Чувства

      В комнате главы ордена полумрак, свет огней стелится по стенам, разгоняя тьму, танцуя под свою одну известную мелодию; их яркости достаточно для того, чтобы узреть переплетение двух тел. Движения — плавные, осторожные, исследующие как впервые. Один укрывает, словно скала, пока второй под ним стелится, тянется, зовëт просящим шëпотом: — Лань Хуань…       И мужчина внемлет, в кратком поцелуе сцеловывая сорвавшийся стон; пальцы скользят в горячем нутре, неторопливо, проскальзывая глубже, надавливая на узкие стенки и вынуждая Сычжуя выгнуться в его руках. Им необходимо быть тише, понимание этого ютится в самых уголках подсознания. Ловя каждый прерывистый вздох юноши, каждую эмоцию на лице и обжигаясь. Ладони блуждают судорожно по широкой спине, бëдра подрагивают, стоит ощутить новое движение, но губы находят чужие и поддаются, позволяя себя направлять. Раскрываясь навстречу, А-Юань мычит в поцелуй, впуская горячий язык и неловко обводя своим, жмурясь до звëздочек перед глазами. Собственное сердце бьëтся быстро-быстро, грозясь вырваться из груди, словно стремясь сорваться в пропасть, к неминуемой погибели в руках своего возлюбленного.       Отрываясь от манящих губ, глава ордена переключает всё своё внимание на бледную шею, которую ему охотно подставляют. Голова идëт кругом от вседозволенности — А-Юань податливый, как глина, ладонью прикрывает рот и выгибается навстречу губам, впуская в себя третью фалангу. Свободная рука со спины ускользает в густую копну волос Сичэня, сжимая её. Словно стремясь впечатать в себя, размыть невидимые границы не только в собственном сознание, разрушенные под напором старшего, но и тела.       Поцелуи обжигают кожу, заставляя трепетать и задыхаться от избытка чувств. Ощущать эту агонию, растекающуюся по жилам жидким огнëм; цепляться пальцами за ткань одеяла, сипло выдыхая с зажмуренными глазами. Трепетать, вжиматься, просить. Безмолвно, не боясь озвучить желаемое, но зная, что адепта поймут и без слов.       Губы тянут дорожку к низу живота, огибая стоящую и истекающую предсеменной жидкостью плоть — губы трогает улыбка, когда мальчишка дëргается от горячего дыхания — и льнут к внутренней стороне бедра. Чуткий слух улавливает прерывистый вздох. Пальцы одновременно с поцелуем двинулись внутри, задевая комок нервов и обводя напоследок стенки, фаланги покидают горячее нутро.       Юноша хрипло выдыхает, приоткрывая глаза, когда чувствует, что его личная пытка, сладкая, как мëд, ещё не завершена. Лань Хуань не торопится, разводя ноги юноши шире и касаясь губами чувствительной зоны бедра; его ведëт, желание растянуть удовольствие на подольше сильно, и наградой служит неконтролируемая дрожь по коже Сычжуя. Тот тихо зовëт его, шепчет что-то в бреду, утопая в удовольствие, и послушно позволяет делать с собой всё, что заблагорассудится, отчаянно доверяя всего себя. — Я не могу больше… — срывается с губ мальчишки. Он приподнимается на локтях и смотрит так просяще на отвлëкшегося от ласк Сичэня. С такой жаждой, что сводит скулы. — Пожалуйста…       Дважды просить нет нужды. Лань Хуань выпрямляется, подтягивая к себе ближе за бëдра и успокаивающе целуя в висок, вжимаясь пахом между ног юноши. Ладони А-Юаня обвивают шею, пока лицо скрывается в сгибе шеи, и тихий вздох опаляет разгорячëнную кожу. Их близость не впервые, но каждый раз — как первый; Первый Нефрит приспускает ткань собственных штанов, дабы зачерпнуть масло и смазать хорошенько возбуждëнную плоть. Мягкий поцелуй за ухом, сжавшиеся коленки на боках, а после прерывистый стон от первого толчка.       Сичэнь мягок, льнëт к юноше, покрывающего краткими поцелую кожу шеи, до которой наконец-то дорвался, и сжимает его бëдра, дабы адепт не ëрзал. Каждый толчок вознаграждается тихими стонами, собственные уста льнут к виску. Всем телом глава вжимает в мятые простыни — ноги юноши скрещиваются на его пояснице, невольно побуждая толкнуться особенно глубоко. Громкий стон тонет в поцелуе. Жадном, всепоглощающем, наполненным чувствам, он глушит непристойные звуки от участившихся толчков. Хватка рук юного заклинателя усиливается, он с трудом поспевает отвечать на поцелуй, чувствуя, как одна из сильных рук мужчины проскальзывает под поясницей и жмëт ближе к себе, вынуждая прогнуться.       