Любовь от всех болезней

Валентина налила в большие красные чашки ароматный травяной чай, поставила перед гостьей розеточку с черничным вареньем, глубокое блюдце, пиалу с сушками и присела напротив собеседницы, подперев кулаком подбородок. — Это венец безбрачия, точно тебе говорю, — заключила Нина, налила из чашки в блюдце и отпила, смачно присербывая. — Ой, чай, не больно-то и обидно! Валентина поправила цветастую шаль, тоже налила горячий напиток в блюдце, макнула сушку в варенье, откусила и с тоской посмотрела в окно. На самом деле обидно было очень. Не то чтобы она верила во всякие там венцы, но мужика хотелось безумно. Такого, чтоб шумно отворял дверь, заходил в дом, громыхая своими ножищами, и басил громко: “Валюха, есть че пожрать?! Мечи все на стол!” — Валь, а Валь, ну ты сама не устала? — Подруга погладила по плечу, но Валентина дернулась, скидывая руку. Не любила она, чтоб ее жалели. — Витька твой уж десять лет как помер, чай, хватит целибат-то блюсти! — Да хочу я мужика, хочу! — воскликнула Валя. — Только где ж найти его? Ведь все либо женатые, либо.. — Ну вон, Иван, например, какой ни на есть, а мужик, — Нина указала рукой за окно, откуда хорошо был виден соседский двор, забор и спящий под этим самым забором вышеупомянутый Иван, голяшки свои поджал, холодно. Совсем, что ли, подруга с ума сошла? Валя посмотрела на Нину убийственным взглядом. — На безрыбье... — начала Нина совсем тихо, но, наткнувшись на хмурый Валин взгляд, замолчала. — Не? Валя в ответ лишь вздохнула, потом посмотрела на алкаша Ивана. Ведь хороший мужик когда-то был, рукастый. Но как напьется — дурак дураком. — Он мужик-то нормальный ж, — заговорщически понизив голос, продолжала Нинка. — Уж я-то знаю. Валентина удивленно посмотрела на подругу и погрозила пальцем, как маленькой. — А Петр твой знает, что ты знаешь? Нина, ты смотри мне! — Ой, кто про что, а вшивый-то про баню! — Нина повысила голос и взглянула на Валентину, приподняв бровь. — Я ж с женой его, с курвой-то этой Настькой, дружила. И дома у них была, а там все! Все есть… Только вот детей чего-то не было… — Вот-вот, и вообще, хватит языком чесать, чай, пол сам себя не вымоет, и обед сам себя не приготовит. — Ой, — Нина махнула рукой, мол, отстань. — Все уж помыто и приготовлено. А ты б к Ивану-то пригляделась! Глядишь, и маленького понянчила б… На это Валентине ответить было нечего. Четвертый десяток разменяла, а ни детей, ни плетей. Не старая дева, конечно, но… Да, за десять лет, как Виктор помер, немало ухажеров у Валентины было. Прислали к ним как-то доктора из райцентра. А Валя баба-то видная, вот и прилепился он. Шастал нога в ногу, в глаза заглядывал, чуть было не совратил. А потом жена его приехала, и Валю как обухом по голове… “Вот козел! — подумала она тогда. — Чуть на все село не ославил!” Другой, лощеный такой, приезжал все с цветочками да подарочками, но не лежала душа у Валюши, не екнуло нигде. И ухажер, так своего не получив, уехал. Валька вообще мужиков на порог не пускала, боялась, вдруг слухи пойдут? В деревне-то как? В дом зашел – значит, все. Потом от грязи этой не отмоешься. И Иван приходил, да только Валя пьяниц на дух не переносила: отец все детство пил да матушку колотил. Нет уж. Так и отвадила она всех. А теперь все равно было -- слухи, не слухи, только вот не ходит никто больше-то. Валя с Ниной смотрели, как Иван сладко спал, подсунув под щеки ладони. Вот алкаш! Даже до дома не дошел, надо ж так упиться! Где-то внутри проснулась женская жалость. Алкаш алкашом, так ведь замерзнет-то. Чай, не май месяц… — Валь, а Валь… — протянула Нина, словно мысли прочитала. — Давай его в дом затащим, а? Помрет же от холода, жалко. Вот она, сущность бабья, во всей красе. — Идем, — недовольно проворчала Валентина, сунула ноги в теплые калоши, на голову платок набросила, да так и вышла в домашнем платье. Иван спал сладким сном младенца. Валентина с Ниной со всех сторон к нему примерялись. Здоровый, зараза, даром что алкаш! Алкаши вон все тощие должны быть, а этот боров! Валентина пыталась растолкать его и так и эдак. Нина тоже трясла непутевого соседа. — Мож, я своего Петьку позову? — протянула она, ежась от промозглого ветра. — Пусть спит твой Петька, не надо мужика после смены дергать, сами подымем. Валентина