С привкусом извращений.

Знаете, в целом люди делятся на два простых типа: первые – это те, кто любит отдавать себя домашней обстановке, и не влипать в лишние громкие компании с кучей пойла. А вторые – это полнейшие противоположности, которые танцуют под градусом в башке до потери памяти, пока ушные перепонки рвутся от громкой музыки вокруге; и соседи, к слову, тоже. И вот как бы сильно Вова не старался отнести себя к первому типу, всё равно находятся людишки, которые не то что утаскивают его за собою во второй, а прямо-таки толкают в него с пинка. А тот же в свою очередь, как привязанный неразрывной верёвкой, тянет за собою и Лёшу – по совместительству, его лучшего друга. Да-да, именно вот эта фраза и покрывает всю истину. Ну а кто вообще может подумать, что они уже как три года жадно целуются вдали от посторонних глаз? Правильно, никто. А даже если и проскакивают подозрения, то будь милостив, докажи. И кстати, на этом вся ширь их действий не заканчивается. Ну, например они ебутся в жопу. Форма, конечно, грубоватая, но уж как есть. Единственное что, живут они не в одной квартире, и довольствуются простыми ночёвками друг у друга, во время которых и ощущают на себе всю прелесть совместной жизни, будь то в бытовом плане, или постельном. Почему же они не съедутся? – ну согласитесь, крайне странно, что два парня, с приличным достатком, резко и внезапно решают делить одну крышу на двоих, при всём этом не раз-не два показывая на публику настоящие бычьи бои, такие же упёртые, абсурдные, и частые, которые по-любому должны происходить на реальности. Да и к слову, пара километров никак не мешает их отношениям, а даже наоборот – делает встречи более желанными, горячими. Но вот же ж мать его, пьянки – дело другое. Ведь Вова настолько безотказный, что мама, не горюй. Но вот о том, кто и как будет помогать ему добираться до дома – думать не хотелось. Верно, плевать на личную безопасность, когда об этом может позаботиться любимый Хесус, который отвлекается от своих дел, и с лёгкой злобой за очередной случай идёт с Вовой в стены какой-то алко-квартиры. Всё бы ничего, ведь отдых нужен каждому, даже если он лежит через гору бутылок из-под алкашки. Только вот даже он не дан Губанову, несправедливо. Ведь Лёша заботится о Вове, а о нём некому, и существенную роль тут играет то, что пить он совсем не умеет, в отличие от Вовы. И даже он выходит из стен квартиры в никакущем состоянии. А что же было бы с Лёшей? И представить страшно. Только вот нашему Вовию даже тут как-то наплевать. Именно он главный инициатор того, чтобы влить в парня ну-хотя-бы-один-бокальчик-попробуй того или иного алкоголя, и мотив совершенно не понятен: то ли хочет не выглядеть такой попущенной пьяницей в его глазах, то ли спать на грязном и перетоптанном полу из-за нехватки сил переступить дверной порог. Не выйдет, Вова. Ведь в отличие от тебя, Лёша отказывать или переплывать на другую тему умеет хорошо. Видите ли, то он принял таблетки, и алкоголь ему временно нельзя, то настроения нет, а если ни то ни другое не прокатывает, то содержимое бокалов ни для кого незаметно выливается куда-то за диван. Только вот остался трезв ≠ конец сложностей. Самый разгар происходит на обратном пути, когда начинается стадия громкой игры разврата в мозгу Семенюка. Порой, честно, у Губанова возникало ощущение, что на протяжении всего вечера он пил совсем не алкоголь, а конные дозы афродизиака, которые теперь проявляют себя на деле. С одной стороны, это всё не проблема, ведь Алексей человек простой, не имеющий ничего против секса, так тем более с любимым человеком, поэтому это должно вызывать только взаимное желание. Но тормози, фината ля комедия, дамы и господа. Попробуй только тронуть бухого Вовочку, и утром в тебя прилетит сотня мата и крика; а может и не только, ведь какой ты извращенец, раз пользуешься пьяным положением бедного парня, и оставляешь его наутро с болью в пояснице и полным похмельем, ей-Богу приезжаешь на тусовки только ради этого момента. И ведь, мать его, не переубедишь. А в пьяном мозгу уже будто на рефлексе заложено местечко в памяти для этого момента, на случай если он реально произойдёт, чтобы утром всё хорошенько припомнить. Дьявол воплоти, только рожки с хвостом не отрасли. Поэтому будь добр, терпи, жди, отвози домой, а после дрочи в ванной, и так по намертво-заложенному кругу. Ну, или не совсем.

