Посвящение

      Внутренняя поверхность кубка, отделанная золотом высочайшей пробы, отразила россыпь прекрасных огоньков и бликов. Саурон поглядел в полупустой сосуд, то ли третий, то ли пятый по счету, и недовольный, отметил, что пить в Утумно он стал гораздо больше, чем в Валиноре.       «Пусть. Глядеть в стакан намного приятнее, чем вокруг».       Этот серебряный кубок — последняя работа тёмного мастера. Сверху филигранная тонкая резьба и чеканка по серебру, ажур традиционных восточных форм украшения так удачно и изящно сочетался с типично западным орнаментом, и великолепное чернение, придающее таинственную глубину узору. Верхняя грань, все внутреннее пространство и изящная ножка — богато покрыто сусальным золотом.       Падший майа провёл пальцами по ребристой вырезке и ощутил, что кубок тёплый, почти горячий.       Сегодня в Утумно, промёрзшем до самых своих костяных жил и недосягаемых пещер, было жарко и светло. В Зале Времени пылали канделябры, паникадило, камины и очаги в каменных чашах. Сегодня был праздник обретения сильмарилл. И приказом тёмного валы в этот день наступало новое время.       Вот на ступени перед огромным, от пола до потолка, циферблатом взошёл Мелькор. Саурон не глядел, но в бликах своего прекрасного кубка, что дернулись тьмой, узнал, что Вала идёт к часам, и его роскошная бархатная мантия сверкает серебром на складках от горделивого шага. Сердце майа замерло в мгновении. Повелитель Тьмы своей божественной рукой торжественно останавливал стрелки главных часов чёрной цитадели и переводил их на 3:33 — символ жгучих звездных камней, что несли и эйфорию болезненного обладания и несчастье.       Саурон поморщился, давясь и допивая залпом остатки вина на одну треть перемешанного с эльфийской кровью.       «Ладно бы в честь безоговорочной победы, расширения влияния или присоединения новых царств — нет! Это денёк всего лишь во славу воровства!»       Саурон всей своей пропащей душой ненавидел эти праздники. Он, прибывший в Средиземье, предавший валар, думал, что под покровительством могущественнейшего из айнур, он наконец, приведёт мироздание в порядок. Но работали исправно в Утумно лишь он сам да огромные часы. А остальные его обитатели только тем и занимались, что устраивали бесконечные попойки и оргии. Прямо как в Валиноре. Можно было и никуда не убегать.       Саурон ненавидел праздники, но, как военачальник Мелькора, обязан был присутствовать на них всех. Тем более сегодня — круглая дата, сотая годовщина кражи. И майа только оставалось дождаться окончания этой бесполезной мистерии, выдохнуть, выйти из зала, в безысходности и гневе стукнуть кулаком в каменную стену, и приступить к делам, забывшись, не вспоминая больше под гнётом хмеля своей роковой ошибки.       Праздничное действо разгоралось, как пожар. Наступил черёд главных развлечений — для затравки тёмному сброду нужно было выбирать короля уродов. Участвовали в основном орки и люди с врожденными пороками или приобретёнными увечьями. Тёмные эльфы, многие из которых предназначены были для перевоплощения, смотрели на них пока что свысока. Тхурингветиль уже лобзала одного из них, скинув верх облечения и демонстрируя во всей красе всем подряд свою бледную упругую грудь. Саурон вздрогнул от отвращения и снова посмотрел в пустой кубок. Налил себе ещё пойла и опёрся скучающе на горячую от близости очага стену.       Гомоном и криком тёмные твари выбрали королем уродов одного из орков. У него была рассечена губа, на лбу красовался жировой нарост, наплывавший на глаз, нос его был сломан и повернут влево. Хороший выбор. Лучше, чем в прошлом году. Этот король будет первым сношать алтарь.       В центр зала прямо под часами, отсчитывающими опять новое время, вывели деву из эльфиек. К ней с превеликим уважением подошли колдуньи Руна и медленно сняли с головы капюшон. Перед многочисленными зрителями предстала голубоглазая синдэ, чьи волосы рассыпались белыми волнами по чёрному шёлку мантии. Прекрасные рунские ведьмы расстегнули застежки мантии и обнажили белые плечи.       Алтарь всегда один и тот же — блондинка из синдар, девственница. Менялись год от года только лица.       