наклонилась, перекинула одну тяжеленную руку себе на плечо, повернула голову и поняла, что лицо Ивана близко-близко, а перегаром-то и не пахнет. Странно. А еще страннее, что сам Иван с удивлением смотрел в ответ. И глаза у него, оказывается, голубые-голубые. Как весеннее небо! — Ой, — сказала Валя и от неожиданности плюхнулась на попу. — Не спит. — Ага, — только и ответила Нина. — Да и не пьяный вроде… Иван, ты трезвый, что ль? Иван только у виска пальцем покрутил, рассматривая этих сумасшедших. Устал он уже всем говорить, что завязал еще год назад. Вот что значит деревенские люди. Стоило на неделю запить после развода, так его тут же в алкаши и записали. Ну да, уснул на лавке, так после ночной смены, пока из города добрался — еле дошел. Что теперь, в алкаши записывать? — Не пью я, вообще, — тихо сказал он и пошел к себе. Отворил калитку, осмотрел запустелый двор. Когда-то тут повсеместно росли цветы, а дом полнился счастливым смехом и ожиданием чуда. Но чуда не случилось. Выкидыш, истерики, развод. Катька к маме отчалила, а Иван сначала пил до посинения, а потом пахать стал до упаду. Иногда так и засыпал прям в беседке, не дойдя до дома. Плевать ему было на то, что соседи скажут. — Вот так и спасай людей, — Нинка помогла Валентине подняться, сплюнула на дорожку и презрительно посмотрела на калитку, за которой скрылся Иван. — Пойду я, хватит лясы точить, ты это, захаживай вечерком, у меня наливочка на черноплодке есть, хряпнем. Иди домой, застудишься. — Ага, — только и ответила Валя, оставаясь стоять на месте. — Сейчас.. Значит, не пьет… А чего тогда спит на лавке? Валя посмотрела на лавочку у своего забора и представила, что спит там. Жестко и холодно. Б-р-р! Закусила губу и подумала, что, наверное, в доме должно быть стократ хуже, раз туда идти совсем не хочется. Так и представила, как приходит вечерами Иван, а дома и жрать нечего, и пустота гулкая по комнатам гуляет. И вспомнила Валентина про мясной пирог, что с утра ваяла, про крынку молока, с вечера принесла… Вспомнилось вдруг, как Витя приходил домой уставший, но довольный. И такая тоска сердце сжала, что хоть волком вой. Валентина решительно направилась в дом, завернула пирог в холщовую тряпку, прихватила кувшинчик с молоком и пошла к соседу. Калитка так и была открыта, и Валя прошла во двор. Осмотрелась — вокруг все серо и уныло. Она подошла к крыльцу, стукнула в дверь раз, другой. Ответом ей была тишина, тогда Валентина толкнула дверь, та тоже была не заперта, и прошла в дом. Кругом пыль и грязь гнездились комьями, и Валя еле сдержалась, чтобы не чихнуть. Сосед нашелся в первой же комнате — сладко спал, свернувшись калачиком. Валя решила оставить продукты на кухне, но, как только вошла туда, чуть не закричала от ужаса. В мойке груда посуды, грязный стол, словно никогда не скоблили его, самовар, сковородки, все жиром заросло! — Вот это свинарник, — тихо сказала Валентина и мысленно уже составила план уборки. Она домывала стол, когда в дверном проеме огромной кухни появился сонный Иван. — Э-эм… — промычал он, почесал затылок, ероша волосы. Валентина неловко замерла посреди идеально чистой кухни, посмотрела в сонное лицо Ивана и отругала себя за самоуправство. Ну кто просил? Кто? Видно же, что Ивану не по душе ее забота. — Я... тут… прибралась немного… — Да, вижу… Валентина еще раз осмотрела плоды трудов своих. Начищала самовар этот, намывала пыльные окна, а сама в душе представляла, как обрадуется, да что там обрадуется? Хоть спасибо скажет… Но нет, стоит, переминается с ноги на ногу. К слову, ни одной бутылки в кухне не нашла, ни намека на алкоголь… Значит, и правда не пьет. — Пойду я, — она неловко улыбнулась, протиснулась мимо застывшего в дверях Ивана, а тот словно случайно ее еще больше к косяку припер, что Валюша даже забыла, как дышать. Смотрел на нее глазищами своими синими и молчал, подлец. Она дернулась сильнее, замерла на секунду… Чекушка, что ли, в кармане? — Ага, пол-литровая, — почему-то ответил Иван. Она что, это вслух сказала?! Божечки, стыд-то какой! Иван смотрел вслед Валентине, потом снова осмотрел словно чужую кухню. Комната сияла чистотой, а Ивану чуть ли не выть хотелось. Снова в доме пахло пирогами, уютом и чистотой, как когда-то в забытой жизни. Желудок жалобно заурчал, и