Вальс?

*** Tonto el que no entienda Cuenta una leyenda… В детстве я мечтала сделать себе крылья. Сейчас просто желаю не упасть, не споткнуться. Раз-два-три, раз-два-три. Вальс кружит меня, опережает, зовет с собой. Я смотрю на своего партнера невинными, широко раскрытыми глазами. Он некрасив, сутул, неидеального телосложения, и сжимает руки так, что кажется – они вот-вот покраснеют. Шаг вперед, резкое движение не позволяет остановиться. Это не вальс, а что-то дикое, необузданное. Мой партнер вечно стремится поднять меня за талию. Чтобы ноги скользили, почти не касаясь земли. Раз-два-три. Кивок головой. Изящный поворот вокруг своей оси. Песня о несчастной цыганке играет, затягивает, уже действует на нервы. Но я не могу это остановить. Слышу только шепот мужчины, склонившегося надо мной: «Почему ты выбрала именно эту песню? Хочешь вышибать клин клином?» - за такие слова хочется дать ему по щеке. Но не надо забывать, что не страстное танго играет в этом помещении, на полу которого отпечатаются следы наших ног. Вальс. Всего лишь вальс, а как натянуты нервы! «Я просто слишком оригинальна, чтобы ставить песенки с простым смыслом…» - вру. Совершенно обычная героиня в необычной ситуации. Партнер стискивает мои пальцы, которые кажутся гораздо слабее, чем есть на самом деле. Они побледнели, я могу почти наверняка это сказать. Не чувствую пальцев больше. Не чувствую ног, которые движутся больше не по квадрату, а по своеобразной, сумасшедшей траектории. Luna quieres ser madre Y no encuentras querer Que te haga mujer dime luna de plata Que pretendes hacer con un niño de piel Hijo de la luna… «Ты любишь раздирать себе душу на части? Любишь, когда все смотрят на тебя с полубезумным восхищением, так напоминающим сострадание?» - дурацкие вопросы. Совершенно не понимаю их витиеватости. Разбавь, дядя. Раз-два-три. Он не дает мне даже вздохнуть. Талии моей больше нет. Она превратилась в тонкую спичку, которая скоро рассыплется. Крепкие тиски… сталь. Металл. Вальс на раскаленной поверхности. Чего он хочет от меня? Часы тянутся бесконечность. Нет возможности посмотреть на замершие стрелки. Пальцы в туфлях вывернуты, покрыты багрянцем. Плечи вспотели, Одежда прилипает к телу. Мимолетным движением партнер вытирает пот со лбов – моего и своего, лыбится при этом как-то плотоядно-нежно. «Я просто не знала перевод песни до того, как вы мне объяснили…» - все-таки вздыхаю. Но воздух кромсает глотку, точно финский нож. Его прикрытые глаза – черные, точно крепкий кофе, заставляют стайку мурашек пробежать по спине. Наклоняется ко мне снова. Его губы почти соприкасаются с моими – и пусть я понимаю все бесстыдство, всю отвратность этого момента, не могу противиться. Рука его выскальзывает из моей, а затем вцепляется в волосы. Собранный пучок вмиг распускается. Золотым градом волосы рассыпаются по его голове. Вальс… он уже не звучит для нас. Ноги сами делают все, руки тоже. Возможно, поднялась бы в небе луна ,все точно подходило бы под пасадобль. «Надо учитывать все малейшие детали, милая… а лучше – вникать в строчки без особенного перехода. Тогда тебе обязательно подскажут, что это – песня о великой любви и страшной, жестокой смерти… цыган душит цыганку, когда узнает о белом, как луна, ребенке… а небесное светило ухмыляется… подумала бы ты сначала, на чьем месте хочешь быть!» Страх, тревога и невероятное наслаждение смешиваются во мне, являют собой особенную, мрачную палитру красок. Подходит время предпоследнего, последнего куплетов… затем песня повторяется заново. Партнер заранее поставил на повторы во всех ситуациях. Раз-два-три-четыре-пять… сто-двести-тысяча… Не сбиться бы с этих подсчетов. Я в бессознательном состоянии наступаю ему на ноги, посмеиваюсь невпопад, задыхаюсь от боли и высоко поднимаюсь над землей. Он держит меня на вытянутых руках – сутулый, непривлекательный, с черными волосами и жгучими глазами, которые открываются широко только сейчас. Когда мои, наоборот, закрываются. Y de muerte la hirio Luego se hizo al monte Con el niño en brazos y alli le abandono Сначала в песне будто бы звучат отдаленные колокольца. Потом все убыстряется, смешивается, голос певицы становится мелодичнее, он пронзает, хотя нежен, он жестоко бьет по рассудку, хотя мягок и ласков. Это - иллюзия вальса, иллюзия полета. Во всем есть другая, демоническая сторона, которая держится на поте и крови… «Никогда не понимал, почему такую мелодию назвали вальсом, почему её берут на свадьбу, а не на похороны – неужели, хотят повторения сюжета? Они не чувствуют перевода, не живут этим, а просто танцуют, совсем не думая о последствиях…» Раз… два… Щелкаю пальцами – по инерции, на автомате. И улыбаюсь, словно попала в бездну своей мечты, стала новой Алисой… мои любимые имена – Алиса и Агата. Не знаю, почему именно сейчас это вспоминаю. Скоро песня оборвется на самой последней нотке, когда так захочется продолжить! Я вижу это по его глазам, по лицу, которое становится все мрачнее и мрачнее. «Наверное, мне не следовало выбирать эту песню…» «Как раз наоборот, следовало! Ты одна выбрала эту песню правильно… ты одна позволила себе выбрать красивую моральную смерть… с тем, кто будет жить вечно…» - все. Оборвалось, свет выключился, словно по чьей-то команде. В темноте мы продолжали считать, только уже без танца. Просто считали и несколько раз произнесли слово «вальс». До горечи во рту. «Вальс – для слабаков… последнее танго, облаченное в личину вальса – для безумцев… последний вальс ,который так и хочется обратить в пасадобль, - для несчастных… ты из последней категории. Ты правильно ко мне пришла – со всем скоро тебя поглотит рутина – белая, словно мука, абсолютно не похожая на луну – на той есть свои черные пятна…» Я уже уходила, когда обернулась и украдкой посмотрела на него – вся истрепанная и не отошедшая от великих ощущений, которые больше никогда в моей жизни не повторятся. «Ты обещаешь помнить?» - даже не заметила, как начала фамильярничать. «Нет… главное, чтобы ты не забывала - никогда».