Эльфийка предстала перед тёмным сбродом нагая и идеальная, пронизанная нетленным светом, что исходил от ее мерцающей нежной кожи и чуть вьющихся волос. Но во взгляде её не отражались звезды. Голубые глаза были мутными и стеклянными. Перед ритуальными действиями жертвенных эльфиек несколько дней кряду окуривали дурманящей травой, так что к празднику кражи сильмариллов они уже ничего не соображали.       Тёмные жрицы, наглухо захлопнутые в чёрные балахоны, ласкали руками и губами соски девы, облизывали свои пальцы и теребили низ ее живота и розовую девственную вагину, затем опустились пред ней на колени и целовали её клитор, пока дева в изнеможении отдаться не стала истекать липкой блаженной влагой. Тогда синдэ, как под гипнозом, встала на колени и локти, образовав собой подобие престола. Волосы закрыли её безумное лицо.       Саурон тоже опустил голову, так что рыжие прядки, золотистые на бликах, закрыли его строгое лицо. За маленькими окнами в этот миг догорело пламя короткого зимнего дня, такого же огненного оттенка, отразившись яркой рыжиной в слюдяных стёклах. Световые сутки только успели перевалить за полдень, как наступила ночь.       К голой эльфийке, призывно отклянчившей розовую попку, подошёл глашатай Мелькора майа Лангон с тяжёлым, окованным железом и отделанным человечьей кожей фолиантом в руках. Его мантия, украшенная чёрными вороньими перьями, красиво легла на плиты перед алтарем. Лангон, что звался в Утумно серебряным вороном, потому как умел обращаться в эту птицу, положил книгу на спину коленопреклонённой деве и начал читать молитву всем валар задом наперёд. Весь тёмный сброд от звуков его чарующего мелодичного голоса закачался единой волной, повторяя нестройно ряды странных бессмысленных строф. В это время вновь избранный король уродов подошёл к деве сзади дёргая свой орган, и приставил головку к её влагалищу. Одно резкое движение — и эльфийка выгнулась, принимая член. Лангон прервался, откинул со лба серебристые прямые локоны, поправил фолиант и продолжил заунывную чёрную молитву.       Король уродов запрокинул морду, переломанную в экстазе, к огням в роскошной люстре и заполнил лоно синдэ грязным семенем. С другой стороны её рот уже имел какой-то нищий харадец, весь заросший чёрными волосами, как зверь. С алтарной девой после сношались все подряд. Алтарь обязательно нужно в эту ночь оплодотворить.       Алтари, которые выполнили свою задачу, беременели, рожали страшных существ для армии тёмного повелителя, что в чреве почти до самого дна испивали жизнь своих невольных матерей. Затем эльфиек, искушённых и измученных, сбрасывали ещё живых с обрыва.       Послушные изощрённому представлению зрители также начали сближаться с теми, кто стоял рядом. Они целовали, облизывали друг друга, срывали одежды. Как заколдованные, они искали любое тело, без разбора, любострастно притрагивались к самым сокровенным местам соседей по зале. Эльфы и орки, свободные и невольницы, мужчины с женщинами сливались в единой жажде, тут же и мужчины лобзали мужчин, и женщины ласкали женщин.       Саурон нашел взглядом свою подчиненную Тхурингветиль. Он давно знал, что вампирша была всегда непрочь поскакать в такие оргии на чьем-то члене, и не на одном за вечер, естественно. Но теперь — удивительно! — она страстно оглаживала бёдра, тонкую талию и грудь, теребя крупные соски какой-то длинноволосой и томноокой человеческой девушки.       Скоро все присутствующие расположились на столах, под столами, на полу, так плотно, что плечи одних пар задевали ноги других. Воздух залы наполнился запахом соития. Без пар остались только сам Тёмный Вала, да его майар.       