Молчи

Ноэлль не держит на Итэра зла. Ноэлль улыбается своей привычной мягкой улыбкой, когда ставит на стол три чашечки чая. О, в этом ведь нет вины Итэра и Паймон. Просто так сложились обстоятельства. Просто электро архонтка защищала свою страну. Просто Синьора была слишком безрассудна. В этом нет ничьей вины — Ноэлль не держит зла. — Очень жаль, — говорит она. — Так неожиданно, — вздыхает она. — Кто бы мог подумать, — качает головой она. Итэр косится на нее как-то странно, вцепившись в свою чашку дрожащими пальцами. Паймон щебечет о чем-то своем, запихивая в рот печенье. Словно пару минут назад они говорили о погоде, а не о смерти ее возлюбленной. Словно все должны радоваться смерти Фатуи. Словно убийство Предвестницы — великое благо. О, что ж, но Ноэлль не держит зла. Со всеми ведь такое случается, правда? Просто обстоятельства. Просто случайность. Просто давно ожидаемая смерть злодейки. — ...вы с Синьорой были близки? — тихо спрашивает Итэр, когда Паймон наконец замолчала. Ноэлль улыбается, подливает ему в чашку чай. — Нет-нет, просто столкнулась с ней, когда она была в Мондштадте на задании, — лжет она с недрогнувшей улыбкой. Лжет, словно не она ждала ее писем неделями; лжет, словно не она держала ее за холодные руки; лжет, словно не она бесстыдно целовала ее за воротами едва ли не на глазах у стражи. Она лжет. Итэр, возможно, ей верит. Итэр, возможно, просто хочет ей верить, и поэтому отводит взгляд, утыкаясь в чашку. — Я думал, вы в хороших отношениях. Были. — Бормочет он, неловко ерзая, — и- — И что? — Ноэлль со стуком ставит чайник на стол, — и что с того? Все умирают. Фатуи умирают. Разве это не то, чему все должны быть рады? Паймон рада, и ты рад. Ноэлль улыбается — ее улыбка не дрожит. Ноэлль улыбается — дрожат ее руки. Это несправедливо. Это нечестно, это нелепо, это глупо: как он смел, как он мог, как ему вообще только совести хватило — прийти сейчас, рассказать про убийство ее возлюбленной в красках и с подробностями, и ещё спрашивать такие вещи, словно это не он убил, словно не из-за него Ноэлль осталась одна, словно не из-за него она никогда больше не получит ответа на свое последнее письмо, словно он имеет право прийти и начать ее успокаивать, словно- — Пей чай, Итэр. Пей чай, Путешественник, и держи свой мерзкий рот закрытым. Ноэлль отворачивается, роется в шкафу дрожащими руками — она ищет одну важную вещь. Считает до пятнадцати. Один, два, три. Сандроне говорила, что она должна быть терпеливой и спокойной, если хочет выполнить свою миссию. Путешественник не должен подозревать ее. Не должен бояться. Не должен ничего понять. Он должен верить ей. Четыре, пять, шесть. Коломбина сама вложила ей в руки склянку с ядом. Не переборщить, строго пятнадцать капель на чашку чая, им ведь не нужен мертвый Путешественник. Ноэлль капнула двадцать. Семь, восемь, девять. Арлекин говорила, что надо сразу забрать оружие — меч Путешественник оставил где-то в коридоре. Плохой, мол, тон, приносить в гости оружие. Десять, одиннадцать, двенадцать. Чайлд просил быть аккуратнее. Путешественник ведь их друг. Путешественник ведь такой хороший, маленький мерзкий убийца. Было бы жаль потерять такого компаньона. Тринадцать, четырнадцать. Царица целовала ее в лоб холодными губами — божественное благословение на месть за их милую Розалин. Пятнадцать. Ноэлль оборачивается, когда слышит тихий пораженный выдох — Путешественник роняет чашку, обмякая на диване; рядом с ним падает без сознания Паймон. Что ж, это было легко. — Ты не должен был даже пальцем ее касаться, — надломленно выдыхает она, дрожащими руками сжимая маску Синьоры, вытащенную из шкафа, — как ты посмел, Итэр? Кто позволил тебе убивать ее? Маска Синьоры ей немного велика. Ноэлль поджимает губы, поправляя ее на себе. Это несправедливо. Это больно. Она забирает маску Синьоры, забирает ее титул, забирает ее Глаз Порчи — разбитую стекляшку. — Я хочу раздавить тебя, — Ноэлль подходит ближе; ее руки все ещё дрожат, — я могу раздавить тебя. Но она сделает хуже. Ноэлль бьёт наотмашь — резко, сильно, царапая ногтями щеку. Так ее учила бить Синьора. Никаких кулаков. Пощёчина унизительнее и обиднее. Особенно если бить безоружного обездвиженного воина. Он не может взять меч, не может использовать свои силы, не может даже рот свой мерзкий открыть — восхитительно. Может, Ноэлль немного переборщила с ядом. Упс? — После Инадзумы ты собирался в Сумеру, верно? — она все ещё улыбается — улыбка ползет ядовитой змеей по губам, — придется немного изменить маршрут. Ноэлль улыбается, когда берет веревку; улыбается, когда завязывает узлы; улыбается, когда сдавливает ими кожу до крови. — Мы отправляемся в Снежную.