Первый снег

Серое небо над головами, затянутое тяжёлыми тучами, медленно распадалось на крошечные крупицы хлопьев, накрывая не менее серый город белой пеленой первого снега. Слишком прекрасное зрелище, от которого тяжело оторвать взгляд. Незаметно подкравшаяся зима в который раз застает его врасплох. Может быть так, а может, Осаму и вовсе разучился отличать одни дни от других. А был ли в этом смысл? Все они словно одно серое полотно — слились в единое целое бесконечного колеса сансары. Заворожённо протягивая бледную ладонь навстречу морозным осколкам, молчаливый наблюдатель танца снежинок улыбается, когда тонкую кожу легко кусает холодок мгновенно тающего снега. «Первый снег… Время почти пришло.» Звук приближающихся шагов за собой отвлекает брюнета от потаенных мыслей. Признавая человека по шагам раньше, чем раздастся заготовленная заранее реплика, Осаму заранее усмехается, прежде чем голос за своей спиной зазвучит вновь: — Зря стараешься. Кровь с рук так смыть не получится. Оборачиваясь и поднимая голову на лестничный пролет позади себя, Дазай встречается взглядом с бывшим напарником. Брюнет беззвучно посмеивается, не собираясь начинать бессмысленную перепалку. Накахара в этом снегопаде, словно последний осенний лист на ветру, — дополняет и в то же время портит всю картину одним своим присутствием. Опуская руку, Осаму стряхивает капли воды с ладони. Темные глаза вновь устремляются перед собой, созерцая сереющий город вдали. — Знаю. Какую-то её часть смыть не получится никогда. — Часть… — передразнивая возвышенный тон голоса, бывший напарник спускается ниже, задерживая взгляд на том же пейзаже перед взором. Несмотря на то, что их организации друг с другом слегка на ножах, по неизвестным ему причинам Агентство и Мафия сочли прекрасным решением периодически соединять их дуэт на общих заданиях. Будь он чуть менее предан Мори и не дай он обещание посвятить всего себя членству в портовой мафии, — давно бы отказался от подобной работы. — А знаешь, в некоторых странах первый снегопад символизирует прощение человеческих прегрешений. Будь то конец жизни или ее начало с чистого листа, всем нам немного снисхождения не помешает. Щуплая фигура Накахары опускается на каменные ступени чуть поодаль, неопределенно цыкая на подобные изречения. Тихо посмеиваясь себе под нос, Дазай явно пребывал в хорошем расположении духа, тратя его время на разговоры о бесполезном. Исходя из его наблюдений, — это сильно не к добру. Какое-то время мысли обоих занимает усиливающийся снегопад. И почему подобные непримечательные явления погоды всегда столь крепко отпечатываются в памяти? — Любоваться снегом с тобой… Будто скачок в былые времена, — легко дернув край шляпы, Накахара прячет лицо от холодного ветра. Морозить лицо, просиживая штаны в одежде не по погоде — уж точно не его любимое занятие, но ради сохранения момента… Можно и потерпеть. Переводя взгляд на своего бывшего напарника, Осаму незамедлительно оспаривает сие заявление. Но лишь мысленно. Что-то внутри не позволяет словам сорваться с языка. В конце концов, ему не так сложно чуток подыграть. Хотя бы разок. Сейчас это кажется правильным с его стороны. — …Хотелось бы вернуться назад? — неожиданно привычно громкий голос становится тише, шуточная манера речи становится сухой и серьезной. Обойдёмся без театральностей. В конце концов, себе признаться можно. Ему и правда интересно услышать ответ. Манера отыгрывать шута давно перестала быть необходимостью рядом с этим человеком. Точнее, тщетно это было с самой первой встречи с этим странным упертым бараном, впоследствии ставшим его напарником. Чуя видел всю его подноготную, не реагируя на манипулятивные действия с его стороны, выводя тем самым Осаму из себя. Отыграться на шатких нервах этого выскочки взамен было делом чести. Все было так… Хорошее время. Шмыгая носом, заметно покрасневшим от холодного ветра, Чуя не торопится с ответом. Кутаясь в собственный плащ, он с неприкрытым подозрением окидывает взглядом своего собеседника из-под края присыпанной снегом шляпы. В который раз взвешивает все свои за и против, прежде чем принять решение открыться или перейти в словесную оборону в ответ на провокационный вопрос. А ведь у них всегда так. Стоит Дазаю перестать отыгрывать цирк на выезде, начинается очная ставка. Ведет себя