Мелькор переговаривался тихо с Готмогом, и оба то и дело поглядывали на Саурона. Тёмному майа такое внимание не нравилось — он планировал уйти быстро и незаметно. Он налил ещё один кубок вина, в смеси с кровью, теперь последнего. Он дожидался момента, который наставал каждый год сразу после начала всеобщей оргии: Мелькор и его свита из ближайших соратников уходила для исполнения тайного великого ритуала. Саурон ждал этого момента, цедя по глотку пойло, от которого его уже тошнило. Его никогда не приглашали на этот загадочный обряд для посвящённых. Но ему было и абсолютно не было интересно, чем там занимается элита Утумно, ни сегодня, ни в любые прошлые года. Он желал только поскорее покинуть обязательное мероприятие и вернуться в пыточные камеры, где его ласково убийственных рук с острыми орудиями дожидались два десятка свежепойманных эльфов.       Наконец, Лангон закончил чтение и ловким жестом красивых узких ладоней захлопнул магическую книгу, прижал её к груди.       Мелькор и Готмог прошли через живой ковёр сношающихся телес, вибрирующих, словно клубок змей либо же червей, иногда перешагивали их, но чаще ступая прямо на головы, к выходу. Мелькор обернулся на серебряного слугу так красноречиво, что их осанвэ можно было бы при большом желании уловить и прочитать. Но у Саурона не было такого желания. Даже малейшего.       Лангон, уловив безмолвное послание своего господина, тоже плавно последовал след в след тёмного владыки. Саурон радостно считал их шаги, ведущие к чёрной стали монолитных дверей. Наконец, барлог и Вала вышли… а Лангон замедлил движение и вовсе остановился перед Сауроном. Рыжий взглянул в пространство сквозь ворона, демонстрируя своё пренебрежение. Лангон, не замечая тихого выпада, приподнялся на цыпочках к острому уху огненного майа, отвёл пламенную прядь и прошептал таинственно:       — Пойдём, Майрон. Сегодня и тебе выпала великая честь пройти тёмное посвящение.       Саурон злобно ответил:       — Жечь свечи и плевать в изображения валар и карту Валинора, как и заниматься прочей ритуальной ерундой мне в отличие от «высшей знати» некогда.       Но Лангон на это сказал ещё тише, будто вздохнул:       — Это приказ Мелькора.       Саурон нехотя подчинился и пошёл за тёмными айнур. Они достигли комнат Мелькора, зашли, шелестя длинными чёрными мантиями. Саурон взмахнул было руками, чтобы возжечь огни, но вдруг заметил, что в покоях властителя Тьмы уже горели свечи, но их дружный свет не мог побороть тяжесть сумрака чёрной магии. В неверном свете перед золотыми глазами Саурона предстал алтарь, тоже дева, только теперь не живая, но из железа. На её спине бился в предсмертных судорогах орёл Валинора.       Мелькор откинул борт своих чёрных одежд и достал из-за пояса кривой нож. Тёмный Вала быстрым движением освободил дух светлой птицы от оков жизни, распотрошил небрежно её грудь. Голова орла свисала теперь вниз, по длинным пёстрым перьям и с большого клюва текли багровые струи, теряясь на чёрных плитах пола. Мелькор рукой достал из груди орла сердце и впился в него губами сначала целуя, словно обожаемого любовника, затем вонзил острые зубы в сердечную плоть. Он оторвал кусок от сердца и передал его Лангону, тот лишь втянул губами кровь. Это же повторил и Саурон, приняв окровавленное месиво, почувствовав во рту так быстро густеющие солёные сгустки. Он, состроив безучастный и покорный вид, передал остатки Готмогу, который не моргнув глазом, закинул расползающееся в его острых когтях мясо в пасть и проглотил целиком.       «Распотрошить орла, представляя, что это сам Манве. Прекрааасное развлечение. Надеюсь, теперь-то представление окончено?..»       Саурон холодно смотрел на тёмных коллег, они в молчании взирали на него. И в этом немом взгляде, едином на всех них, таилось безмолвное согласие.       Мелькор разбил тишину улыбкой. Такой хищной, что не бывает и у лютого волколака, поймавшего оленя. Он же первым совершил движение, разрушая круг. Обошёл Саурона и положил руки на его плечи. Погладил чёрный бархат мантии неласково, и прижался всем телом к замершему майа.       Саурон, не ожидавший такой близости, дёрнулся в сторону, но чёрные руки, обожжённые проклятыми камнями, удержали его. Одной рукой Мелькор прижимал его так плотно, что Саурон чувствовал обжигающий мороз тела валы, второй рукой Мелькор поднялся по его шее, скользнул по губам и зажал майа рот. Саурон пытался вырваться, в его узких кошачьих зрачках вспыхнул страх.       — Не сопротивляйся! Ты доказал свою верность в боях за мою корону, так ну же! Имей смелость и отдаться мне полностью! — говорил Мелькор вырывающемуся слуге, но его понуждения не возымели результата. Майа заорал, но крик его не воплотился в мире, захлопнутый безжалостной и властной рукой. Мелькор приставил к его ягодицам восставший член, но майа крутился и зажимался, борясь за свободу. Готмог и Лангон смотрели на это без единой эмоции, пока Мелькор не скомандовал резко: «Лангон!»       Глашатай принял своё имя, произнесённое из божественных уст, как драгоценный дар и позволение. Он поклонился медленно и церемониально, будто и не было перед ним этой борьбы. Лангон также неторопливо, показывая себя во всей красе склонился перед Сауроном. Он запустил холодные руки под мантию огненного майа, дотронулся до его естества. Затем раскрыл полы и приспустил его штаны. Лангон аккуратно гладил его точёные красивые бёдра, казавшиеся загорелыми в контрасте с его собственными белоснежными ладонями, ласкал его член. Саурон на это недовольно всхлипнул, но через несколько тягучих движений ворона от самого основания до головки с лёгким сжатием на самом конце, инстинктивно подался навстречу рукам Лангона. Серебряный майа лукаво улыбнулся, в его светло-серых глазах зажглись подобострастные звёздочки. Он притронулся к члену Саурона тонкими губами. Лангон долго целовал его, не давая такого желанного движения. Саурон пытался двигаться, чтобы заполнить рот Лангона, и одновременно освободиться от хватки тёмного валы. Наконец Лангон расстегнул ворот своей мантии, и, рисуясь, красиво стянул, освободив руки и белые плечи. Затем он, наконец-то, взял член Саурона в рот. Тот частно задышал от возбуждения.       Фарфоровая бледность Лангона с серебряными прямыми волосами и его щеки чуть тронутые пыльно-розовым румянцем показались Готмогу невероятно милыми. Он уже давно снял тунику, обнажив мускулистую грудь и руки, и теперь, ласкаясь, приблизился к глашатаю, свойским жестом погладил его по щеке, ощутив в ней тело Саурона, несколько секунд наслаждался этим развратным движением за тонкой бледной кожей. Свободной рукой барлог расшнуровал перевязь штанов и освободил пылающий, прорезанный светящимися как лава жилами, огромный член и тыкнул им требовательно в лицо серебряного ворона. Лангон серыми блестящими глазами посмотрел на Готмога, выпустил член майа изо рта, чтобы тут же, страстно зажмурившись, взять в рот горячий орган барлога. Готмог зажёгся, с его рогов сорвались огненные факелы. Он обеими руками схватил Лангона за волосы и самозабвенно трахал его в рот. В этом же диком ритме Лангон в это же время дрочил пленённому огненному майа.       — Здорово тебе? Скажи же, здорово! А с членом в жопе будет ещё лучше! — рыча, приговаривал между тем тёмный Вала, поставив огненного майа на колени на полу и навалившими на него телом. Готмог помогал раздевать повелителю все упирающегося и пищащего что-то невразумительное Саурона.       Мелькор схватил его за рыжую копну и дёрнул на себя, до конца расстегнул одежду майа и сжимал грубо то один, то другой сосок. Саурон, заливаясь горячими злыми слезами, поддался. Мелькор входил в его тело, ломая сопротивление жёстких, совсем не готовых мышц. Майа отчаянно захрипел в безысходности своего положения.       — Всё, дорогой, поздно вырываться, теперь ты принадлежишь нам. Сейчас кончишь, не переживай, все мои шлюшки сладко кончают, а потом просят ещё и ещё…       Саурон в огне своего падения даже не заметил, как перед ним возник Лангон, тоже на коленях и тоже уже полностью обнажённый. Он подался назад, со сладким стоном принимая Готмога, пристроившегося сзади, а затем пьяняще нежно обнял Саурона, которому Мелькор все ещё зажимал рот.       — Поцелуй меня, Майрон, ему такое нравится… Ну что ты боишься, меня же тоже трахают.       Лангон ласкал, сжимал обеими руками оба их члена и производил умопомрачительное движение. Наконец Саурон окончательно раскрылся и пустил Мелькора на всю длину. Саурон посмотрел прямо в глаза Лангону, что стали от вожделения тёмными и бархатными, как крупные ягоды черники с голубоватой туманной заволочью.       — Я ненавижу тебя, Лангон. Как и вообще всё ваше грёбаное блядское Утумно!       — Я ненавижу тебя также, Майрон. Но если мы будем послушными, то нас с тобой ждёт награда… — Лангон вздохнул в руках Саурона и выгнулся от особо приятного движения внутри него Готмога, обнял огненного майа, сжав от накатывающегося оргазма его плечи до кровоподтёков, и продолжил тихо-тихо: — Тогда Мелькор… сам Мелькор позволит нам с тобой трахнуть его…       Саурон обнял холодное тело товарища, Мелькор удовлетворенно скривил ухмылку, наблюдая, как его самые прекрасные майар, пламя и лёд, ласкают и страстно целуют друг друга глубоко в губы, задыхаясь от страсти, взбивая и перепутывая волны рыжего и серебристого.       Внезапно все закончилось. Мелькор сделал особо резкий толчок и вдруг отстранился. Саурон согнулся пополам, обхватив себя руками за живот. К низу тела накатывали волны боли. Он дрожал, не веря, что Владыка настолько жесток, чтобы оставить его без разрядки. Саурон чуть приподнял голову и завистливо смотрел на томно закатившего глаза и на излом поднявшего тонкие белые брови Лангона, которого всё ещё продолжал трахать Готмог.       Но тут Мелькор вернулся. В его руках был инструмент, похожий на серебряный жезл, с резными каплевидными набалдашниками с обоих концов. Мелькор обошёл без всякого внимания потухшего огненного майа, и оттолкнул от серебряного ворона барлога. Лангон и Готмог дружно и разочарованно рыкнули. Ворон принял жезл и хитро подмигнул обморочному Саурону, а затем развернулся к нему задницей и ловко вогнал себе в тело один конец жезла. Саурон посмотрел на эту картину, потом на Мелькора, и, распознав его недовольный красноречивый взгляд: «Ну и долго тебя ждать?» повторил действие за Лангоном, насадившись на жезл с другой стороны. Холодный металл после обжигающе морозного члена повелителя показался Саурону почти приятным.       Готмог хотел было вставить член в рот ворона, но Мелькор его одёрнул:       — Нет, Готмог, теперь меняемся.       Саурон услышал звук мягкого поцелуя, а затем увидел в отражении больших, пылающих ревностью карих глаз Готмога, как Мелькор ласково погладил по лицу Лангона и шепнул ему в губы: «Ну что, родной, соскучился? Я — очень». Лангон с превеликой жаждой принялся отсасывать возлюбленному повелителю, его бёдра бессознательно качнулись, понуждая и Саурона к движению. Готмог тоже с почти ласковым неразборчивым придыханием, похожим на «огонёчек», затолкал член в рот майа до самого горла и чуть глубже. Саурон захрипел, из его глаз снова пролились горькие слёзы боли и… ревности??? Но, помня слова Лангона, он собрав последние силы, терпел и старался ублажать барлога.       Мелькор и Готмог кончили одновременно, словно сговорились, заливая майар, страстно скачущих на жезле и с возбуждающими мокрыми хлопками встречающимися задницами в синхронном движении с быстрой амплитудой. Лангон и Саурон встали, оба тяжело переводя дыхание, посмотрели на Мелькора в ожидании новых повелений. Чёрный Вала сощурил глаза, улыбнулся, показав клыки, и сказал:       — Ладно. Вы заслужили.       Мелькор подошёл к Саурону и положил руки на его грудь, оглаживая, откинул свои иссиня-чёрные гладкие волосы и поцеловал глубоко, медленно и сладко, направляя руки майя к своему члену почти умоляющем жестом. Лангон обнял валу сзади, целуя его шею, на что Мелькор довольно запрокинул голову. На Саурона снова накатило вожделение, да такое, какое он в жизни ещё не чувствовал. Сейчас, сейчас! Он овладеет могущественнейшим из когда-либо созданных Эру айнур. Саурон впился пальцами в мышцы задницы Мелькора, словно отлитые изо льда, и поднял его на руки, одновременно насаждая его жаждущую жаркую дырку на свой член. Он бы не удержал его, если бы не Лангон, который в этот миг прижался изо всех сил сзади и тоже ввёл подрагивающий член в валу. Началось такое красивое движение, единое на всех троих, в одном ритме, в одной ноте срывающихся вздохов и стонов. На последнем пределе, перед тем как наконец излиться в божественное тело чёрного айну, Саурон поймал жёсткий взгляд Лангона из-за влажного плеча Мелькора.       Борьба за расположение тёмного валы только начиналась.