* * *

Флуоресцентный светодиод, который протянут тонкой линией по плинтусу, плавно меняет оттенки с красного на розовый в такт громкой музыки, пока Вова расплывается на диване возле Губанова, заливая в себя очередной бокал крепкого коньяка. Танцующие фигуры ребят постепенно размываются и ослабевают, что указывает на их далеко не трезвое состояние: таким образом, многие собрали свои вещи, и уже покинули стены этой квартирки. Лишь Вова, что сидит тут уже с начала всей тусовки, наотрез отказывается возвращаться домой. — Знаешь, Вовочка, мне не в кайф сидеть тут уже который час, пялясь на твою бухую рожу, — и ведь голос явно выражает своё недовольство, как впрочем-то и взгляд. Да только сам Семенюк протяжно смеётся, будто бы ему раз за разом вкидывают анекдоты. — А мне вот нравится смотреть на тебя, ты такой красивый, знал? — и он буквально подплывает к Губанову, укладывая голову на плечо, мыча какой-то невнятный текст песни. Ну и цирк. — Ты уже перебрал. Поехали домой, — Лёша хмурится, но парня с себя не спихивает: лишь смотрит по сторонам, в наличие посторонних лиц. К его счастью, никому до них и дела не было. — Я совершенно трезв. Не принимай меня за алкаша, — эмоции сменяют друг друга буквально сиюминутно: сейчас, к примеру, это был лёгкий гнев, что отражался в серых глазах, в которые смело смотрел Губанов. — Как не принимать, если ты, блядь, он и есть, — брови слегка нахмурены, но голос держится на стадии спокойствия. Нет, ведь и вправду, сколько раз они уже оказываются в подобном положении по состояниям? Довольно много. А вот если бы младший не пил так часто, то это бы сократилось в разы. — Охуел, Старый? — реакция, ей-Богу как искра к спичке, моментальная, так ещё и яркая. Никакой он не алкаш, а всё сказанное тупой-вброс-идите-нахуй. Картинка перед глазами начала слегка плыть, но это не помешало юноше пихнуть старшего в ногу, выражая своё недовольство из-за такого злобного настроя старшего. — Давай ещё чуть-чуть! И Семенюк, словно маленькое дитя, жалобно тянет и жмётся к боку Хесуса, будто бы требуя какой-то ласки или опоры. Только вот в отличие от него, дети не пьют, и вовремя приходят домой, а не когда на часах уже далеко за час ночи. И выдержке Лёши, к слову, можно только позавидовать; уткнувшись телефон, он уже открыл нужное приложение по вызову такси, а все нежности откуда-то сбоку успешно игнорировал. — Не охуел, поехали, — чуть приподнимаясь с места, он тянет парня за локоть, однако, это безуспешно. Вот – его снова тянут вниз, и тут же перекидывают собственную ногу через чужую, блокируя возможность встать. Терпи, Лёша, терпи. — Я так бешу тебя? — Братишкин спускается рукою к чужому бедру, медленно оглаживая его, и позволяя себе проскользнуть в его внутреннюю часть. Вот и подоспела эта пьяная стадия похоти, да только как не вовремя. Лёша рыпается, оглядывается по сторонам, скидывая с уст недовольные ругательства и просьбы отправиться домой, а ответ получает плывущую улыбку, туманный взгляд, и ласковые поглаживания в области паха; Вова массирует её умело, немного грубо, чуть давя, но этого уже достаточно для каменного выпирания. — Ты совсем ёбнулся блядь? — шипит Губанов, как-то вертясь, и крепко сжимая руку внизу своей, дабы хоть как-то предотвратить это безобразие. Но на что ты, собственно, надеялся? Что Вова смирится с проигрышем, и не ляжет к тебе на плечо, ехидно хихикая и простанывая что-то невнятное? Наивный. — А как иначе, когда ты рядом? — голова приятно побаливала от выпитого алкоголя в большом количестве, а действия