбу. Переведя дух, девушка быстро собрала все свои вещи, и поспешила покинуть комнату. — Доброй ночи, — бросила она на прощание и, не дожидаясь ответа, хлопнула дверью. Уэнсдей устало потерла виски. *** Ночь выдалась длинной. Аддамс постоянно ворочалась, меняла позы, то взбивала подушки, то убирала их вообще. В голове табуном неслись все воспоминания и о прошедшем вечере, и о тех, когда они с Энид еще жили вместе, о всех их перепалках и редких спокойных вечерах, когда они могли недолго поболтать или разделить успокаивающую вечернюю тишину. В итоге, неспособная угомонить собственную голову, Уэнсдей мучилась, пока ей не пришла идея, показавшаяся сначала совершенно иррациональной. Но, недолго поразмыслив, она сказала себе: «Это всего лишь вынужденная попытка смены обстановки», и встала со своей кровати. Неуверенными шагами она пересекла комнату и остановилась у пестрящей всеми цветами радуги кровати. Вещь не было слышно уже пару часов, и решив, что свидетелей этого позора все равно не будет, Аддамс аккуратно откинула покрывало и забралась в чужую кровать. В нос тут же ударил знакомый запах, и девушка поморщилась, но осталась смирно лежать в объятиях мягкого одеяла. Сон настиг ее внезапно и очень быстро. Вещь наблюдал с подоконника. *** Недостаток сна сказался в виде еще более серых кругов под глазами, чем обычно. Однако к удивлению Уэнсдей, не она одна сегодня выглядела вялой и невыспавшейся. Энид врезалась в каждого идущего ей навстречу, сыпала сахар мимо стакана латте с двойной карамелью (куда еще слаще?!) и, безжизненно подпирая щеку рукой на занятиях, прикрывала глаза, то и дело норовя уронить голову на стол. По сравнению с ней Аддамс точно выглядела свежей. «Неужели она провела настолько бурную ночь с Эйджексом?» — пронеслось в голове у девушки, когда ее взгляд снова упал на засыпающую на ходу блондинку. Раздражение волной прокатилось по телу, и Уэнсдей отвела взгляд. Пока она всю себя посвящает работе, ее ровесники думают только о сексе и развлечениях, что может быть более раздражающим? Возможно, ревность. Вернувшись в комнату после занятий, Аддамс обнаружила поджидающего ее Вещь, явно желавшего узнать, что нашло на хозяйку ночью. На удивление, сон на чужой кровати, несмотря на свою непродолжительность, был крепким и ей снилось даже больше кошмаров, чем обычно. Завидев Уэнсдей, Вещь застучал по столу и что-то показал в воздухе. Девушка раздраженно выдохнула. — Решила сменить обстановку. Она кинула рюкзак на кровать и устроилась за столом перед печатной машинкой. Вещь продолжил настойчиво жестикулировать. Когда Уэнсдей это порядком надоело, она открыла ящик и хмуро посмотрела на друга. — Если не хочешь просидеть там до конца семестра, советую помалкивать. Вещь затих и отошел на другой конец стола. Мысли Аддамс были безвозвратно сбиты, и она, тяжело вздохнув, переместилась на кровать, вытянувшись на жестком матрасе. Ощущения впервые в жизни были неприятными, и девушка почувствала тоску по мягкой кровати напротив. Не в силах сопротивляться своему мгновенному желанию, она быстро пересекла комнату и устроилась на чужом ложе. Недолго пролежав там под укоризненным «взглядом» Вещи, Уэнсдей провалилась в сон. *** Дверь распахнулась с ужасным грохотом, и комнату тут же поглотила могильная тишина. Энид замерла в проеме, в немом шоке глотая ртом воздух. На ее кровати лежала Уэнсдей, вытянувшись, словно в гробу, и мирно спала. Или она была мертва? Честно говоря, отличить порой было очень сложно. Стук пальцев по полу вывел Синклер из транса, и она перевела взгляд на несущегося к ней Вещь. Остановившись у ее ног, он начал с бешеной скоростью что-то показывать, и Энид опустилась на колени рядом с ним, останавливая его бесконечный поток жестов. — Я ничего не поняла, помедленнее, — прошептала та, чтобы не будить бывшую соседку. Жесты стали медленнее, и блондинка начала внимательно следить за тем, что пытается сказать Вещь. — Ты шутишь? Она меня ненавидит, разумеется это просто ее какое-то очередное изощрение, не знаю, испытывает на себе новые пытки? Вещь безысходно застучал по полу, пытаясь донести до Энид суть проблемы. — Хватит, это бред, вы наверняка сговорились, чтобы… Шелест