Тепло

Огонек задрожал, и две струйки белого дыма поднялись в воздух. Кончики сигарет быстро потемнели. ― Ну ты и собственник. ― Так быстрее. Федор спрятал зажигалку с яркой этикеткой в карман и закурил, отодвигаясь от Николаева лица. Тот выдохнул дым в потолок. ― Может, сгонять все же за пивом, а? ― Гоголь покрутил сигарету в пальцах. ― На трезвую голову я скорее усну, чем пойму все это. ― Сиди, тунеядец, ― Федор стряхнул пепел в бумажный стаканчик из-под кофе. ― Пьяным ты уснешь и без Хлебникова. Толстый фолиант с облезлым корешком поблескивал желтизной страниц на потрескавшемся подоконнике, открытая форточка выла в полуосвещенную залу пургой. Гоголь перегнулся через окно и свесил голые руки, касаясь блестящих сугробов на карнизе. ― Свалишься. ― И ты даже не спасешь меня! ― ладони с узловатыми покрасневшими пальцами прижались к мягкому снегу, оставляя на нем отпечаток почти мальчишеской пятерни. ― А я вообще то оставил след в истории, смотри. Федор развернулся и прижался к раме грудью, высунув голову в воющий ветер. ― Твой след уже почти занесло, ― он громко шмыгнул и нырнул в кажущийся теперь слишком теплым свет лампы. ― Отдых окончен. Сигарета с шипением раздавилась о холодный кофе и собственный пепел. ― Ну Феедь! ― Гоголь капризно тянет гласные, почти не слышный за ветром. ― Я отдыхаю от душевных мук! ― Отдохнешь, когда получишь от Савельича автомат. ― Им и застрелюсь. Гоголь уже прикрыл окно и теперь искал по карманам сигареты взамен потухшей. Федор протянул зажигалку и пачку, не поднимая головы от мелкого текста под желтым светом. Щелк. ― Молодые люди! Что это здесь.. ― Женщина угрожающих габаритов и возрастов стремительно надвигалась. ― Почему открыто окно? Я вас спрашиваю, паршивцы! Не успевшая отдымить свое сигарета исчезла в том же бумажном стаканчике. ...... Дубовая дверь захлопнулась за двумя тощими спинами, а крик "Библиотека закрыта!" остался в темноте скрипучих коридоров. Как, впрочем, и расширенное издание биографии Хлебникова. ― Давай покурим, давай покурим! ― Николай передразнивал высокий голос собрата по несчастью, зло натягивая шапку на уши. ― Ничего же не будет, ничего же не скажут! Так, Федюш? Федор тщетно пытался унять волосы, которые ледяной ветер нещадно трепал. ― Давай покурим? ― Давай. Огонек зажигалки загорелся с четвертой попытки, и две струйки белого дыма размазала пурга. Чайник засвистел и тут же затих вместе с комфоркой, оставляя маленькой кухонке только холодный свет фонаря. ― Хорошее есть! ― Гоголь разливает кипяток по тонким чашкам с резными ручками и топит в них одинокий чайный покетик. ― Мы поспим! ― И слетим со стипендии, ― Федор помешивает крепкую заварку, чуть звеня ложечкой. ― Квартплата еще через неделю. ― Не нагнетай, Бога ради. ― Как есть. ― Я знаю. Не нагнетай. Еще минуту было слышно только дребезжание стекла и тихое серпанье чая. ― Федь. ― А? ― Давай в театр сходим. На Ревизора. ― Николай положил подбородок на стол и накрыл голову руками, прикрыв глаза. ― Там завтра или в четверг, не знаю. Сходим, а? ― Будет время, сходим. ― Будет.