И прошло

Скукоженный от холода и отсыревший от дождя ещё до того, как тот по-настоящему начался, Винни топчется на крыльце перед дверью квартиры в ожидании, когда её хозяин соизволит отозваться. Когда это происходит, дверь открывается вовнутрь и на него падает жёлтый свет из коридора, словно любопытная кошка, метнувшаяся наружу, мимо хозяйских ног в потёртых тапочках. Чёрт его знает, откуда взялась эта дурацкая метафора. Рассердившись на самого себя за неуместную художественность мыслей, Винни с трудом фокусирует взгляд на Томмо. Тот выглядит несколько озадаченным, глядящим словно бы немного мимо, точно вслед убежавшему призраку кошки. Буквально на глазах Винни он силится сформировать на лице отстранённое выражение, вероятно, всерьёз полагая, что оно ему идёт, придавая характерную романтическим героям глубину и загадочность. Изображаемое им высокомерие при его росте выглядит неизменно забавно, но Винни реагирует на автомате: усилием воли останавливает тянущиеся в разные стороны кончики губ, приосанивается, насколько то возможно в хлюпающих от воды кедах, одаривает Томмо дёрганным кивком. Тот отвечает тем же. Вышло, что они обменялись приветствиями, словно британские, мать их, джентльмены. – Томас. – Винсент. На том с церемониалом можно было и закончить. – Сколько можно тебя ждать, откуда ты там шёл, чувак?! – разражается полувопросительной-полувосклицательной тирадой Винни. – Пусти погреться! – Что ты орёшь, беспокойный элемент, – ворчливо отзывается Томмо. – Проходи уже. Разуйся только. – Чистоплюй нашёлся. Уже разуваюсь. – Течёт с тебя, как… гхм. Куртку тоже снимай. Всё снимай. – Ну разумеется, – говорит Винни, бессознательно над чем-то очевидным иронизируя. – Ты же знал, к кому шёл. – Да не шёл я к тебе! Я вообще никуда не шёл. Но тут дождина зарядил, твоя конура на пути оказалась. – Ну разумеется, – передразнивает Томмо и замолкает. В моменте Винни скрючивается, одновременно стягивая с себя тапки, попеременно ступая на задники, и вытряхивая себя из куртки. Возможно из-за обилия совершаемых движений, звуки до него доходят с помехой, отчего голос Томмо вдруг кажется каким-то недовольным. Винни бросает на него внимательный взгляд, по привычке ищет его где-то внизу, не находит, смотрит вверх, прищурившись, но ущербность освещения ситуацию не улучшает. Томмо выглядит лохматым, с чёлкой на глазах, лицо всё в тенях. Обычный, домашний, Томмо представлялся Винни другим, намного более расслабленным. – Я не вовремя? – спрашивает он. Застыв в ломанной позе, он смотрит на Томмо и ждёт какой-то знак. Возвращаться на улицу под дождь не хочется, но Винни внутренне к этому готов: всегда готов к худшему, точно к очередному подтверждению очевидного – другого он не заслужил. Томмо изображает рукой какой-то неясный жест, путая направление мыслей Винни. Ему требуется ещё мгновение, чтобы напустить на себя важный вид, но прежде, чем он открывает рот чтобы выдать что-то абсурдистки-пафосное, Винни с облегчением понимает: его не прогонят. – Откровенно говоря, мой дорогой друг, гостей я не ждал и планировал тихий-мирный выходной. Знаешь, как это бывает? Хочется уделить время себе, побыть в одиночестве, послушать свои мысли. С моей профессией, требующей внимания к мыслям, чувствам и пожеланиям других, этого так часто недостаёт. За время вдохновенной речи Винни успевает разуться, повесить куртку, зарядить и разрядить бровь при взгляде на Томмо – сполна насладиться видом его воспалённых глаз, бегающих зрачков, губ, совершающих больше движений, чем требуется для речи. Он почти успевает набраться наглости пройти мимо, в гостиную, не дожидаясь приглашения. – Но так уж и быть, можешь остаться, не стану же я… – Слава тебе господи! Благодетель! – восклицает Винни, со вскинутыми вверх руками протиснувшись мимо Томмо в гостиную. – Может, ты ещё расщедришься и кипяточку нальёшь, есть у тебя чай или нету? Я страшно замёрз. Приступ ни с чего возникшего веселья накрывает Винни: ситуация с непрошенным вторжением что-то ему напоминает, но он не может сообразить, что. Отчего-то хочется шуметь и беззаботно скандалить. Маловероятно, что это может вывести порядочно угашенного Томмо из себя. С него сталось бы и активность Винни воспринять плодом своего разгорячённого воображения. Возникшее посреди томного вечера видение