одеяла заставил ее замолчать, и они с Вещью повернулись на звук. Молчание, возникшее в комнате, было настолько неловким, что звенящая тишина вот-вот разорвала бы барабанные перепонки. Вещь, ускользая от грядущего гнева хозяйки, попятился назад в быстром темпе и скрылся под кроватью Уэнсдей. Синклер прокашлялась. — Если ты соскучилась, просто скажи, и я вернусь, — то, каким хриплым вышел ее голос, напугало саму Энид. Аддамс молчала. Она смотрела на Синклер самым безучастным взглядом на свете, как ей казалось, но внутренности били тревогу, сжимаясь до микроскопических масштабов; надо было срочно что-то придумать, а в голове наматывало круги перекати-поле. — Скажешь что-нибудь? Ты спала на моей кровати, мне стоит рассматривать это как угрозу? Или ты что, в меня влюбилась? — Энид усмехнулась, хотя ей было далеко не до смеха, к тому же после всего, что ей наговорил Вещь. «Влюбилась» прошлось по Уэнсдей разрядом тока, и она резко поднялась с кровати. Аддамс не знала, как ощущается влюблённость, но сама мысль о том, что ей кто-то нравится, приводила ее в ужас. Не в приятный ужас. Она определенно не могла влюбиться, тем более в Синклер. Пока Уэнсдей стояла столбом в полном непонимании, что нужно делать или говорить в такой ситуации, Энид встала с пола и начала идти к девушке. Она понимала, что сейчас может здорово огрести за любое неаккуратное слово или движение, но ее было уже не остановить. Впервые такая потерянная, Уэнсдей интересовала все естество девушки-оборотня. Ей было слишком любопытно. Приблизившись ближе положенного и явно нарушив личное пространство девушки, Синклер бережно положила ладонь на щеку Аддамс. Глаза напротив нервно забегали, но как такового сопротивления она не встретила, поэтому позволила себе легонько погладить нежную кожу. — Ну? Что случилось? Энид задала вопрос с мягкой улыбкой, и уровень тревоги Уэнсдей вырос до таких масштабов, что впервые в жизни она почувствовала ком поперек горла, о котором, как она думала, только лишь пишут в книгах. Глаза предательски защипало, и она, разозлившись на саму себя, увернулась от прикосновения блондинки, не давая ей увидеть одиноко скатившуюся по щеке слезу. — Уэнсдей, поговори со мной. Вещь за тебя волнуется, — она помолчала пару секунд и решила все же продолжить, — И я тоже волнуюсь. Вытерев щеку рукавом, Аддамс повернулась обратно к девушке. — Не стоит за меня волноваться. Моя участь — вечное одиночество, и меня это устраивает. Так что забери свои игрушки или зачем ты пришла, и не появляйся больше в моей комнате, — холод в ее голосе мог бы заморозить всю школу, но не Энид, которой пришлось глубоко вдохнуть и смириться с тем, что это будет сложно. — Если ты немного дашь волю эмоциям, я никому не расскажу, — Синклер было потянулась, чтобы взять подругу (?) за руку, но Уэнсдей отшатнулась как от огня. — Я же сказала, оставь… Неожиданно для них обеих, очередной поток обидных слов Аддамс был прерван коротким поцелуем. Энид задержала их губы вместе всего на пару секунд, а затем отпрянула, испугавшись самой

себя. Ей просто показалось это правильным, она совершенно не подумала о последствиях и пошла на поводу своих эмоций. Но слушать новую порцию нотаций и угроз Синклер не хотела, поэтому получилось, как получилось. — Извини… я… я не знаю, что со мной… прости, я сейчас же уйду… — Энид было тяжело дышать, и она положила руку на грудь, как будто это могло ей как-то помочь. Она уже развернулась, чтобы как можно скорее смыться и сделать вид, что последних тридцати секунд никогда не было в ее жизни, но была схвачена за свободную руку. Аддамс, крепко держа ее за запястье, заставила Энид развернуться. Уэнсдей замешкалась всего на мгновение, а затем обеими ладонями обхватила блондинку за шею и притянула к себе. Когда их губы соприкоснулись во второй раз, она облегченно выдохнула. С ее плеч будто свалился груз, который навалился в день, когда Синклер оставила их комнату. Поцелуй был определенно не таким невинным, как тот, что попыталась оставить Энид на ее губах в первый раз. Уэнсдей вошла во вкус, прикусывая нижнюю губу девушки и ловя шумные вздохи. Пробуя на вкус всю ту отвратную приторность, которая была