И я буду рядом

      Бретт видел, как Рейган меняется на глазах, и это его убивало.       В моменты, когда Рейган замолкала, она будто погружалась в пучину своих мыслей: взгляд нечитаемый, пустой, будто она ничего и не видит вовсе; брови слегка сведены, но не как обычно, с раздражением, а с тоской, тяжестью; искусанные губы поджаты, слегка подрагивая. И, казалось, никто не заметил эти изменения, кроме Бретта. Бретт видел все, что меняется в Рейган, до мельчайших деталей. Его привычка с детства анализировать малейшие изменения в мимике, поведении, общении сейчас играла с ним злую шутку. Он видел слишком много, и каждая мелочь, которая выбивалась из общего строя, отзывалась уколом в области груди.       Иногда он находил Рейган в своей лаборатории с размазанной по лицу тушью, заснувшей за столом, который был доверху завален пустыми банками от какого-то дешевого пива. В такие моменты он, тихо вздохнув, прикрывал ее пледом и оставлял в кармане халата баночку с обезболивающим. Ему оставалось лишь невесомо коснуться ее сгорбленных плеч и выйти, тихо прикрыв дверь.       Порой, он замечал немного покрасневшие глаза, когда заходил к Рейган в кабинет по делам. Она строила из себя серьезного босса, а после смеялась, подкалывала коллег, перебирая документы, но даже в такие моменты тоска в ее глазах не уходила ни на минуту. Было в ее взгляде что-то тяжелое, камнем висевшее на ее шее и тянувшее ко дну. Бретт смеялся со всеми, не упуская шанса обнять друзей (уж очень он любил это делать), но Рейган он обнимал по-особенному, целиком обхватывая ее плечи одной рукой и еле-еле поглаживая, в надежде забрать хотя бы немного ее переживаний себе.       Бывало, что Бретт находил Рейган вусмерть пьяную у дверей его дома, чаще всего в слезах. Сквозь истерику она говорила что-то про то, что облажалась, что потеряла все, что должна была сделать хоть что-то. Бретт заводил ее домой, обнимал крепко, чувствуя, как ее сердце заходится в бешенном залпе ударов, и прижимал ее ближе, гладил по волосам нежно-нежно, приговаривая, что ни в чем она не виновата, что все она сделала правильно и что со всем-всем справится. И постоянно повторял, что будет рядом, что бы ни случилось, хоть очередной конец света. Было, проходили.       Но Бретт знал, чем все закончится. Если она проснется у него, обязательно будет себя винить, обязательно накрутит себя. Поэтому, как она засыпала, он вызывал такси, довозил ее до дома и, отперев дверь ее ключами, укладывал ее на кровать. Измотанная, потрепанная, но такая родная Рейган раскидывала руки и ноги по всему периметру кровати, и это почему-то умиляло Бретта. Несмотря на чувство вины, страх и нежелание поставить Рейган в неловкое положение, однажды он еле коснулся ее лба губами, предварительно приподняв спутанные волосы, а после уехал домой с какой-то тяжестью на сердце.       Хотелось сделать больше. Обнять ее крепче и увереннее, сказать ей, что он рядом, когда она в том состоянии, что сможет запомнить, но Бретт пытался, и ему четко выставили границы: никаких разговоров о Роне. Чувство вины ело его изнутри, будто пытаясь уничтожить все, что в нем осталось. Замечать изменения в Рейган становилось все тяжелее, видеть ее уставшие глаза казалось невыносимым, а ее ночные визиты к его дому разбивали вдребезги все, что он так долго выстраивал.       И однажды это все рухнуло разом.              — Рейган, я так больше не могу, — говорит Бретт, закрывая дверь в лабораторию и быстрым шагом приближаясь в сторону девушки.       — Не поняла. Ты о чем? — сняв с лица защитную маску и отложив паяльник, она смотрела на Бретта непонимающе-испуганно.       — Ты можешь пытаться отгораживаться от меня сколько угодно, но я не могу видеть, как ты себя закапываешь! Просто не могу! — его голос дрожал и местами срывался, что было очень непривычно наблюдать со стороны Бретта, — Ты сказала, что не хочешь об этом говорить, заверяя, что справишься сама, но я этого не вижу. Я вижу лишь то, как ты с каждым днем гаснешь и мне... Мне страшно.              В попытках восстановить дыхание, парень делает глубокие вдохи и выдохи, но слезы комом давят на горло. Ему было страшно даже думать о том, что Рейган может вдруг не стать. Эти мысли порой начинали плодиться в его голове, как паразиты, вгрызаясь в сознание и заставляя руки слегка подрагивать.              — Слушай, ничего со мной не будет, ты чего? — она попыталась улыбнуться, но весь ее вид выдавал ее: он попал прямо в точку, — Бретт, ну же...       — Хватит. Хватит от меня закрываться. Я так не могу. Я хочу тебе помочь, Рейган, я могу тебе помочь, тебе не надо нести эту ношу самой, — дрожь пробирала его тело насквозь, слезы так и норовили хлынуть из глаз в любую секунду, поэтому он неловко прикрывался рукавом синего пиджака, — Я вижу, как тебе тяжело. Пожалуйста, дай мне шанс.              Тут он почувствовал, как что-то коснулось его руки. Выглянув из-под рукава, он увидел Рейган, уткнувшуюся ему в предплечье, и он больше не мог сдерживаться. Он беззвучно плакал, давая слезам стекать по лицу и крупными каплями падать на пол и одежду. Бретт убрал руку и прижал Рейган к себе так, будто она вот-вот исчезнет, будто пытаясь убедиться, что все это по-настоящему. И где-то далеко, на задворках сознания, промелькнула мысль, что он к ней... он ее...              — Мне сейчас очень тяжело, — начала Рейган, обнимая парня в ответ, — Я знаю, что ты хочешь помочь, но... Мне просто не хочется, чтобы ты тоже варился в этом, понимаешь?       — Нет. Нет... Хватит уже думать о других. Подумай о себе хотя бы раз. Ты имеешь право грустить, злиться, ненавидеть все вокруг, слышишь? И я буду рядом, чтобы помочь тебе держать все под контролем. Главное откройся мне. Я буду с тобой, что бы ни случилось.              Кокон с треском рушился, сыпался, обнажая такую уязвимую и ранимую Рейган. Она плачет, утыкаясь куда-то в ключицу, громко всхлипывает и жмется ближе. И Бретт отчего-то улыбается, аккуратно поглаживая девушку по голове.

***

      Спустя полгода Рейган была совсем другим человеком. Посещение психотерапевта положительно сказалось на ее состоянии: от пустого взгляда не осталось и следа, и смеяться она стала в два раза больше, чем раньше. Иногда ее накрывало, а грусть и тревога подкатывали с новой силой, но рядом всегда был Бретт. Рейган в шутку называла его служебной собакой, а он был и не против. Когда становилось невыносимо тяжело, Рейган еле-еле тянула его за ткань пиджака, они спускались в лабораторию и там она могла успокоиться, пока Бретт бережно обнимал ее и гладил по собранным в хвост волосам.       Спустя полгода Бретт был в любви. Чувства росли и цвели в геометрической прогрессии, сжимая внутренности, заставляя сердце колотиться так, что было больно. Хотелось открыться, сказать, но мозг говорил — нельзя, рано, зря.       И он будет ждать, сколько нужно, лишь бы Рейган была счастлива. И он будет рад просто быть рядом с ней, пока не придет время.