затребовало чаю – и не такое бывает. – Чай? Вроде должен где-то быть. Винни бы вовсе не удивился, если бы чая в доме Томмо не оказалось. Горячительные напитки всех сортов – до жопы, но чай – для исключительных извращенцев среди обширной томмовской клиентуры. Хотя домой он предпочитал никого не приводить, так что чаю, по идеи, ничего не угрожало. Впрочем, Винни допускал, что мог чего-то и не знать. – Чем помочь? – бросил он на полпути к дивану. Томмо повторно махнул на него рукой и уплыл куда-то. где предположительно была кухня, точно говоря «ничем ты мне не поможешь, я один могу с этим справиться, или нет». Винни подобное положение вещей в целом устраивает. Он сам устраивается на диване, потёртом, обшарпанном, с кое-где плотоядно распоротой обшивкой, но накрытым покрывалом, с виду даже приличным – не новым, но не единожды стиранным. С любопытством осматриваясь, Винни замечает задвинутую в угол дивана книгу и лежащие на ней очки. Он так и пялился на них во все глаза, пока Томмо возится на кухне, бренчит посудой, наконец, начинает что-то напевать – Виннни продолжает слышать дождь где-то далеко на фоне. – Я всё проверил, чая нет, – ворвался Томмо в неясные мысли Винни. – Но кипятка тебе налил. Ликёром подкрасил. Скажи спасибо. – Дай, хоть руки погрею. Винни обхватывает широкую кружку двумя ладонями, поверхность горячая и он елозит и барабанит по ней пальцами то одной, то другой руки, пока не привыкает. Всё это время Томмо стоит над ним за спинкой дивана, пялясь в пространство. – Эй, с тобой всё нормально? – не выдерживает Винни. Не говорит, что поведение Томмо нервирует, вроде как полагая, что это не то, что он должен говорить приятелю, пустившему его к себе на диван в ненастный вечер. Но это правда нервирует. – Нормально, – отвечает Томмо. Взгляд соскальзывает с некой неопределённой точки в пространстве, перемещается на лицо Винни – Томмо не улыбается, но выдавливает из себя что-то функционально обнадёживающее. – Просто ночка – день – в общем, что-то, неважно, выдались… утомительными. Иногда Винни ловил себя на мысли, что ему хочется взять Томмо за шкирку и, как строгому родителю, отругать за безобразное поведение. Но небезосновательно полагает, что Томмо бы не оценил. В лучшем случае отшутился бы шуткой про странные ролевые игры, в худшем – напомнил бы, что это его личное дело и не дело Винни. Моменты, когда в лице и жестах проскальзывает злое, но какое-то утомлённое раздражение, редки для Томмо, но всё же и с ним они случаются. – Ты не хочешь этого знать, малыш, – добавляет Томмо, устало улыбнувшись, словно тоже почувствовав некую неприятную тяжесть, сделав ничего не значащий широкий взмах рукой, точно сраный джедай. В ответ Винни изображает свой обычный скепсис – «ага-ага, знаю я тебя», – но с улыбкой. Реакция Томмо внезапная: он отводит взгляд, закатывает глаза к потолку и дальше, выдыхает с притворством. – Когда ты так делаешь, получается кокетливо. Винни не уверен, но звучит это, как какой-то упрёк или очередной всратый подкат. – Как-как? – уточняет он совершенно без надобности, на автомате. – Кокетливо, – по слогам отвечает Томмо и награждает Винни отчего-то сочувственным взглядом. – Давай и ты начнёшь расширять свой словарный запас. Чему ты собираешься сына научить? Поворот в сюжете настолько резкий, что Винни едва не выливает кипяток себе на брюки. Испытанное возмущение он находит более чем оправданным и торопится выразить его вербально. – Я в афиге, друг, постой, помедленнее, не успеваю за тобой! С каких пор тебя волнует словарный запас? На твой траходром стали профессора заглядывать? С чего вдруг тебя волнует, как я воспитываю своего пацана? Кокетливый, блять, что это вообще значит?! – Меня волнует масса вещей, Винсент, – отвечает Томмо, явно обнаруживший неиссякаемый источник вдохновения из занимаемой над Винни позиции. – И я нахожу оскорбительным тот нелестный факт, что тебя это озадачивает. – Да я сейчас дохуя озадачен! – А может и начали ко мне профессора заглядывать, почему бы и нет? – Ни одного не видел! Да откуда им здесь взяться?! – Понимаю, тебе не по себе оттого, что ты можешь что-то не контролировать. Это даже не преувеличение. Сколько себя помню, ты постоянно брался решать проблемы всего города, всех нас. Тебе не приходило в голову, что мы, я лично, могу о тебе