становились всё более настойчивыми и уверенными, да настолько, что зум зрения уже не воспринимал других людей, присутствующих в стенах этой квартиры. Ведь зачем нужны они, если здесь есть вещи получше: он, Лёша, и их стояки. Мокрый язык быстро скользит по пухлым губам, и чуть упираясь руками в стол, Семенюк умудряется немного отодвинуть его, и найти себе место под ним, между ног старшего, что знатно ставит его в ступор. И он молчит. Молчит, округлив глаза в немом удивлении, и в то же время пассивной агрессии. Хотя, по факту, она сейчас сидит под столом, потираясь щекою об ткань штанов, и мыча какие-то пошлости. Что тут можно сказать? Начать вытаскивать его, привлекая чужое внимание? Крыть матом, мотая собственные нервы? Бесполезно. А поэтому, он лишь недовольно хмурится, прикрывая рот и часть носа рукой, тем самым скрывая подступивший румянец, даже несмотря на то, что его и так незаметно из-за тусклого освещения. Стол, под которым расположился Вова, был полностью застелен чёрной скатертью, которая почти что соприкасалась с полом, и если особо не всматриваться, парня там даже незаметно. А оно и чудесно. Как минимум для самого Братишкина, который зубами цепляется за металлическую ширинку, и с неприятным привкусом тянет её вниз; впоследствии, такую же участь накрывает и нижнее белье, медленно выпуская тёплую плоть наружу. — Ворчишь-ворчишь, а сам-то, как возбудился, — и это говорится уже давно не шёпотом, нет же. Вову это совершенно не волнует. Сейчас, в горле сильно пересохло от горячего дыхания, вызванного таким сильным возбуждением, а потому приходилось периодически сглатывать накопившуюся слюну, не в силах накопить немного для самого дела. А если так подумать, кто-нибудь из вас мог бы представить нашего любимого Вовия, в стельку бухого, сидящего под столом, и с такой жаждой желая ощутить в своём рту член? А сейчас всё так, не фантазия. Мягкие губы ловко окутывают красную головку чужого органа, осуществляя мелкие круговые движения языком на уретре, отчего Лёша вскидывает голову, прикусывая собственную губу. Но Вове нравится такая реакция. Упёршись коленями в гладкий кафель, он складывает ладони на тощих бёдрах старшего, интенсивнее качая головой, всасывая немного больше первоначальной области; умело поджимает губы, старается полностью охватывать каждый миллиметр шершавым языком, а чужая естественная смазка поспособствовала большему количеству слюны из-за своего солёного вкуса. — Придурок, блядь, тупой, — ругается Лёша себе под нос, прикрывая глаза рукой от некого смущения. Хотя... О каком смущении может идти речь, когда вторая ладонь взбирается в чужие волосы, так крепко сжимая их, и не позволяя отстраниться? Влился в атмосферу. Извращенец намбер ту. — Ты уже кончаешь? — Вова пьяно смеётся, всё же вынимая изо рта половой орган несмотря на чужую хватку, и совсем легко ударяет чуть смазанный ствол о собственную щёку. Какая же, блядь, похотливая картина. — Заткнись, — и Лёша оценивает, ведь только от неё он уже был готов изливаться. А как же иначе? Такие взъерошенные прядки волос небрежно падают на лоб и брови, периодически подкидываясь, а ресницы судорожно подрагивают, то ли от алкоголя, то ли от «наполненности» во рту, то ли от собственного стояка в штанах. А может, и всё сразу. Идеальный прогиб в спине, горячее дыхание, эта сучья улыбка, и такие умелые губы... Продолжать перечислять? Думаю, не стоит. — А что выёбываешься тогда? — затыкается, не то слово. Снова вбирает в рот по-новой, но в этот раз пропуская член почти что на половину, немного давясь