Она таяла как снег
Помню сильную вьюгу и хруст снега под ногами. Тогда чудовищный холод, воспользовавшись моей слабостью, обволок лёгкие и обжёг тонкий слой кожи на оголённых ладонях. Поддавшись панике, я снял отягощающие перчатки, откидывая их подальше от себя. И все для того, чтобы оные не мешали двигать и без того задеревенелыми от обморожения конечностями. Тогда я из последних сил старался разгрести плотный слой снега. Обжигающие комки не давались легко, проникая глубоко под ногти. Силы ощутимо таяли, в отличие от белоснежной преграды, которая становилась лишь тверже. Проглатывая жалобные всхлипы, я задыхался, будто тонущий в реке котёнок, но продолжал истязать свой совсем ещё юный организм изнутри. Там, под белоснежной преградой была погребена моя мама. Человек, который был мне дороже всего и всех на свете, в одночасье попал в смертельную передрягу. Как когда-то и отец, она стремительно покидала меня. Её посеревшие и утратившие осмысленности блеск глаза до сих пор преследуют меня в ночных кошмарах, не давая покоя. Мы всего лишь шли домой после непродолжительной прогулки по лесу. В Снежной по-другому и нельзя. Стоило только задержаться на свежем воздухе дольше положенного, и весь оставшийся день приходилось греться у едва работающего обогревателя. Пользуясь редкой возможностью, я, как жадный до публики артист, оглядывал округу, стараясь в который раз запечатлеть природный пейзаж. В глазах то и дело рябило от опостылевшего однообразия, но, несмотря на это, я был несказанно рад оказаться за стенами хоть и уютного, но ограничивающего пристанища. Тогда, поддавшись хорошему настроению, моя мама начала напевать весёлый мотивчик, раскачивая мои руки своими, тем самым подталкивая вперёд. В тот момент бархатный голос родного человека был поистине великолепен. Её пение, словно насвистывающая вьюга, вселяло в мою душу спокойствие, граничащее с лёгким трепетом. Помню, как кружащие вокруг нас снежинки показались мне самым замечательным представлением на свете. А мама, облепленная со всех сторон белоснежным покрывалом — самым лучшим артистом. Артистом, который выступал только для меня. Я отлично запомнил, как она смотрела на меня глазами цвета чистого неба, и тёплой, словно парное молоко улыбкой. Кто же знал, что это спонтанное представление станет для неё последним. Тогда ничто не говорило о надвигающейся вьюге, но легкое покалывание в районе носа из-за усилившегося ветра показалось мне предзнаменованием чего-то поистине ужасного. Кружащие вокруг нас снежные лепестки в ту же секунду испарились без следа, а на замену им встали волнистые барханы из снега, так неприятно бьющие по глазам. Вместе с этим поменялась и общая тональность окружения. Ранее однообразный, но чарующий пейзаж утратил весь природный лоск, чернея, как погоревшая в пепелище картинка. Тогда меня обуяло оправданное чувство тревоги и страха. Ускорив шаг, я потянул мать за собой, но с её стороны последовало сопротивление. Она стояла на месте как вкопанный в землю столб, когда как немигающий взгляд её очей был направлен в сторону надвигающейся бури. Я помню, как её глаза блестели от слез, что собрались на нижних ресницах. Уже тогда она понимала, что у нас не было и шанса. Это понимал и я. Когда Снежная буря нас достигла, было уже слишком поздно что-либо делать. Мы угодили в ловушку, как мыши, сбежавшиеся на сыр. Капкан захлопнулся, и мы медленно умирали без возможности на спасение извне. Несмотря на слабость, она старалась согреть меня, прикрыв своим тяжелым телом. Но лишь совершив безуспешную попытку встать, она осела обратно в создавшийся под ней сугроб, смотря на меня остекленевшим от вины взглядом. Из-за сильного обморожения она так и не смогла встать, продолжая медленно исчезать под прибывающим снегом. В её взгляде больше не было яркой искры, как и тепла. Лишь страх перед неизбежным. Как и я, она громко плакала от своей беспомощности и внезапно пришедшего осознания суровой действительности. Всё в округе заволокло непроницаемой преградой из белоснежного водопада. Срывая глотку, я звал на помощь, воя, как волк на луну, но все было тщетно. Ответом мне было лишь утихающее дыхание родного человека, что лежал прямо подо мной. На моих глазах она, как снежинка, очень быстро таяла. Её затвердевшие от холода пальцы больше не держали мои, а из треснувших и посиневших губ не доносились сиплые вздохи, наполненные нотками сдерживаемой боли. Глаза, некогда теплые