Больше, чем рисунки

Каждый раз, стоит Томохисе с Томой дотронуться друг до друга, по коже разбегаются узоры. Они едва заметны и моментально исчезают, если это случайные касания. Их сопровождают слабое голубоватое свечение и лёгкая щекотка, к которой со временем привыкаешь. Если же прикосновения намеренные, то рисунки остаются на теле ещё какое-то время, особенно, когда всё замешано на эмоциях. Ощущения от них невозможно игнорировать: по вытравленным в коже линиям словно пробегают электрические разряды, она горит и слегка ноет, но это даже приятно. Тома почти всегда касается намеренно. Он говорит, что Томохиса слишком забавно морщится при этом, так что грех не. Ещё Тома говорит, что это какие-то древние то ли гены, то ли вообще что-то мистическое — эти узоры на коже — и лучше не ему объяснять такие вещи, чтобы не переврать. Зимой они поедут в Ноборибетсу, его родной городок, а там дедушка его друга расскажет предания, на которых с детства растят таких, как они. А пока Томохисе приходится принимать как факт слова о том, что есть люди, чья кожа может покрываться странными рельефными и слегка люминисцирующими рисунками, и что он из их числа. Что не бывает больше двух человек с совпадающими узором и цветом и что это не совсем вторая половинка в популяризованном сентиментальными романами и мелодрамами значении — связь гораздо глубже и сильнее. Что кто-то из его предков определённо был выходцем с Хоккайдо, которому не повезло когда-то найти своего человека, и что до их встречи Тома успел зачислить себя в ряды отщепенцев без пары, лишь носящих гены, устать от сочувствующих взглядов родственников и переехать в Токио. Каждый раз, когда Томохиса видит, как машинально он пробегает пальцами по «метке», спускающейся из-за уха на шею, в груди щемит — ему кажется, что тот всё ещё не верит в себя. Наверное, это немного эгоистично, но побольше бы таких разов. Когда Тома ведёт кончиками ногтей по своей коже, Томохиса чувствует поглаживание по скуле, где у него такой же узор. Это сущая мелочь, но внутри всё сразу же заливает теплом. Томохиса быстро разбирается, что связь работает в обоих направлениях, а шея более чувствительна, чем лицо. Он иногда развлекается тем, что проводит ногтем по виску или по границе роста волос, исподтишка наблюдая за замирающим и жмурящимся Томой, не подозревающем о его присутствии. Когда-нибудь тот поймает Томохису, но пока всего лишь прикрывает глаза от удовольствия и шумно выдыхает, когда ощущение прикосновения уходит. Это, кстати, очередная странность, с которой приходится просто смириться: не все узоры исчезают. После их первого раза Томохиса не смог не заорать, глядя на себя в зеркало. На его лице появился рисунок, похожий на те, которыми расцветала кожа Томы под ним ночью: они были в лав-отеле, где за окном мигала бешено голубая неоновая вывеска, поэтому он всё списал на игру света и тени и даже не побеспокоился, гораздо более заинтересованный в оргазме. Узор, который он увидел на своём лице в зеркале, напоминал нечто среднее между татуировкой и шрамированием, но был не выпуклым, а будто вытравленным на коже и слабо-слабо светился по контуру. Встревоженный Тома нарисовался тогда за плечом Томохисы, округлил ошарашенно глаза, но тут же сосредоточенно запустил пальцы в собственные волосы, а потом наклонил голову, показывая основание черепа. У них один узор на двоих: более тёмный рисунок, более светлые контуры. У Томохисы он начинается под правым глазом, бежит по скуле, покрывает висок и уходит под волосы, постепенно разглаживаясь и исчезая. Продолжается он уже у Томы на голове: начинается под волосами, показывается за правым ухом и спускается на шею. В этом узоре сплетаются острые углы и плавные линии. Спустя какое-то время Томохиса признаёт, что это идеальное отражение их двоих. А ещё этот рисунок видят только такие же, как они. Томохиса проверял: никто не пялится на него на улице, никто не задаёт вопросов в универе, не проявляет повышенного внимания. Это несказанно радует. Тома объясняет, что постоянная «метка» может появиться где угодно на теле, но это всегда происходит после переживания сильных совместных эмоций. Это не обязательно должен быть секс, тут же поправляется он, словно прочитав мысли Томохисы, просто в их случае именно он стал катализатором. В самом же сексе нет ничего мистического или ритуального, причина лежит глубже. Томохиса готов спорить. По крайней мере, какие-то вещи в сексе с Томой — и не только в нём — он сам возвёл в ритуал. Томохиса любит, когда тот машинально начинает водить пальцами по его руке или ноге во время просмотра фильма. От невесомого прикосновения разбегаются мурашки и едва заметные узоры. Томохиса старается терпеть, как можно дольше. Это плохо получается — ни единого фильма они не досмотрели до конца за один присест. В какой-то момент лицо Томы начинает интересовать Томохису гораздо больше, чем сюжетные повороты на экране. Он держится и всего лишь смотрит на подсвеченный в темноте профиль. Ровно до того момента, пока Тома не облизнёт губы после пива или попкорна. Томохиса касается влажного следа пальцами, видя тончайшие линии, убегающие на чужой подбородок и собственную кисть. Затем он наклоняется и целует Тому, не слушая возмущений и подминая под себя податливое тело. Томохиса любит глазами. Ему сносит крышу от сочетания хрупкости и силы в Томе. Ему сносит крышу от того, как тот танцует. Ему сносит крышу от выражения его лица и глаз через секунду после поцелуя. Ему сносит крышу от того, как он приоткрывает рот во время секса, не в силах справиться с дыханием. Но в разы больше Томохисе сносит крышу от спины и ягодиц Томы, когда по коже плетутся их узоры, уже не невесомые, постепенно втравляющиеся глубже и становящиеся всё ярче. Этот вид не отпускает, съедая мозг. Томохиса любит брать Тому сзади. Он вбивается сильно, размашисто, глядя на свои руки, придерживающие того за бёдра, и не разбирает, где чей узор. В какой-то момент кажется, что он становится единым — места соприкосновения заливает голубое сияние. А потом Тома прогибается сильнее в пояснице, почти по кошачьи, и запрокидывает голову. Томохиса видит его лицо вполоборота, и от одного только его выражения можно кончить. Ещё Томохиса любит кусать Тому. За что угодно: за узловатые пальцы, за коленку в прорехе джинсов, за соблазнительно выглядывающие из выреза ключицы, за влажное от пота плечо за секунду до оргазма, за напряжённый до нельзя сосок, за крепкую и не дающую здраво мыслить ягодицу. От этого по коже Томы бегут какие-то безумные и хищные рисунки. А если прикусить её до отметин, то они сходят столько же, сколько и синяки. Но за такое Томохиса всегда огребает. Самый же любимый его ритуал — курить голыми на балконе. Молчать и передавать друг другу одну сигарету на двоих. Когда наступает осень, в ритуал приходится добавить одеяло, которое придерживает Томохиса, и сигарету к его губам подносит Тома. Но так даже лучше. Обычно, когда тот курит, ничего особенного не происходит. Но когда Тома обхватывает зацелованными губами фильтр сигареты, которую до этого курил Томохиса, от его лица глаз не оторвать. Тома сам в этот момент похож на рисунок. И, судя по его восхищенному взгляду, когда затягивается Томохиса, он чувствует то же самое. Пальцы зудят, если представить, что каждый раз они сами рисуют друг друга.