Лучшее лекарство

– С-слушай, а давай ты все-таки выйдешь за… за меня? Ну, когда-нибудь… – Заткнись и пей отвар, Торп. И как её все же угораздило начать встречаться с этим… альтернативно одаренным? Вчера ночью лило как из ведра, а он выперся наружу со своим мольбертом и полтора часа стоял в одной футболке на холодном ветру, как будто у него неиссякаемый запас здоровья! Понимаете ли, ливень был такой мрачный, и серый, и с молниями, а сверху тучи такого редкого темно-лилового оттенка… И все это напомнило ему о ней, поэтому он поймал вдохновение и решил все это для неё запечатлеть. Вдруг она в два ночи спит и такую красоту пропустит! И вот результат, пожалуйте. Температура под сто четыре градуса, хрипящий, еле слышный голос, и улыбка на бледном, как… как у Уэнсдей, лице, вкупе с неадекватно горящими глазами. И окончательная атрофия инстинкта самосохранения, а ведь его и так там было с гулькин нос. Обнаружив его таким только к вечеру, после занятий (потому что, вдоволь нарисовавшись, кто-то лёг и уснул, а потом уже не встал, и на помощь позвать не смог, а нового соседа в комнату так и не завезли), Уэнсдей пришла в ярость. Нет, ну вот как так можно? Ну, хорошо, если быть совсем честной, ярость была чуть позже. Сначала, зайдя к нему в комнату, чтобы узнать, отчего его не было на занятиях, и обнаружив его, бледного и трясущегося, на кровати, Уэнсдей пришла в ужас. Такого жуткого, отчаянно неприятного страха она не ощущала с тех пор, как Вещь чуть не погиб от рук Лорел Гейтс. – Ксавьер! – сорвалось с её губ, когда она бегом приблизилась к нему и принялась судорожно осматривать. Первое же прикосновение к горячему лбу отбросило её назад знакомым шоковым ударом, являя фигуру юноши в размытой дождем ночной тьме. Простуда. На мгновение Уэнсдей выдыхает было, но тут же замирает снова – её рука все ещё лежит у Ксавьера на лбу. Сто три, не меньше. Может, больше… И как можно от обычной простуды во взрослом возрасте получить такие градусы? Хотя, чему она удивляется… Если человек выглядит, как призрак, то и иммунитет у него призрачный… Первым инстинктом у Уэнсдей является немедленное желание помочь чем-то самостоятельно. Первую помощь она недурно умеет оказывать, да и вообще из неё может получиться приличный врач (нет, не только патологоанатом)… Но этот инстинкт девушка давит. Хватит, проходили. Нравится ей эта мысль или нет, но весь мир на своих плечах не вывезешь. Если Ксавьеру станет хуже из-за её самомнения… То все кончится похоронами, потому что куда уж хуже… И, отбросив сомнения, Уэнсдей летит в больничное крыло оповещать врача и медсестру. Пока врач осматривает вяло сопротивляющегося Ксавьера, Уэнсдей сидит рядом, удерживая его. К концу осмотра он все же полноценно просыпается и, морщась, медленно хлопает глазами, пытаясь понять, где он. – Доброе утро, – холодно выдаёт Аддамс, – точнее, вечер. Ксавьер с усилием поворачивает голову в её сторону и ищет её взглядом. – Уэнсдей? – Да, – кивает девушка и придвигается ближе, чтобы помочь ему приподняться, – сейчас врач даст тебе лекарства, ты лёжа выпить их не сможешь, – поясняет она. – Уэнсдей, – таки найдя её мутным взором, радостно шепчет Ксавьер, и девушка закатывает глаза – он, кажется, её даже не слышал! Хотя от абсолютного счастья в его хриплом голосе в её груди загорается тёплая искорка… Но эта искорка не умаляет пламени гнева Уэнсдей Аддамс. – Даже спрашивать не буду, чем ты думал, – чеканит она, как только они остаются одни – врач, напихав юношу таблетками и микстурами и оставив большой бокал с горячим травяным отваром для больного и дальнейшие инструкции для отказавшейся покидать мальчишескую комнату Уэнсдей, удаляется восвояси. В ответ на её злость этот неземной чудик улыбается и начинает что-то спрашивать про замужество. Ну вот и что с ним делать? – Ты разве забыл, чем чреваты подобные вопросы? – грозно спрашивает она. Ксавьер вяло пожимает плечами. – Подумаешь, – фыркает он, – я и так, кажется, умираю, какая мне уже разница? Ну так что, выйдешь? Вроде как предсмертное желание. – Продолжишь чего-то желать перед смертью – я, не дожидаясь её прихода тебя живьём закопаю, – шипит Уэнсдей, – допивай отвар и ложись обратно! А злости в голосе уже и нету… Вся куда-то испарилась, оставив только волнение за этого безнадежного романтика, решившего подарить ей красоту на какой-то очередной праздник. А может, даже и без праздника, с него станется… Она отходит на полминуты, чтобы намочить тряпку, но в настоящий момент неадекватно воспринимающий пространство и время Ксавьер пугается. – Уэнсдей! – зовёт он в отчаянии, протягивая руку куда-то вперёд. Девушка со вздохом берётся за его руку, переплетая пальцы своей кисти с его, а второй упираясь ему в грудь. – Я здесь. Ляг обратно. Юноша мгновенно успокаивается и слушается её. «Всегда бы так», – думает Уэнсдей, устраивая на его лбу холодную, мокрую ткань, от прикосновения которой он вздрагивает всем телом. – Давай ты выздоровей, после доживи со своим отношением к собственному здоровью лет до тридцати хотя бы, а потом спроси ещё раз. А я, так и быть, не буду сразу тебя убивать, когда спросишь, а сначала подумаю. Идёт? – шепчет Уэнсдей, склоняясь к нему. – Идёт, – сонно улыбается Ксавьер, закрывая глаза. Ещё минута – и он спит, крепко и спокойно, впрочем, даже во сне не выпуская её руки из своей. – Идиот, – с едва заметной нежностью в голосе шепчет Уэнсдей и свободной рукой тянется поправить мокрую тряпку на медленно остывающем лбу.