Марионетка

Великой Империи Ко больше не было. Коэн был мертв, Комэй и Коха были изгнаны, а человек, который положил начало концу, сложил свои полномочия и сбежал в неизвестном направлении. Надо было начинать все с чистого листа. И она оказалась как раз там, где должна быть. Глупая маленькая принцесса, самая младшая из всех, обыкновенный бастард, чья мать была известной в трущобах проституткой. Все видели в ней куклу, удобный инструмент без воли и сознания. Просто безжизненную тупую марионетку, которую можно посадить на трон и использовать ради личной выгоды. Когьеку их прекрасно понимала, будь она на их месте, поступила бы точно так же. Советники дергают за нитки, которые сами же привязали к ее рукам и ногам. Советники говорят ее голосом, обещают Синдбаду вечную преданность и покорность, а за спиной плетут нити интриг, чтобы однажды восстать из пепла. Империя Ко никогда не сдается, она будет ползать по земле, молить и упрашивать, чтобы после подняться с колен и сжечь до тла всех, кто заставлял ее позорно пресмыкаться перед другими. И Когьеку верит, как и все во дворе. Они еще расправят крылья, и если не их поколение, то следующее точно… Все шло своим чередом. Когьеку молча следовала планам, встречалась с послами, ездила на собрания, вводила новые реформы, чтобы улучшить жизнь своего народа. К последнему относились скептически, и никогда не воспринимали всерьез попытки необразованной дочери шлюхи что-то там сделать во благо народа. Ка Кобун, упивавшийся полученной благодаря ей властью, тоже не верил в нее. На душе становилось пусто и одиноко с каждым прожитым днем. И каждый день проходил мимо нее, оставляя в груди осадок из невыносимой тоски по былым временам, где она не Императрица, а принцесса-бастард, покорившая подземелье джинна назло всем, наперекор всему. Даже тогда ее оставили просто как принцессу на выданье. Императорского образования, которое помогло бы ей встать вровень с остальными братьями, она не получила, да и надо ли ей это было? За широкой спиной Коэна о таком она как-то сильно не задумывалась, оставляя все на его плечах. А потом он умер, Хакурю стал императором и, внезапно передав ей бразды правления этой огромной почти разрушенной страной, исчез, оставив ее одну разгребать все оставшееся после себя дерьмо. По другому это и назвать то было сложно. Когьеку тогда молча приняла ответственность, и так же молча следовала всем приказам своих многочисленных советников, прекрасно справлявшихся с ее обязанностями самостоятельно. Она Императрица, пусть и не имеет даже толики того влияния, которым обладали ее отец и братья. И по законам Ко ей необходим наследник, который продолжит ее род. Все высокопоставленные чины Ко присылали в ее дворец собственных сыновей, однажды в ее покои даже привели мальчишку лет пятнадцати. Когьеку возмутилась, вышвырнула его за порог комнаты и приказала больше никого не впускать без ее на то разрешения. А потом она как-то сорвалась. Уронила шкафы, разорвала в клочья исписанные листы бумаг, свитки, на которых были ее новые бесполезные идеи, швырнула в пришедших на громкий шум беспокойных слуг книги. Комната в один миг стала полной, словно такой и должна быть. Когьеку посмотрела на весь устроенный собой бардак, и впервые после смерти братьев и становления императрицей, рассмеялась. Кажется, она понемногу сходила с ума, но так ли это важно? Послы из Империи Рем гости редкие. После того, что произошло с ее братьями, их визит стал еще более редким. Когьеку встречает гостей с улыбкой на лице. Господин Му кланяется ей, как и прибывшая с ним свита, поднимает голову и с плохо скрытым беспокойством спрашивает о том, как идут ее дела. «Плохо» — хочется сказать, закричать, но она смотрит на своих советников, вспоминает свой недавний срыв и с неизменной улыбкой говорит, что все хорошо. Вечером, лежа на кровати в своей комнате, Когьеку не отрываясь смотрит в потолок. Советники не одобрили ее выходку и поторопили с выбором наложника, с которым ей предстояло разделить ложе. Так противно… Не об этом она мечтала, когда шла покорять лабиринт джинна. Не о том она думала, когда отказалась выходить за бывшего короля Баллбада. Не о том она грезила, когда влюблялась в проклятого Синдбада. И совершенно не так она хотела прожить свою жизнь. Жалкая императрица, глупая и