Иван все же решил попробовать соседкину стряпню. Не пропадать же добру! Уж и забыл, когда ел по-человечески! Иван и не понял, как проглотил и пирог, и крынку молока, посмотрел в сторону печи, там стоял большой глиняный горшок. Он не помнил, чтоб такая утварь у него в доме имелась. Валюша, наверное, принесла. Приподнял крышку, а там еще горячая картошка, парует и пахнет так, что не голодный, а слюной подавился. Иван еще раз оглядел чистую кухню, блестящий самовар и большой пузатый расписной чайник, и стыдно ему стало, даже спасибо человеческое не сказал. Идиот. Поднялся на чердак, прихватил большой ящик с инструментами, подумав о том, что скажет спасибо по-своему, как умеет. Валентина грустно смотрела на дырку в полу и старый покосившийся сервант и думала о том, что без мужа дом стал потихоньку разваливаться. Нет, прибить полочку или подкрутить чего по мелочи Валя могла и сама, а вот так, глобально… Скрипнула калитка, и Валентина посмотрела в окно. Иван решительно шел к крыльцу, неся в руках огромный ящик. Остановился, посмотрел на ступеньки, одна из которых прогнила давно и провалилась, недовольно покачал головой, оставил ящик и пошел обратно. Валентина замерла у окна, наблюдая, как он возвращается с небольшими досками и пилой, как примеряет к ступенькам, пилит, стучит молотком. Куртку сбросил, в одной тонкой кофточке остался. Валя стояла, покусывая кончик толстой косы, и смотрела, смотрела. Как смазывает чем-то ржавые петли калитки,стучит там что-то, делает. Как проверяет на прочность и довольно улыбается сам себе, а потом просто молча уходит, взглянув напоследок туда, где она стояла. И Валентина стоит еще какое-то время, ругая себя за трусость. А с вечера готовит ему, собирает продукты в корзинку, чтобы на работу обед взял, и с утра, когда над их деревенькой только-только занялась багряная заря, спешит оставить корзинку возле его двери на крыльце. Так и ходили они друг к другу втихаря, он ей ремонт мелкий делал, она его подкармливала, украдкой наблюдала за его работой. Валентина шла домой после вечерней дойки, уставшая, но довольная. Несла в бидончике парное молоко. Подходя ближе, заметила в своем дворе Ивана. Тот сидел на ступеньках на крыльце. — Здравствуй, — Валя подошла ближе и замерла, глядя, как Иван мнется, словно сказать что-то силится. — Голодный? Иван кивнул. — Я тут вот… это… как его там… во! — он показал на огромный ящик с инструментами. Слова будто застряли во рту, никак не желая выходить наружу связным потоком. Да и не умел он никогда говорить красиво. Давно ему Валентина нравилась, но столько раз ему давали от ворот поворот, что он и пытаться перестал, а тут расцвел, словно второй шанс получил. — Идем, Ваня, — сказала Валентина. — У меня тут молочко парное, я его тебе несла. Иван прошел в дом, в котором не бывал ни разу. Это во дворе да огороде он порядок навел, а тут… Покосившаяся лестница на чердак, добротный, но требующий внимания сервант и небольшая дырка в полу. Походил вокруг нее, приложил чего-то. Валя еще немного посмотрела на мужчину, как ловко тот с инструментом работал, и ушла на кухню стол накрывать. — Валюш, — раздался голос совсем рядом, а Валентина аж подскочила с испугу, и молоко из чашки выплеснулось на пол. — Пойду я… И тут внутри словно оборвалось все. Уходит! Снова уходит! Сколько можно? Как дети малые, тайком друг к дружке бегают. — Нет! — воскликнула она, развернулась и вцепилась что было мочи в байковую рубаху. На губы его посмотрела да так и приникла к ним. Дыхание сперло, вся смелость тут же исчезла куда-то, а в животе все узлом свернулось. Иван застыл сначала, а потом лишь сильнее Валентину к себе прижал да поцеловал крепко. Так, что у нее колени подогнулись. — Я за досками в сарай хотел сходить, дуреха, — улыбнулся Иван, заправил за ухо прядь волос, а Валя почувствовала, как краснеет. — Но такой поворот мне тоже нравится! Никуда я не уйду, сам уже хотел тебя замуж звать, что мы как дети, в самом-то деле. Валентина зажмурилась, чувствуя, как сердце подскочило к горлу, прижалась щекой к сильной мужской груди и выдохнула. Впервые одиночество не давило на горло. Кажется, нашла она свое средство от тоски и уныния, а еще, видно, и правда черника для глаз полезна, раз она после варенья счастье свое наконец разглядела.