честно и конечно же, ждет от него не менее честного ответа. Так все просто? Хотелось бы. Дай такому, как он, слишком честный ответ, — не забудет вовек и использует против тебя в словесной перепалке после. Казалось, очевидно, что с Осаму вообще не следует быть честным ни на миг, но такие как он не открываются людям просто так. Вкупе с его излишне тихим поведением… Сегодня не время гасить попытки его человечности. Наконец, за молчанием следует тяжелый вздох, а следом за ним неохотное: — Не уверен… — неопределенно ведя плечом, Накахара опускает взгляд вниз, хмуро глядя себе под ноги, словно там был написан ответ, — Вероятно, мне бы хотелось… Но тогда настоящее было б иным. Этого расклада я допускать не хочу. В ответ на столь искренний ответ, Дазай усмехается. Чуе не нужно озвучивать свою мысль до конца, чтобы он смог уловить то, что тот пытался ему донести. — Как всегда мыслишь в извечно негативном ключе… К чему столько пессимизма? — судя по шорохам позади, Накахара насиделся на холодных ступеньках, — Неужто прикидываешь варианты, где я мог быть уже мертв? Незамедлительный удар локтем в бок — реакция слишком эмоциональная. Подтверждает этим сказанное, отчего Осаму заходится в заливистом смехе. — Эмоции все так же берут над тобой вверх. А говоришь, стал взрослее. — Сам мне на нервы действуешь, — дергая уголком губ, Чуя лишь подкидывает короткие реплики в их странную беседу. — Чем же? –ухмыляется, ухватившись за формулировку. — …Отвали. Говорить ему еще, что его тошнит от мыслей о смерти. Слишком много чести для того, кто навряд ли знает, что это такое. Хотя ему и говорить не нужно, — уже все понял, стоит и гадко улыбается. Он правда не справляется со своими эмоциями, когда вопрос касается Осаму Дазая. Что сейчас, что тогда. Каждая перепалка в те времена пребывания Дазая в мафии была чистым всплеском эмоций. Пубертат. Сплошной набор случайных слов и брани, сказанных друг другу в запале вместо приветствия. Ребячество… Да, их дуэт был не победим. Переводя взгляд от танца снега на ветру, Накахара молча сверлит взглядом Осаму. Да, в их прошлом было много ссор и споров. Но это было далеко не все. То была лишь верхушка в айсберге их странной, неординарной истории общего прошлого. Прошлого, которое просто так не забывается. Было кое-что ещё, о чем никто из них не решался говорить по сей день. И это маленькое «еще» было первоначальной причиной, почему его вопрос о прошлом застал бывшего напарника врасплох. — Могу задать ответный вопрос? Заинтересованный взгляд темных глаз говорит сам за себя. Странное чувство, сравнимое с свербящим скрежетом стальных когтей под ребрами не дает оторвать ноги от земли и сдвинуться с места. — Если в ответ пообещаешь ответить честно на мой. — По рукам, — сунув руки в карманы, Чуя не находит в себе сил выдерживать этот взгляд дальше, опуская глаза себе под ноги. — К чему вообще весь этот разговор? К чему именно сегодня? — Это два вопроса… — обреченно выдыхая облако пара, Осаму задумчиво устремляет взгляд в пустоту. Пугающий. В такие моменты теплые глаза стекленеют и он напоминает живой труп. Прямо как в тот день, когда Ода… — Как знать! Быть может, я пытаюсь попросить прощения? Выдерживая паузу, чтобы переварить сказанные слова, Накахара закрывает лицо рукой, сдаваясь в своих попытках проявить к нему солидарность. — Хоть бы без улыбки говорил подобные вещи, это же даже звучит как издевка. — Уж что есть. — Попроси. Я все равно не прощу тебя за свою машину. — Кто сказал, что я говорю о ней?.. Иногда сдержаться от того, чтобы врезать ему, становится невыносимо тяжело. В воздухе снова остается висеть молчание. Ненадолго, ведь Дазай помнит, что запросил за свою честность. — Расскажи о том, что было, когда я ушел. На мгновение Чуя забывает, как выдохнуть воздух от вопиющей наглости такого запроса. Черт, он снова выторговал у него обещание. Инстинктивно сжимая ладонь в кулак, Накахара делает глубокий вдох. К черту. Пускай знает. — Мне было плевать. Я думал ты просто зашел слишком далеко в своих подколах. Но я был зол, чего скрывать… Когда мне сказали, что ты сбежал, я был даже рад. Правда. Я устал терпеть твои выходки, — хмыкая и делая небольшую паузу, Чуя делает над собой усилие, чтобы продолжить, — …Но так было лишь первый месяц. Не имея возможности активировать порчу, мне приходилось