слабая, с головы до пят опутанная нитями, за которые ее дергают раз за разом. Одинокая настолько, что даже выть сил нет. Советники сказали, что родить ребенка от господина Му будет даже лучше, потому что он выходец благородной семьи Рема, потомок одного из величайших королей, кандидат, избранный самой Верховной Маги. В Ко сильные люди с хорошей родословной на вес золота, а то, что он из Империи Рем им даже на руку, у ее будущего сына или дочери появится сильный союзник. Они выбрали дату их с господином Му совместной ночи, обсуждали планы, в которые уже вносили некоторые коррективы. Оставалось лишь с ним самим переговорить, но об этом они особо не переживали, думая, что у дочери шлюхи масса способов соблазнить мужчину. Когьеку молча с ними соглашалась, понимая, что другого ей не дано, хотя прекрасно знала, что как мама не умеет и не может. После смерти Коэна у нее и выбора то особо не было. Она воровато оглядывается по сторонам и, обойдя многочисленных охранников и слуг, пробирается в покои господина Му и предлагает ему себя. Крепко жмурится, понимая, что поступила необдуманно, заявившись к нему одна и без предупреждения. Советники должны были поговорить с ним завтра, но она решила, что хотя бы здесь может позволить себе самой что-то решить и сделать. Он удивляется, ярко-красные глаза широко распахиваются. Он явно не ожидал от нее подобной «смелости». А потом она ловит в его взгляде беспокойство, и он по братски треплет ее по волосам и спрашивает, все ли хорошо, и Когьеку снова срывается. Обняв его и прижимаясь к его груди, она начинает плакать, громко и навзрыд. И чувства хлещут из нее бурным потоком, и ей не удается их остановить. Завтра будет стыдно, завтра советники будут ругать ее за такую необдуманную оплошность, но сейчас, когда теплые руки заботливо обнимают в ответ, а тихий голос ласково говорит, что все будет хорошо, это кажется чем-то неважным. Она просыпается не в своих покоях. В голове очень пусто, словно вчера она напилась на празднике Махраджан в Синдории. Синдории… опять она возвращается в прошлое. И от воспоминаний становится грустно. Иронично, но она бы все отдала, чтобы вернуться в те беззаботные дни. Она привстает на постели и, окинув взглядом комнату, останавливается на Му, который сидит на кровати спиной к ней. Когьеку сразу начинает краснеть, когда понимает, что вчера поступила очень глупо, заявившись к нему в покои. Какая из нее императрица, черт возьми! Да даже дочь шлюхи из нее никакая. — Простите, господин Му… — говорит она, виновато опустив голову. — Такого больше не повторится. — Я понимаю вас, — говорит Му с неизменной приятной улыбкой на лице. — И, думаю, соглашусь с решением ваших советников. — Что… — во рту становится сухо, и где-то внутри все бухается в пропасть от его слов. Нет-нет-нет, Когьеку не хочет разделять ложе с человеком, который просидел с ней в обнимку до глубокой ночи, утешал и выслушивал все, что она говорила. Ее старшие братья не были такими, погруженные в собственные дела, и как бы она ни старалась, им было плевать на нее. И Когьеку в этот момент кажется, что госпоже Мурон очень повезло родиться его младшей сестрой. Завидно. А ей только и остается, что сидеть в золотой клетке, не имея возможности даже голоса подать, да о мести думать. Глупо. Она глубоко вдыхает, собираясь с мыслями, и опустив голову, произносит: — Не стоит, господин Му… Ее комната большая, гораздо больше той каморки, в которой она жила со своей матерью, и даже больше того, в котором она проживала будучи принцессой. Она богато обставлена, в ней есть все, и нельзя просить о большем, но в ней очень одиноко. Когьеку чувствует невыносимую тоску, глядя на все это убранство, стоимость которых она даже в уме не в состоянии прикинуть. Она вздыхает, смотрит на закрытую дверь и ждет. Теребит в пальцах локон длинных распущенных волос и нервно кусает губы, волнуется. Это ее первый раз, и было бы очень хорошо, если бы все получилось сразу. Му хороший человек, но делить с ним постель больше одного раза она не готова. Это как переспать с собственным старшим братом — мерзко, отвратительно. Когьеку сразу оказывается мыслями в борделе, где несколько старых и молодых солдат поочередно трахают ее мать, заставляя кричать отнюдь не от наслаждения, бьют наотмашь по лицу и оставляют