и жизнерадостные, покрылись сероватой пленкой, в которой бушевала нестихающая буря. А впрочем, они просто треснули, утратив цвет, а с ним и жизнь. С уходящими секундами её грудь вздымалась все меньше, пока и вовсе не застыла навсегда. Мы с ней так и не успели проститься как следует. Я тогда не чувствовал пальцев, как и слез, что от холода застыли на щеках. Не чувствовал так же и приближающуюся смерть от обморожения. Я всего лишь хотел вернуть маму, посмотреть ей в глаза и еще раз обнять. Но у судьбы были другие планы на меня. Она просто не вняла желанию ныне одинокого мальчишки. Не будет больше посиделок у костра и рассказов о похождениях великого героя, которым являлся мой отец. Мама унесла их с собой, прихватив и частичку моей души, оставив в замен огромный рубец размером с её ладонь. Не отрывая взгляда от посиневшего лица матери, я в шоке повторял одну и ту же молитву, ухватившись за её окаменелые пальцы, что более не погладят по голове. Перед тем, как безвременно покинуть меня, она всё же успела сказать: «Не плачь, мой храбрый герой». Это предложение, вышедшее с предсмертным хрипом, стало путеводной звездой в моей жизни. Жизни, которая по сей день бьёт ключом, невзирая на сопутствующий ей ущерб окружающим. Недолго я тогда продержался, по итогу падая, словно подкошенное дерево на мягкий матрас из снега. Сверху меня заботливо укутало с головой белоснежным одеялом. Таким освежающим и одновременно уютным, что наполненные свинцом веки начали медленно закрываться. Невыносимая боль, ранее охватившая все тело, отошла на задний план, позволяя отдаться настойчивым уговорам организма. Я расслабился, будто готовился ко сну, совсем позабыв о том, что под боком лежала та, кто ушел немногим раньше меня. Последнее, что я видел перед тем, как отключиться, это отражение заплаканного лица в глазных стеклышках ныне покойницы. Поборов слабость и рвущуюся наружу тоску, я не своим голосом шептал: — З-знаешь, Мам, м-мне совсем не холодно… Совсем… В тот момент большое количество событий мелькнуло ярким фейерверком в голове, из-за чего слова затерялись на фоне пылающих чувств. Я вспомнил, как она меня ругала за детскую провинность и буквально на следующий же день лелеяла, раскаиваясь за свои слова. Вспомнил до ужаса безвкусный суп и ее обиженное лицо после моего честного вердикта. Слезы на ее глаза, когда отец пропал без вести. Их я тоже не забыл. Она никогда не была честна со мной до конца и хранила все внутри себя, не позволяя помочь. Но на тот момент это было уже и не важно. Она умерла, а я лишь смотрел на окаменевшую от холода куклу, продолжая жалобно скулить по утерянному. — Какой же я герой, если не смог спасти… — глаза полностью закрылись, хлопнув на последок затвердевшими ресницами. Но все же я успел сказать: — …Тебя спасти, мам… Я боялся неизвестности, что следует за вечной темнотой, как и любой другой, но был готов последовать за мамой на тот свет. По крайней мере, я так думал. Какой же глупый ребёнок…***
Снежная королева и её царство
Я помню, как стоял и смотрел на исполинского размера здание детского приюта, словно заворожённый игрой русалок рыбак. В тот момент для меня как будто не существовало других проблем. Таким я хотел лишь казаться. Спокойным и рассудительным, как отец в историях матери. Недавняя смерть родного человека, что тяготила сердце и сбивала с толку, попросту растворилась во внутреннем чане из прошлого и бедующего, уносясь за горизонт заснеженных гор. Я был разбит, словно стеклянная ваза, но тем не менее, старался держать всё в себе, ведь герои не плачут. По закрытым окнам заведения когда-то легким пируэтом пробегались витиеватые узоры, скрывая от посторонних глаз затаившегося по ту сторону незнакомца. Еще тогда, будучи ребенком, я чувствовал на себе пронизывающий взгляд таинственного наблюдателя. Я был всего лишь потерявшимся ребенком. Но даже спустя года, проходя мимо злополучного заведения, я чувствовал этот взгляд, словно ничего и не поменялось с тех пор. Когда я попал в это место, то не знал, куда деваться и что делать. Вокруг меня стояли такие же, как и я, совсем еще юные ребятишки. Разница лишь в том, что цвет их глаз был белым, как парное молоко, а кожа бледная, как у покойника. Огромное же здание приюта выглядело как выдернутый из сказки замок с сопутствующим ему колоритом. Возвышающееся над снежным театром жизни, накрытое снежной шапкой сооружение источало царственную величавость, которую