слюной. Живот приятно тянуло от неопознанных ощущений, а голова просто рвалась от развратных мыслей; как Лёшин член раз за разом ударяется об стенки его горла, выбивая из него самые развратные звуки всея мира, а рука грубо сживает волосы, тянет на себя... Остановись, уже идёт как-то по шлюшьи. Однако, не одно, так другое. Чуть надавливая на чужие ноги, Семенюк немного привстаёт, и выглядывая из-под стола, берёт чей-то оставленный бокал виски. Одно приятно, другое вкусно... Почему бы не совместить, собственно? Лёша резко вздыхает, когда вновь ощущает свой член в чужом рту, немного наполненным сладким алкоголем. И хрен пойми, то ли от этого, то ли от того, что мягкие губы начинают мокрые фрикции в довольно быстром темпе, старательно беря за щёку, обводя каждую выступающую вену языком. А разум Вовы пьянеет, буквально. Рот наполняется таким жгучим, но в то же время сахарным вкусом, и все это смешивается с горячей плотью, что только подбрасывает дрова в огонь паха. По-немногу весь алкоголь проглатывается, тем самым чуть сжимая член губами, но пьяный привкус всё же остается, будь то на половом органе, или на многочисленных каплях, что стекали по подбородку. Дурманящая эйфория, ей-Богу. Смелость бьёт все рейтинги, вбирая в рот всю длину разом, и лишь спустя секунды чувствует некую боль в горле, начиная давиться слюной, но прекращать не собирается: усердно двигает головой, слизывает остатки алкоголя с горячего органа, покрывая глаза кристальными слезами. А темп нарастает, в связи с рукой Лёши, что принялась грубо направлять его на нужную траекторию, тяжело дыша и вскидывая голову вверх. Уже было абсолютно плевать, заметил их кто-то, или всем по-прежнему насрать. Здесь только они. И это главное. А Вова же не сопротивляется – лишь жмурит глаза, захлёбывается в слюне, давится ударами по стенкам глотки, и старательно двигает языком и губами, стараясь придать старшему как можно больше удовольствия. Да и себе тоже. — Сука! — единственное, что довольно громко срывается с уст Губанова, когда он на последок натягивает парня до основания, и изливисто кончает прямо в горло. Картинка перед глазами плывёт, а после и вовсе темнеет, отчего он устало кладёт локоть на спинку кресла, и упирается лицом в ладонь, отходя от всех ощущений, и потушенного пламя в области паха. В горле неслась вибрация, мокрые ниточки стекали по подбородку, а после и вовсе стенки обжигаются резким семенем, вкус которого Вова даже не успевает ощутить, сразу сглатывает, уткнувшись носом в гладкий лобок. И в таком положении он находится пару секунд, после которых устало вынимает изо рта слегка упавший член, чуть трёт губы, а после ехидно ухмыляется. — Как славно, — на последок ведёт языком вдоль всей длины, и неспеша помещает его обратно в ткань штанов. Сильная одышка не отпускает вплоть до того момента, пока Вова снова не перебирается на диван, падая головой на плечо старшего. — Я больше в жизни тебе пить не позволю, — всё ещё ворчит Лёша, но серьёзности в сказаном было даже меньше, чем ноль процентов. — Тогда, буду пить другое, — ухо резко обжигается шёпотом, а впоследствии и похотливой усмешкой. — Поехали домой. Но ещё пару минут Лёша сидит, не скидывая ни слова. Лишь молча надеятся, что в это время никто из присутствующих ребят не опрокинул взгляд в их сторону, а даже если такое и было, то на утро полностью забудется. Правда вот, Вова точно не забудет. Что же из ругательств будет использоваться в этот раз, и сколько времени уйдёт на примирение? А точнее, ударов кровати об стену. — Поехали.