беспокоиться. Последняя внятная мысль, что приходит Винни в голову: «Дилдо, больной ублюдок, Томми покусал». Но потом он осознаёт величину трагедии и натурально зависает. Эти же слова он слышал от Эрин, не единожды. Она так и говорила: «Мы о тебе беспокоимся». Винни думал, что она этими словами имеет в виду себя и Тайлера. Он не думал, что пацанов он тоже заставляет о себе переживать, ведь обычно он был тем, кто переживает за всех и вся, и, действительно, решал чужие проблемы, со временем укоренившись в явно ошибочном суждении, что чужие проблемы решить куда проще, чем собственные. И накатило. Уже давно у него было это чувство, он жил с ощущением, что депрессия клубится вокруг, тянется за ним шлейфом, цепляет клочки осеннего тумана следом, вытягает всю радость – точно должна быть какая-то сказка с похожим сюжетом. Он жил и жил, стараясь игнорировать, не замечать, но иногда не выдерживал. Он не был честен с Томмо, сказав, что не шёл к нему, что это вышло случайно. Дерьмо собачье. Это было непреложной истиной: к Томмо невозможно было прийти случайно, у любого спроси. Агнцы с разнообразными сексуальными девиациями искали избавление и неисповедимые пути господни приводили их к Томмо. Не было это случайностью. Это был один из тех случаев – особенно паршивый одинокий вечер, когда Винсенту О’Нилу, чёртовому извращенцу со справкой, хотелось к людям, к свету, к теплу. Но не обязывающему, не чрезмерному. Поэтому он не пошёл к дому Эрин и Тайлера, не пошёл в бар, где можно было пересечься с Диланом или Эшли. Он заявился на порог Томмо, потому что на краю разбитого сознания застрял обрывок мысли, невесть когда услышанной: он говорил, что будет дома сегодня. Просто дома. Не у кого-то дома с рабочим выездом, а у себя дома, просто так. И Винни потянуло именно к нему. Потому что Томмо не стал бы грузить его сложными вещами, принялся бы в красках описывать свою изощрённую философию любви с примерами в лицах наиболее пришибленных клиентов или продемонстрировал бы коллекцию разноцветных дилдо, – да мало ли что, Вину было не важно! В его представлениях Томмо гарантировал ни к чему не обязывающий досуг, который возможно и не развеет его – Винни – тоску, но отвлечёт. Вместо этого Томмо сказал, что беспокоится и всё на хер испортил. Винни не справляется, Винни не вывозит, а сверху прилетает дополнительный повод загнаться: даже ему, такому, как Томмо, он причиняет беспокойство. Но что значит, такой, как Томмо? Винни бессознательно оглядывается, осматривая чужое жилище – ничего, что напоминало бы Томмо, каким его видит Винни. Серая, ничем не примечательная нора, ни разу не нора хоббита. Справедливости ради – нора Винни и то имеет больше сходства. По крайне мере, так он запомнил – Томмо когда-то приходил к нему в больницу, навещал, когда тот валялся со сломанной ногой и отчаянно скучал, читал вслух то ли «Хоббит», то ли «Властелин Колец», шутки ради, и Винни, хоть он и перебивал неуместными комментариями постоянно, нравилось его слушать, он запомнил очень хорошо всё это. Оказывается, в то далёкое, давнее время у него даже возникла стойкая ассоциация: он начал думать, что раз Томмо у них Фродо Бэггинс, его жилище безусловно должно быть уютной норой хоббита. Действительность оказалась другой: квартира, некогда принадлежащая его родителям, которую они оставили ему, забрав из неё всё мало-мальски ценное или красивое, взвалили в фургон и уехали чёрт знает куда, – Томмо не интересовался, куда именно. Просто в один день вернулся в пустой дом и с тех пор стал стремиться возвращаться в него как можно реже. Тогда всё пошло не так? Тогда из интересующегося классическим фэнтези и бойскаусткими походами подростка Томмо превратился во властителя эротического подземелья, которое предпочитал любому другому месту? Ну, разве что, кроме компании друзей – ради них, зовущих искать приключения на одно место, он его изредка покидал. Или ещё раньше? С первым выкуренным косяком? С первой дозы, заработанной за отсос? Может, с первого обмена репликами с Винни? Не утянул ли он один их всех за собой? Или он нашёл их всех в этой яме? Может он их из неё вытащил? Или спрыгнул к ним?.. У Вина голова пошла кругом. Мысли разрывали её изнутри и только ужасная усталость удержала его на месте, не позволила вскочить, выбежать из квартиры. Он закрыл лицо