обязательным атрибутом Синклер, она не чувствовала отвращения. Только скручивающиеся в узел внутренности и тепло в животе и ниже. Энид остановила Аддамс и отстранилась, глупо хихикнув. — С тобой определенно веселее, чем с Йоко. — Ты такая болтливая всегда, когда целуешься с кем-то? *** Снег хлопьями падал на землю, хрустел под ботинками и слепил глаза. Уэнсдей выделялась на белом фоне черным пятном. Ей определенно не нравилась зима. Несмотря на то, что ночь наступала много раньше, весь день все было слишком светлым и не соответствовало ее мрачному настрою. После той ужасной бойни прошло несколько месяцев, их шрамы затянулись, но Синклер до сих пор снились ночные кошмары. Уэнсдей перебарывала свой скепсис каждый раз и обнимала подругу, чтобы успокоить ее после того, как она в очередной раз подрывалась на кровати в холодном поту. Это уже стало их рутиной. Иногда в порыве нежности Аддамс позволяла себе даже поцеловать Энид в лоб, где осталась белая полоска, напоминающая о том, как оборотень защитила ее от Тайлера. В общем, проводить время вдвоем оказалось не так плохо. После занятий они с Энид практически каждый день ходили гулять по лесу. Не без многочасовых уговоров, разумеется. Любовь Синклер к зиме потрясала Уэнсдей до глубины души. Она не могла понять, что веселого в игре в снежки, лепке снеговиков и праздновании Рождества. По ее мнению эти развлечения не только были созданы для недалеких и глупых людей, так еще и вырасти из них было пора десять лет назад. Но Энид радовалась как ребенок, и иногда Уэнсдей дарила ей едва заметную улыбку взамен того, чтобы лепить из снега шарики и кидаться ими друг в друга. Она бы лучше поменяла снежки на ножи, но подруга категорически отказывалась от этого. — Что вы с семьей будете делать на Рождество? — Не знаю, обычно мы хватаем пару-тройку детей в день и до ужаса пугаем их так, что они потом не выходят из дома все неделю, — Уэнсдей мечтательно прикрыла глаза. Энид передернуло. Она все еще привыкала к подобному, но получалось не очень. — Не хочешь поехать со мной? Мы каждый год устраиваем вечеринку. Конечно потом вся семья обычно воет на луну, но мы можем улизнуть куда-нибудь и провести время как захотим, — Синклер заговорщически улыбнулась. — Я подумаю, — Уэнсдей мягко улыбнулась в ответ, хотя перспектива веселого в понятии оборотней праздника ее и отталкивала. — Знаешь, я хотела у тебя спросить… — Энид остановилась, заставив Аддамс посмотреть на нее, и взяла подругу за руку, — Мы никак не называем то, что… ну… то, как мы проводим вместе время. И я подумала, может… э-э… нам пора официально начать встречаться? — еле выдавила Синклер и зажмурилась в ожидании ответа. — Зачем? — Уэнсдей не понимала всех тонкостей, существующих между парочками, и не очень-то хотела вдаваться в подробности. Энид опешила от такого вопроса. — В смысле? — однако, задумавшись сама, она не нашлась с конкретным ответом, — Все так делают… — Ты хочешь быть жертвой стереотипов? — в духе Уэнсдей. — Нет, но… мне было бы приятно… — Ладно. За время их непонятных взаимоотношений с Энид, Аддамс поняла, что все идет гладко, когда девушке хорошо. Уэнсдей было в общем-то все равно, что происходит и как это называется, если они обе получали удовольствие. Разница между ними заключалась в том, что для счастья Энид нужны были детали и мелочи, а Уэнсдей не нужно было счастье. Только Энид. Широкая улыбка озарила лицо блондинки и она по-дестки захлопала в ладоши. — Тогда ты теперь моя девушка! — Аддамс не могла это объяснить, но новый статус оказался приятнее, чем она думала. Она сама потянулась за поцелуем к своей… девушке? Это было ново и пока что странно, но губы Синклер были такими же мягкими как и раньше, ощущения от поцелуя не изменились, а значит к новому статусу она сможет как-нибудь привыкнуть. Энид не могла перестать улыбаться в поцелуй, гладила Уэнсдей по холодным щекам, перебирала непривычно распущенные волосы и утопала в той нежности, которую временами Аддамс ей дарила. Синклер отстранилась и, смеясь, потянула девушку на себя. Они упали в сугроб, столкнувшись носами, и Уэнсдей вновь впилась в губы напротив. Да, пожалуй она могла бы к такому привыкнуть.