Амплитуда движений всё больше, угол проникновения меняется и А-Юань вынужден оторваться от поцелуя, не сдерживая стонов на ухо. Мурашки бегут по коже от горячего дыхания; мужчина судорожно тянет носом воздух и срывается, словно стремясь познать глубины чужого нутра в полной мере, взять то, что ему так охотно предлагают. Пересохшие вмиг уста льнут к незащищённому горлу, так доверчиво подставленному. Живот главы невольно задевает при каждом сильном и глубоком толчке вставшую плоть, бросая в агонию страсти Сычжуя. Он мечется, цепляется, словно в бреду шепча просьбы. Спина Лань Хуаня вся в лëгких царапаних, его волосы завесой закрывают лицо адепта. Отгораживая от всего мира, желая спрятать и насладиться выражением лица юноши; ладони Сычжуя соскальзывают к лицу и с глухим стоном губы ловят чужие в плен поцелуя перед тем, как кануть в бездну удовольствия.       Весь заласканный и перевозбуждëнный, чувствительный к любым ласкам, которыми одаривает Лань Хуань; А-Юань выгибается в его руках, когда член внутри в очередной раз точно попадает по сплетению нервов, и изливается на кожу животов, громко простанывая. Мужчина не заставляет долго себя ждать, придерживая юношу и выскальзывая из него, дабы притереться к бедру. Сбитое дыхание в шею, несколько рваных поцелуев и движений на члене — и бëдра окропляются белëсыми каплями с глухим стоном.       Им хорошо — дыхание смешивается, стремясь восстановиться, глаза устремлены в глаза. Дымка удовольствия плавно ускользает из взглядов, когда их уста соприкасаются в тягучем медленном поцелуе, стремясь успокоить друг друга и насладиться нежностью после утихшей страсти. А-Юань гладит по щекам, закрывая глаза, пока сильные руки скользят по бокам невесомо, пуская мурашки по коже.       Когда они отрываются друг от друга, Лань Сичэнь выпрямляется и берëт в руки полотенце, макая его в миску с водой, заранее приготовленной. Влага холодит кожу, но юноша стоически терпит, млея от заботливых поглаживаний, стирающих пот и семя с кожи. Ощущение истомы в теле, аккуратность главы, с какой мягкостью льнут его губы к коже живота… Это будоражит, заставляя порхать бабочек от осознания, насколько же приятно получить заботу этого мужчины. — Позвольте мне, Лань Хуань. — аккуратно приподнимаясь, просит юноша, и глава не в силах ему отказать, передавая полотенце. Юный адепт смачивает ткань вновь и теперь уже сам омывает обнажëнное тело, оставляя за собой не только влажный след от воды, но и невесомые поцелуи в ответ, смущаясь своей дерзости, однако ощущая прилив радости от того, что ему это разрешено. Слушать вздохи Первого Нефрита, касаться его там, где не было позволено более никому… — А-Юань… — ладонь опускается на спину, вынуждая оторваться от созерцания ареалов мышц и взглянуть на Лань Хуаня. Кажется, Сычжуй подвис, замерев взглядом на линии пресса. Щëки невольно алеют, а ласковая улыбка озаряет лицо мужчины. Он мягко целует в лоб и забирает полотенце из расслабившихся рук, откладывая в сторону. — Пора ложиться.       Всё ещё непривычно засыпать в покоях главы, пускай и не впервые; Лань Сычжую помогают накинуть сорочку и запахнуться, прежде чем мужчина принимается за себя. Его движения плавные и неторопливые, а ткань плотно облегает мышцы, скрывая их. Юноша невольно засматривается на руки — пускай в комнате и темнее, чем было, ведь свечи потухли, очертания всё также чëтки — и касается фаланг, переплетая их со своими. Кожей ощущается ласковая улыбка, коснувшаяся губ Лань Хуаня.       Они ложатся подле друг друга и льнут как можно ближе, переплетая ноги и руки, и укрываются одеялом. Сычжуй млеет от расходящегося тепла в груди, улыбаясь совершенно неосознанно. Большой палец касает щеки мужчины, очерчивая скулу. И тот льнëт к ладони ближе, слегка поворачивая голову, и запечатляет поцелуй на фалангах. Тихий вздох невольно срывается с губ под негромкий смешок, звенящий нежностью. — Лань Хуань, я из-за Вас теряю всякий покой, стоит нам оказаться порознь. — доверительно шепчет юноша, прикрывая глаза. Разморенный теплом и ласками, он утыкается в грудь и крепче цепляется руками, тихо выдыхая. — Я благодарен сегодняшнему дню, что смог провести его с Вами. — Каждая наша встреча для меня отрада и сладкая патока; я рад, мой мальчик, что наши чувства взаимны. — слова касаются макушки, стайкой мурашек скользя по позвоночнику. Лëгкий поцелуй вызывает трепет в душе. — А теперь отдыхай — осталось не так много времени для сна.       Что-то согласно промычав, адепт закрывает глаза и вскоре слышится тихое сопение — полное невысказанного блаженства и счастья. Мужчина, перебирая его тëмные пряди, выдыхает умиротворëнно и закрывает глаза, лишь крепче к себе прижимая юношу.       За стенами ханьши ночь, где-то вдалеке ухает филин, вступая в свои законные права, и никому не ведомо о той связи, протянувшуюся от одного сердца к другому, сплетëнной крепко, намертво — не разорвать.