руками, глубоко вздохнул, с мычанием выдохнул и услышал комментарий Томмо. – Слушай, я не говорил раньше? Твои пальцы такие тонкие и длинные? Это чертовски сексуально. То, что испытывает Винни, даже не возмущение. Он выглядывает в мир одним глазом сквозь щель между пальцев, находит в нём Томмо, и ему хватает мгновения, чтобы в голове образовался вакуум, возникший в результате аномалии. Он чёрт знает сколько времени провёл в отключке, по своему обыкновению выбрав для этого самый лучший момент, – его суперспособность не иначе как, а Томмо, успевший переместиться на диван, – что? – всё это время наблюдал за ним?! Не смей на меня дрочить, пока я страдаю! – хочется кричать, но Винни чудом сдерживается, в последний миг осознав, что подобная формулировка допускает, что все прочие ситуации приемлемы для того, что Томмо умеет делать лучше всего. Да ёб твою мать! – Блядь, Томас! Придушил бы! Ну почему всегда так не вовремя! Томмо растерянно моргает, словно бы удивившись, что Винни вдруг пришёл в сознание. – Этими самыми пальцами придушил бы? – педантично уточняет он. Винни смотрит на него с укоризной, замечает чашку, которая неизвестно когда перекочевала из его рук в руки Томмо. – Я бы не так понял. – Блин, когда успел?! – Винни рывком вернул себе чашку, чудом не расплескав содержимое. – И какого вообще чёрта у тебя чая нет?! – Что ты за капризуля, я не понимаю? Ты просил кипяток, я дал тебе кипяток! – Ты выбесил меня, это ты имеешь в виду?! – Ты сказал «не вовремя» – что имел этим в виду? Есть вариант «вовремя» – он чем обусловлен? Винни выругался сквозь зубы, возвёл на Томмо полный осуждения взгляд, но стянутые в линию губы стремились разъехаться в стороны совершенно против его воли, и ничего-то с ними было сделать нельзя. Опять. Шутки на тему «никто меня так активно не добивался» щекотали язык. А Томмо и нужен то был лишь малейший повод. Беспокойное выражение ушло, глаза блестят уже не лихорадочно, а просто весело. Винни рассматривает его одежду – что-то бесформенное в непонятных узорах и некогда пушистый, а теперь больше линялый, но всё равно очаровательный, халат сверху. Образ наконец складывается, из серой обстановки проявляются очертания деталей. Он вспоминает о книге. – Ты ведь читал, когда я пришёл? – спрашивает Винни. – Давай ты продолжишь, а я подумаю, что тебе ответить. Томмо размышляет или только делает вид, что размышляет, несколько секунд, прежде чем глубокомысленно сообщить: – За всё в этой жизни нужно платить. Удовольствие, что подарит тебе звук моего прекрасного голоса, не из дешёвых. Винни соглашается так же легко, как легко Томмо с серьёзным видом вещает чушь. – Безусловно. – И очки мне идут. Взяв в руки книгу, Томмо надел очки, с виду простые, с тонюсенькой металлической оправой. Винни сохранил невозмутимое выражение лица только потому, что готовился это увидеть. Очки не сделали из Томмо профессора, только если его порно-миниатюру. Улыбка на его губах – откровенно плутовская, и Винни ловит себя на мысли, что любуется ей и прикрывает глаза, просто чтобы дать себе время собраться. Накатило и прошло. Не исчезло, не ушло навсегда, Винни это знает. Но отпускает, старается не думать, отпивает из чашки уже не кипяток – подслащенная вода с привкусом амаретто; Томмо делает вид, что забыл, на каком месте остановился, не признаётся, какое у читаемой им книги название, и всё это так глупо, что мысли уходят из головы, гордо поднимая над собой флаг капитуляции. Винни подтягивает колени к животу, устраивает голову на спинке дивана, смотрит на Томмо, когда тот начинает читать. Дождь где-то далеко, за окнами и стенами, его почти не слышно. Покалывающее ощущение тепла в кончиках пальцев приятное, важное, особенное, с каждым прочитанным словом становится богаче, обращаясь в воспоминание. Винни запоминает черты Томмо, когда они сглаживаются, успокаиваются – ему точно становится лучше, чем было полчаса назад, когда он не мог сконцентрироваться на словах, мучимый беспокойным одиночеством. Он бы не признался. И Винни знает, как он благодарен за эту возможность – не признаваться, оставаясь рядом. Герои книги устраивают чаепитие в саду, у них яркий летний полдень, всё тонет в зелени, благоухает и звенит от птичьих трелей, – легкомысленная и пустяковая сцена, но напоминает Винни о важном: купить чай.