уродливые синяки по всему ее телу. Когьеку судорожно вздыхает и замирает, когда двери в ее спальню с тихим скрипом медленно начинают открываться с другой стороны. Начало ее конца приходит к ней с небольшим опозданием, словно он тоже пытался оттянуть момент до неизбежного. Мужчина, который пришел к ней вместо Му, не тот человек, который станет церемониться с какой-то глупой Императрицей. Она встает, удивленная, но больше испуганная тем, что Му не пришел, а отправил вместо себя одного из своих подчиненных. Его Когьеку не знает, и знать точно не желает. Он огромный и страшный, словно дикий зверь, готовый крепко вонзиться ей в глотку зубами, часть которых выглядывает из его разорванной щеки. Она возмущенно открывает рот, требовательным тоном приказывает ему уйти, а он не слушает ее, и идет прямо к ней, внимательно смотря на нее, прицениваясь, словно она какой-то товар на рынке. Презрение на его губах вонзается в душу как раскаленный нож в масло, Когьеку уже не приказывает, а кричит. Но крик этот уходит в пустоту, потому что никто не приходит защитить ее — свою единственную Императрицу. Словно все в курсе того, что происходит. И она сдается, впервые после смерти брата Коэна, бессильно опускает руки, оставляя все на волю судьбы. Момент, когда фаналис бросает ее на пол и наваливается сверху, Когьеку пропускает, поглощенная собственным безумием в отчаянной попытке хотя бы мысленно сбежать из этой огромной комнаты. Когда он рвет на ней одежду и осыпает ее тело жадными поцелуями, ей мерещится мама и маленькая комната, в которой она обычно принимала своих клиентов. Когда он вставляет в нее сначала один палец, а затем и второй, Когьеку вспоминает распластанное на столе тело матери, ее бледное, худое лицо, ее взгляд, лишенный всякого смысла, устремленный прямо на нее. Она слышит скрипы стола и громкие стоны, дыхание двух человек. И ей начинает казаться, что на том столе лежит она, и что между ног ее лапают руки не одного человека, а целой толпы мерзких ублюдков, поглощенных похотью. И когда он осторожно вставляет в нее свой член, Когьеку кричит от боли, чувствуя, как ее изнутри разрывают на части. Кажется, что она проснулась от долгого, тяжелого сна, и сразу оказалась в каком-то кровавом аду. А перед глазами незнакомый мужчина с разорванной щекой, и он выжидающе смотрит на нее, не решаясь продолжить. Когьеку плачет, отворачивает взгляд в сторону и хнычет как ребенок, пытается привыкнуть к чужой плоти внутри себя. Получается плохо. От боли даже думать толком не выходит, что уж говорить о плане мести, который с таким упоением грели ее советники, о котором шептали ей на ухо. Если бы она знала, что цена за абсолютное послушание будет такой, она бы ни за что на свете не согласилась на все это. — Простите… — он целует ее в висок и двигается медленно, будто боясь ранить ее, не как все те многочисленные клиенты матери. Когьеку в середине процесса даже становится легче принимать его в себе, но все равно больно. Он слишком большой, и выдержать такое физически не получается. — В следующий раз будет легче. В следующий раз… Когьеку широко распахивает глаза, не понимая, упирается ладошками ему в грудь. В следующий раз. Она была не готова к этому, следующему разу. И когда этот следующий раз произойдет? Непонимание, тревога, страх… все это захватывает ее изнутри. Она сжимается, и сжимает его внутри себя так сильно, что он через пару толчков кончает в нее и ложится рядом тяжело дыша. Когьеку смотрит в потолок своей комнаты и сглатывает слюну. Все это ради Империи, но ей все равно мерзко. И внизу живота пульсирует и саднит от боли. Но то ли еще будет, об этом даже думать страшно. Дни сменяются неделями, а ночи проходят на удивление не так, как она себе представляла. Он приходит к ней, молча раздевает ее, и когда она послушно ложится на кровать, наваливается сверху. Не как в первый раз, когда просто набросился на нее словно изголодавшееся животное. А может, ей просто казалось из-за страха. Он очень осторожен с ней, он никогда не позволяет себе лишнего, и Когьеку, которая больше не испытывает боли от их близости, неожиданно для себя удивляется тому, что может так стонать от удовольствия, которое она испытывает каждый раз, как он входит в нее, касается ее, целует ее. И когда он в который раз кончает в нее, привычно