искать способы вести дела без твоего участия. Когда я был занят этой задачей, мне было дело лишь до того, смогу ли я обуздать свою силу. Но когда мне дали передышку… — очередной тяжелый вздох вырывается непроизвольно, — Меня захлестнула ярость. В момент триумфа, когда я должен был радоваться своим успехам, я ощущал лишь досаду. Досаду… Или обиду. Я не понимал… Чем же так я провинился, что был даже не достоин пары прощальных слов? — Как трагично. — Может быть. На этом все? — хмыкая, давит в себе желание высказать наболевшее, — Так или иначе, меня это больше не волнует. Я уже понял, что ты забыл сказать, что я с твоей колокольни по сути не имею ценности. Бывает. Отгоняя от себя картины прошлого, которое предпочтительней было забыть, Накахара легко дергается, замечая краем глаза движение застывшего силуэта рядом. Встречный взгляд непроницаемых глаз навевает определенные воспоминания. — Ты прав, здесь слов извинения будет маловато. Не дав переварить сказанное, Осаму тянет к его лицу свою ледяную ладонь, хватая бывшего напарника за ворот рубашки и вовлекая того в спонтанный поцелуй, прежде чем тот оттолкнет его руку. Он не собирался ему отвечать. Оттолкнуть от себя сил не хватало тем более. Казалось, признание собственной уязвимости вытянуло из него все силы сопротивляться. Зачем сейчас его добивать? Нравится чувствовать его унижение? Подавляя вздох и желание окончательно втоптать в землю остатки своей гордости, Накахара таки отворачивает голову в сторону. — Хватит. Будто он не знает, что одних лишь слов протеста мало. Стоило его хотя бы ударить разок. Холодная ладонь касается его щеки едва ощутимо, и для него этого достаточно, чтобы сдаться. Вновь встречаясь взглядом с теплыми карими глазами, Чуя прощается со своим здравым рассудком. — Всего раз. На второй попытке поцелуя он уже не пытается его остановить. «Как скажешь.»

***

Унизительно. Унизительно признавать, что он все еще живет своим прошлым. Очередное прикосновение чужих губ к своим. Слетающие с них облако пара на мгновение отвлекает внимание от невеселых мыслей перед тем, как их скроет пелена отчаянного тактильного голода. Даже смерти ему не пожелать, сам сдохнет следом спустя точно такой же жалкий месяц. Он знает эти ощущения, он знает, что не сможет сказать ему «нет». Судорожно вдыхая холодный воздух, Накахара легко ведется на обманчивое тепло чужих губ, проявляя инициативу со своей стороны. Фигура Осаму лишь немного качнулась в сторону, и этого достаточно, чтобы вызвать в нем отчаянное раздражение и вынудить притянуть к себе обратно. Подтащить к себе ближе, удерживая заледеневшими пальцами за его чертов плащ. Еще лишь немного продлить это мгновение, еще лишь немного ощутить отголоски их прошлого. Тихий смешок в приоткрытые губы говорит о том, что он снова повелся на его провокацию. Честно, уже все равно. Вот оно. То их маленькое «еще», которое он не в силах заткнуть. Ни заткнуть, ни забыть. Лишь заставить застыть внутри, уснуть под шапкой мнимого холода. Так же, как холодная зима заставляет уснуть все живое под покровами снега. Прерывая поцелуй столь спонтанно, как и начав, Дазай тут же отстраняется, не удостоив его ни взглядом, ни словом. Резко становится тошно. От него. От себя. От холода. От тишины. Брезгливо вытирая рот рукой, какое-то время Накахара молчит. Наверняка ему показалось, но… — Почему меня не покидает чувство, что в этот раз… Ты словно пытаешься попрощаться? Делает вид, что не услышал. — Отвечай. С невозмутимым видом вновь поднимает ладонь к небу над головой, говорит лишь одно: — А может… Я все делаю каждый раз, как в последний? Удерживаясь от того, чтобы таки не замарать об него руки, Чуя брезгливо поджимает губы, выговаривая каждое слово с желчью в голосе, который кажется не своим. — Если так, тогда будь добр, гори в аду. Находиться рядом с ним становится невыносимо. Срываясь с места, дабы стереть из памяти очередной акт своей слабости, Накахара спешит унести отсюда ноги. Невесть откуда взявшийся ком в горле мешает сделать вдох. Черта с два он еще раз возьмется за задание с ним. — Хорошо… — невозмутимый безэмоциональный голос раздается ему вслед. Хорошо, что пробегающую по телу дрожь можно списать на ощущение холода. Жжение в груди — на морозный воздух. А последнее желание смертника — на простой спонтанный порыв.