прочие дети, ввиду своих личных трагедий, совсем не замечали. Не замечал и я, но, так или иначе, рьяно делал вид. Тогда, не придавая значения чужому горю, я эгоистично полагал, что весь мир крутится вокруг меня и моей утраты. Я отлично помню, как отбрасывал всплывающие в голове картины счастливой семьи. Старался убедить себя, что смогу побороть рвущуюся из груди тоску и всхлипы. Но я был ребенком, который храбрился мыслью своей твердости и непойми откуда взявшейся силы воли. Но так или иначе, я чувствовал, как прокладывают дорожку горячие ручейки из слез, что приятно согревали обветренную кожу на щеках. Зубы скрипели, как пружины койки, а маленькие кулачки сжимались и разжимались в попытке найти успокоение в напрасной агрессии ко всему. Но все было без толку. Я всего лишь отсрочивал неизбежное. Тот самый момент, когда наружу вместе со слезами полезет жалкая натура. Окруженный верным стражем в виде длинного забора, небольшой плац обдувался слабым ветерком, который, подразнивая, щекотал мои облитые слезами щеки. Нас вывели наружу, как скот на убой. Ни сказав ни слова, наблюдатели лишь встали по стойке смирно, смотря в сторону приближающейся кареты с сопровождением. Но мне не было дела до всего этого. Ведь совсем недавняя утрата ударила кувалдой реальности по вискам, из-за чего я не смог долго стоять на и без того трясущихся ногах. Падая на колени, я неприятно задел льдину, из-за чего по всему телу расплылась горячая, как утренний напиток, боль. Боль, которая на секунду заглушила внутренние переживания, переводя мысли в другое русло. «Какой жалкий» — думал я в тот самый момент. На значке, который красовался на моей правой кисти, была выгравирована цифра «тридцать четыре». Она слишком сильно стягивала кожу, из-за чего я невольно постанывал от боли. И в самом деле, как скотину на убой. Неожиданно сверху прозвучал спокойный голос, а плечи почувствовали тяжесть и тепло. — Не сильно ушибся, мальчик? — девушка припала на одно колено, почти что сравнявшись со мной ростом. Тем временем она поправляла на мне теплую дубленку, которую благополучно сняла с себя. — Знаешь, не лучшая идея сидеть на холодной земле. Так можно и заболеть. На меня смотрела статная девушка, глаза которой горели яркими светлячками. Красные кресты, заменяющие ей зрачки, выглядели необычно, оттого до жути пугающе. Как бенгальские огоньки, они сияли ярко, ослепляя своей навязчивостью. На точеном лице барышни отсутствовал какой-либо намек на эмоцию, как и у окружающих детей, но из-за задранного кверху носика она показалась мне очень гордой. Её побелевшая, как бумага, кожа на лице сливалась со снегом, который расстилался позади. Такие же белесые волосы, опоясывающие ее голову, выглядели как небольшая лавина. Нашли свое место и черные пряди, затесавшиеся в белом однообразии. Неожиданно на мою голову легла холодная ладонь, объятая темной перчаткой, взъерошивая застывшие от холода волосы. Я затаил дыхание, как загнанное в угол травоядное. Девушка не придавая значения моему состоянию, лишь приблизилась поближе. — Я знаю, что у тебя произошло, — настоящая забота послышалась в голосе говорящей, но на лице так и оставалась ледяная маска, не выражающая абсолютно ничего. — Не бойся, я о тебе позабочусь. О всех вас. Я тогда не смог поверить своим ушам. Настолько сильно ушел в себя, что приподнялся, дабы подобраться поближе к статной девушке и задать ей пару вопросов. Но из горла вышли сипловатые вздохи и всхлипы. Я банально не мог отойти от потери близкого для меня человека. Видя мою «небольшую» заминку, девушка легонько улыбнулась краешком губ и тюкнула меня за нос. Щипок был не сильный, но из-за холодной перчатки нос начало неприятно покалывать. — От тебя лишь требуется быть сильным, мальчик, — ее пальцы быстро пробежались по моему лицу, размазывая еще не застывшие слезы по покрасневшим щекам. — Герои не плачут. Они же герои, — ее недавняя полуулыбка исчезла с лица, как сдуваемый снежный наст. Она снова стала походить на восковую фигуру. — Их нам очень не хватает. Как думаешь, справишься с этим? В голове тогда проигралась широкая улыбка матери, которая каждую ночь рассказывала об отце. Настолько ярко горели ее глаза при упоминании его подвигов, что я неосознанно начал подражать ее порыву. Я мечтал стать героем, о котором будут говорить с таким же упоением. Героем, который не допустит повторение своей истории. На глазах снова появились непрошенные слезинки. Но, несмотря