ложится рядом, она тихо спрашивает: — Как вас зовут? Он поворачивает в ее сторону голову и очень долго молчит. Молчание это давит, и ей становится даже стыдно, что она не спросила об этом в первую ночь, или во вторую. Спрашивать об этом по прошествии трех недель как-то даже глупо, думается ей. — Ро-Ро, — все-таки отвечает он, и Когьеку, не решаясь взглянуть на него, тихо говорит «Я Когьеку». В груди становится как-то теплее от его ответа, и она даже осмеливается положить руку ему на грудь и, доверчиво прижавшись к его телу своим, закрывает глаза и проваливается в сон. Когьеку. Когьеку. Имя такое редкое, величественное, сразу понятно, что его подарил ей родной по крови отец, никто более бы не стал называть ее так. И это единственное доказательство того, что дети ему были небезразличны, как бы не относился к его аморальным поступкам покойный братец Коэн. Когьеку даже гордится этим именем, потому что с ним она становилась ближе к своим братьям и сестрам, даже если они редко проявляли заботу по отношению к ней. Ро-Ро тоже очень красивое имя, и зная его смысл можно с уверенностью сказать, что он был желанным ребенком в своей семье, даже если судьба распорядилась иначе, и он в скором времени был пойман работорговцами. Когьеку с трепетом ждет вечера, ждет его в своих покоях и думает, что на сей раз сможет с ним поговорить. Хотя бы о его семье, о его прошлом. Может, и про себя чего расскажет. А во время ужина ее внезапно начинает тошнить. Запах рыбы слишком резкий и отвратительный, словно ей подали на блюде что-то тухлое и мерзкое. Ее рвет прямо на пол, она тяжело дышит и скидывает со стола блюдце с жареной рыбой, приказывает унести все, потому что ей плохо. Ночью Ро-Ро к ней не приходит, поскольку лекарь, осмотревший ее, говорит о том, что она наконец-то беременна. Эта радостная новость проносится по всему дворцу, а Когьеку чувствует, как внутри нее снова все умирает. Отчаяние охватывает ее, и она остается наедине с собой в своей огромной комнате. Одна, как и положено той, что покорила подземелье джинна одиночества и грусти. Планы советников идут своим чередом. Она беременна, и все говорят, что это один из ее наложников. Когьеку не отрицает факт своей беременности, а о том, что она делила ложе с чужестранцем, в ее огромной Империи знают лишь несколько человек, в их число входит сама Когьеку, ну и Ка Кобун, что естественно. А о том, что она последние три недели спала не с благородным Алексием Му, а с его подчиненным, знает лишь сама Когьеку, и тактично молчит. Этот секрет заставляет ее иногда улыбнуться, глядя на довольно улыбающихся советников, планы которых идут далеко вперед. Она представляет их перекошенные лица, когда вскроется вся правда, но к тому времени ее уже не будет в живых. Месть королю Синдории, которую она лелеяла в груди, как-то даже отходит на задний план, потому что происходящее в Империи начинает казаться ей во много раз ужасней. И ей есть с чем сравнить. Там, за далекими семью морями ее бы никто не заставил предлагать себя чужаку как это делают шлюхи в борделях, как это делала ее мать. Там бы ей никто не сделал больно, с ее мнением бы считались и не видели в ней простой инструмент для достижения цели. Когьеку провожает поднимающегося на корабль господина Му, с ним же уезжает Ро-Ро, с которым она за три недели толком даже не поговорила. Она дотрагивается до своего живота, чувствуя, как внутри пульсирует новая жизнь, и глядит на своих слуг и некоторых из советников, сопровождавших ее везде и всегда. Они жаждут мести, и взгляды их направлены не на нее, а на едва формирующийся плод в ее утробе. Когьеку тоже жаждала мести, и если не она, так кто-то другой, более молодой и сильный, более образованный и хитрый, кто сможет пережить Синдбада и положить конец его чертовому Альянсу, убившему Коэна и уничтожившему ту величайшую Империю, которой она так сильно гордилась. Надо только вытерпеть, выносить и родить, остальное уже не так важно, потому что как только он родится и закричит в первый раз в жизни, ее уже не будет в живых. Она жаждала мести… Когьеку касается руками своего живота и с грустной улыбкой смотрит на то, как убирают трап и поднимают якоря. И давя в себе желание броситься вслед за ними, она разворачивается и в окружении безликих и холодных слуг молча идет во дворец.