остывший кофе

      у них на двоих был лишь этот горький дешевый кофе из пакетика три в одном и перманентно зависающий на самых интересных моментах фильма ноутбук в два часа ночи.       казутора смешно морщится от пара, чуть отодвигая от себя кружку с нарисованным на ней лениво развалившимся черным котом, который безумно сильно смахивал на пеке джея (что в общем-то и послужило главной причиной покупки). чифую прячет свои улыбки в этой самой чашке.       кухонный стол — хаос во плоти. смятая пачка дешевых сигарет, купленных наспех в каком-то ларьке по пути домой — напоминание о спонтанном и неудачном цыганском поцелуе. из слишком горьких и крепких сигареты часто следует кашель. приторно-липкая плитка подтаявшего альпен голд с несметным количеством калорий на одну дольку. казутора уже даже и не помнит, почему и зачем купил ее. кажется, была акция, но это все равно мало что объясняет. давно остывший чай из пакетика — а остывший чай, как известно, отвратителен, сколько ни подогревай обратно.       сквозь монотонный звук холодильника и тусклый свет лампы, которую давно пора сменить, чифую смеется раскатисто-громко, чуть прикрывая рот. казутора, усиленно делая вид, что возится с ноутбуком, на самом деле смотрит внимательно, возможно даже слишком. он вглядывается упорно, упрямо, словно пытаясь найти что-то, чего найти не в силах. в поисках неопровержимых доказательств — он лишний. все жесты чифую рядом с ним расслабленные, бесхитростные, какие-то размеренно-домашние. в них нет напряжения ни на йоту. казутора все еще не смог также, хотя и очень старается. правда старается.       кажется, тщетно. он закрывает ноутбук более резко, чем следовало.       чифую — леденцовые конфеты, которые вечно хочется разгрызть, хотя и знаешь, что нельзя.       чифую — чертов срыв после недельного воздержания.       чифую — шипучка, с характерным звуком разлагающаяся на языке, от которой чуть-чуть больно-неприятно.       терпеть можно. даже нужно.       а казутора просто феерический идиот. без красивых метафор.       секунда — они целуются-вгрызаются друг в друга на подоконнике. чифую сдавленно выдыхает в чужие губы и крепче цепляется за его плечи.       казутора не думает в эти моменты. он действует интуитивно. даже нет, не так. действует не он — его тело просто само знает, как поступить. в какой момент стоит прикусить и зализать, в какой — осторожно, почти невесомо огладить. это все словно прописано, а ему остается лишь делать.       шея всегда была его слабым местом. чифую кладет голову на плечо — обманный маневр. сначала едва-едва касается губами шеи — казутора сдерживает предательский вздох. где-то на подкорке еще выжжено «нельзя быть громким». даже терять голову положено беззвучно, бессимптомно.       секундная боль, пронзившая шею, заставляет сморщиться, но несмотря на это казуторе всегда нравились укусы. вероятно даже не «несмотря на», а «из-за». они отрезвляли, давали желанную вспышку чего-то яркого, необходимо-грубого. а чифую, словно в извинение, осторожно, целомудренно целует, чуть касаясь чужих губ. легко, но как-то неуверенно, будто бы впервые. этот контраст между нечаянной грубостью и трепетной нежностью будоражит.       их пальцы бездумно переплетаются. так оно и должно быть, неожиданно ловит себя на мысли казутора.       благополучно забытый ими обоими кофе, как и чай до этого, бесповоротно остыл.        — тора, — тихо окликает чифую, машинально оглаживая большим пальцем его ладонь. — мы все еще можем посмотреть фильм, если хочешь.       казутора, если честно, уже даже и не помнит, какой там фильм хотел посмотреть и хотел ли вообще. сейчас единственное, что он хочет — вновь и вновь чувствовать тепло чужих губ и легкую тяжесть (чертов оксюморон) касаний. хочет едва слышно шептать какие-то слишком сентиментальные глупости, которых в здравом уме ни за что бы не сказал. он просто так безнадежно хочет чифую. и не столько в физиологическом смысле.       фильм может подождать.