***
2 декабря 2022 г. в 08:53
Запутанные клубы синеватого дыма вились и извивались, медленно поднимаясь к потолку маленького номера в гостинице. Легкая дымка объяла всё вокруг — будто роща в утреннем, весеннем тумане. Действительно, было утро. Несложный принт на дешевых обоях словно лесной узор. Не хватает только пения птичек в кронах древ. Вместо них Мик — мычит себе под нос какую-то песенку, в зубах сжимая сигарету, чей дым сливается с общей дымкой — дымом от благовоний. Их сладковато-горький запах заставляет голову идти кругом. От него орнамент обоев превращается в загадочные арабески, а комната неспешно крутится, будто в медленной центрифуге… Барбьери легонько встряхнул головой, дабы не провалиться в сон. Легонько, ибо боялся разрушить резким движением то загадочное сооружение из цветов и листьев, которое Карн гордо наименовал «красивым венком».
Благо, цветов и листьев было в избытке — разноцветным ковром они расстелены на одеялах, на которых сидел Ричард. Пару ромашек, засохшие розы, желтеющие листья дуба, клена, березы, какие-то полевые травы — половину из названий Барбьери даже не знал. Интересно, что на его голове уже успел натворить этот начинающий флорист.
— Мик? — тихо протягивает Ричард, и чувствует, как чужие пальцы в его черных волосах на миг замерли.
— Прошу, не крутись, — ворчит Карн, но Ричард чувствует его улыбку в этот момент, хоть и не видит лица, — а то мои час и двенадцать минут работы уйдут коту под хвост.
Барбьери вздохнул:
— Красиво хоть выходит?
— Красиво-красиво.
Идея с цветочным венком, признать честно, была несколько странной. Возможно, опрометчивой, ибо была придумана после скромной алкогольной вечеринки. Странная, да, но Ричарду она начинала нравится. Что-то близкое, теплое, родное и наивное было в этих посиделках в утреннем номере, в свете приближающегося рассвета, среди дыма благовоний и запаха сигарет. В компании того, кому Ричи не боялся доверять. Возможно, игра в карты или чтение журналов было куда более разумным, чем венок из цветов, но… Возможно, такая экзотика — скупая нотка ностальгии, что-то из детства, что приятной теплотой отдается в сердце.
Но аромат благовоний все сильнее погружал в сон. Ричард чувствовал, как чужие пальцы возятся в его прическе, ввивая в волосы цветы или листья; как случайно касаются шеи или уха; задумчиво застывают. Один раз эти пальцы заботливо убрали за ухо несколько непослушных прядей. Мик словно боится сделать ошибку — такой аккуратный и нежный.
И вдруг всевозможные манипуляции с волосами прекращаются. Чужие руки опускаются на плечи Ричарда — Мик задумался. Или же уже любуется своей проделанной работой.
— Хм, осталось лишь пара штрихов, — мурлычет себе под нос он.
Чужие волосы приятно щекочут ухо и шею. Ричард было дергается — и тут же замирает. Чувствует, как чужие губы касаются его холодной кожи. Поцелуй: теплый, осторожный, несколько наглый. Ричард закрывает глаза, пытаясь не подать вида.
— Теперь готово, — шепчет ему на ухо Мик, широко улыбаясь. Кажется, реакцию Ричи раскрыл вспыхнувший румянец. Мик, заметив это, целует его ещё раз. Издевается.
Барбьери наконец не выдерживает. Дергает головой, легонько.
— Так готово уже или нет? — беззлобно и тихо интересуется он.
— Готово-готово.
Ричард поворачивается, лицом к Карну, замечая его улыбку: добрую, но одновременно с этим несколько наглую, и оттого, возможно, милую. Взгляд темных глаз то поднимался на цветочный венок, невидимый Ричарду, то на него самого — смотрит туда-сюда, словно загипнотизированный.
Они сидят так минуты три, и ранний утренний свет, пробиваясь сквозь дымку благовоний, мягко переливается в их глазах. Запутанные лучи света пробираются, играя на их домашней одежде, коже, одеялах и стенах. Лучи света касаются розово-оранжевых, длинных волос — Ричард только сейчас замечает в них застрявшую среди двух прядок, маленькую, желтую ромашку. Осторожно и медленно, дабы не спугнуть сложившийся момент, Барбьери протягивает руку. Легким и бережным движением пальцев вынимает из чужих волос цветочек.
Мик тут же дергает плечами, будто просыпается от гипнотического воздействия утреннего света и дурманящих благовоний. Его взгляд опускается на чужую руку рядом. Милая ромашка — она так уютно расположилась в широкой ладони Барбьери. Карн опять дергает плечами. Вспоминает.
— О, точно, — И тянет руку к горстке оставшихся цветов. Среди засохших листьев и броских бутонов ярко вспыхнуло маленькое зеркальце в позолоченной оправе. Не долго думая, Мик приподнимает зеркальце — так, чтобы чтобы Барбьери смог хорошо увидеть в отражении себя самого и сделанный на голове венок. — Красиво вышло, я думаю.
Ричард смотрит на свое отражение. На его лице появляется скромная улыбка. Оттенок смущения — в глазах. Взяв зеркальце в руки, он повернул голову чуть влево, потом чуть вправо, вверх и вниз. Нагромождение цветов и листьев неизменно держалось в прическе, добавляя общему виду забавной несуразности и своеобразной прелести.
— Действительно, красиво, — признается Ричи убирая зеркальце на одеяло. Взгляд его падает на ромашку, что ещё покоилась на его ладони. — Необычная, конечно, затея. Надеюсь, я не смотрюсь несколько… странно?
— Ни чуть. — Улыбка Мика кажется Ричарду всё более необычной в лучах восходящего солнца. — Странно? Нет, я думаю, даже очень сюрреалистично.
Карн подсаживается ближе. Всё так же с широкой улыбкой чеширского кота, затягивается сигаретой последний раз, поднимая над головой пелену сигаретного дыма. Лучи заиграли, как сквозь мутный хрусталь. Не сразу Ричи разглядел мягкий янтарный блеск приближающихся глаз.
— Ты моя персидская принцесса.
И легкий поцелуй с привкусом сигаретного дыма. Ричард опомнился не сразу — лишь когда дымная пелена рассеялась и вновь показалась чуть знакомая, наглая улыбка.
— Персидская принцесса? — сконфуженно и растерянно говорит Ричи.
И в ответ лишь смех Мика: открытый, приятный, но с привычной горечью. Похоже, Барбьери никогда не поймет этого удивительного парикмахера-флориста.