на это, я, смотря прямо ей в глаза, громко и с выражением отчеканил: — Я вас не подведу! — мой голосок разошелся эхом по всему плацу, привлекая всеобщее внимание. — Я больше не заплачу! И таких как я больше не будет! — подул сильный ветер, унося снежинки далко-далеко, а вместе с ним, по ощущению, улетучилась и моя уверенность. — То есть, б-будет меньше… На лице девушки проскочило мимолетное удивление, которое по истечению секунды пропало без следа, оставляя меня один на один с холодным и бесчувственным взглядом. Прогулявшись по моему изнеможенному телу взглядом, она утвердительно кивнула, подзывая к себе человека, экипированного в тяжелую броню. — Он нам подходит, — в этот раз ее ладошки легли на мои щеки. — Я жду от тебя очень многого, мой маленький герой. Не став ждать от меня ответа, которого и не требовалось, она быстро чмокнула в лоб, обжигая кожу ледяными губами. В моей голове замаячили настоящие подвиги. Мама бы точно рассказывала отцу про меня. «Надеюсь она увидит меня там, на небесах» — думал тогда я. Какой же глупый ребёнок…***
Герой не для всех
Сидя возле разведенного костра, я продолжал считать в голове потрескивания дров. Яркие светлячки прогоревшей древесины кружились вокруг меня, навевая неприятные воспоминания. Снова и снова я окунался в омут прошлого, словно искал ответы на заданные ранее вопросы и лишь безуспешно бился головой о бетонную стену непонимания. Прошло много времени с тех пор, как меня подобрала Арлекино. Но я по сей день думаю о той холодной разлуке с родным человеком. Моя мама затерялась где-то там, оставляя меня один на один с этим жестоким и несправедливым миром. Но я по-прежнему тянусь к ней своими побелевшими руками, надеясь, что все это обыкновенный сон. Сон длиною в жизнь. Возле моего временного пристанища валялись изувеченные тела людей, которые оказались не в то время, не в том месте. У каждого из них, скорее всего, была семья и обязанности, которые те с гордостью исполняли. Я их отлично понимал. Я был чужаком на их земле, но, тем не менее, передо мной была поставлена задача, и они её услышали до того, как получить пулю в лоб. У них был выбор, и они его сделали, не моргнув и глазом. Просто не успели. Дети в нашей стране увядали, как цветы в непогоду, и каждая поставка контрабанды могла спасти им жизни. Ведь этим занимаются герои? Все справедливо — подумал я, вытирая густую кровь, которая, словно краска, окропила мою посеревшую от копоти маску. Но, тем не менее... Какая же сладкая ложь. - прозвучал разочарованный голос в моей голове. С каждым годом убийства и прочая грязь перестала оседать в душе, позволяя выдохнуть легкое напряжение. Я по прежнему герой, но герой для других. В книжках не станут описывать мои похождения. Мамы своим детям не приведут меня в пример. Для кого-то я очевидное зло. Пускай так. Где-то глубоко во мне продолжает жить огонек несогласия со своей бытностью. Но я слишком упертый, чтобы развернуться в обратном направлении. Весь в свою маму. Из леса вышел здоровяк, облаченный в массивный доспех, что скрывал его огромное пузо. Не сбавляя хода, он обратился ко мне: — Эй! Любимец Арлекино! Давай, вставай! К нам мчится на всех парах какая-то парочка, — хрюкнув, мужчина поправил съехавшую грудную пластину. — Девочка и летающая… Вафля? Неважно! Они убили целый взвод наших ребят! Мы с тобой последняя точка обороны. — Ясно... Несмотря на то, что внутри меня возгорелось пылкое пламя озлобленности на все и вся, мой ответ был прост и до ужаса холоден. Неприятное осознание того, что придется в который раз сообщать родным погибших об их утрате, кольнуло в районе груди. Никогда не любил такие моменты. — Веди уже. Встав с дерева, я запрокинул верное ружье на плечо. Оружие, издав тихий шёпоток, извергло из себя небольшой парок. Я уже и не помню, когда засыпал без смертельной игрушки в руках. Маска, которая по ощущениям находилась на моем лице вечность, неожиданно слетела, треснув пополам. После не одной потасовки совсем забыл ее сменить. Слезы. Я почувствовал, что по обмороженным щекам потекли тоненькие ручейки слезинок. Мой напарник, увидев мое замешательство, удивленно наклонил голову. — Это чего такое? — удивление в голосе оппонента примешалось с легкой нотой презрения. — Слезы?! — Неважно, — утерев неожиданные капли, я более уверенным голосом обратился к напарнику: — Веди уже! Мой выстрел станет для них последним. Надеюсь… Надеюсь, что мама меня не видит.