MyDarkJournal

На столе в давно опустевшем доме лежит ничем не примечательная тетрадь. Простая, старая, пыльная, без каких-либо надписей, обложка у неё однотонная, коричневая и узор был на ней — небольшие одинаковые ромбики. Она не привлекала внимание, и поэтому брать в руки её не хотелось, казалось бы, а что там можно найти? Номера телефонов людей, которых уже давно нет в живых? Список дел, которые необходимо было сделать владельцу этой тетради много лет назад? Однако открыв тетрадь на самой первой странице, можно увидеть крупные аккуратно выведенные буквы, расположенные вверху:

МОЙ ТЁМНЫЙ ЖУРНАЛ

Под ними ничего не было, просто пустой пожелтевший от времени лист в клетку. Переворачиваем страницу. И начинаем историю человека, которому принадлежала эта тетрадь. …Меня зовут Эйстейн Ошет и мне 25 лет. Я гитарист блэк-метал группы, которую сам же и создал. Моя жизнь изменилась с появлением одного человека. “Почему ты начал именно с этого момента, не рассказав о себе практически ничего?” — наверняка подумали Вы. А потому что история, написанная здесь, будет как раз об этом человеке. Мы искали нового вокалиста, и спустя несколько дней поисков, нашёлся один подходящий. Прислал нам письмо с записью своего голоса и дохлой крысой в придачу. Сначала это поставило нас всех в ступор, но прослушав запись, мы поняли — это тот, кто нам нужен. И вот через неделю, после короткого “приезжай”, он явился, и совсем не из Трансильвании*, а из обычной Швеции. Он был не таким, как все. Всё, что он делал — всё было странным. Его никогда невозможно было правильно понять, как идеологию Северной Кореи*. Никогда нельзя было угадать, что происходит у него в голове. Некоторые его действия не на шутку пугали остальных участников группы, однако это оттого, что никто не привык видеть рядом с собой такого чудика. Пелле Олин, так звали этого странноватого парня, будто заполнял мою пустоту. Он приглянулся мне с первой встречи, когда я увидел его — высокий, тощий, в невероятно широкой одежде, что болталась на его костлявом теле. А через пару недель он сделал мою жизнь невозможной без его существования. Пелле улыбался крайне редко, и для этого была нужна веская причина, и с самого начала было ясно, что развеселить его сложно. Несмотря на это, с ним было комфортно находиться рядом. Почти всё время он молчал, предпочитая внимательно слушать, что говорят другие, но бывало и такое, что Пелле, с загадочным видом, вдруг начинал говорить что-то безумное, никому не понятное. И тогда никто не смеялся: все пытались осмыслить сказанное им. Я слишком быстро привык к Пелле; я был счастлив с ним. Его странный и временами тяжёлый характер, редкие улыбки, неловкие разговоры и последующее за этим признание в чувствах — всё это часть моей тёмной истории. Этот журнал полностью о Пелле и для Пелле. Я бы не хотел, чтобы эти записки прочёл кто-то другой, но даже если это и произойдёт, то я хочу, чтобы Вы знали, что я не мог представить ни одного дня без этого человека. Я любил. А Пелле? Пелле любил лес. А лес любил Пелле. Иногда уходил ночью и пропадал там, и возвращался лишь под утро. Не знаю, что он делал, но однажды сказал мне, что он там спит. Я попросил показать то место, которое служит ему постелью и мы отправились в глушь, сквозь огромные деревья. Пелле был на удивление весел и то и дело убегал от меня, мчался вперёд, да так быстро, что его тонкая фигура исчезала вдалеке. Я бежал за ним, намного медленнее, но останавливаться не собирался. Я догнал его, Пелле тяжело дышал, потом звонко смеялся и улыбался так, что серое небо очищалось и начинало светить солнце. Я любовался. Схватил его и прижал к себе, как сокровище, не желая отпускать, затем встал на цыпочки и поцеловал его в лоб. Тишина. Ни единого громкого звука, который мог бы отвлекать от этой чарующей атмосферы. Привычный шелест листьев и едва слышимое пение птиц где-то за деревьями смешивались в один отдалённый, незначительный шум и казалось, что весь мир остановился на месте, нет больше смысла куда-то спешить. Впереди у нас целая вечность, резкая, как запах бензина и неизведанная, полная опасностей. Но ничто не может пугать, пока ты не один. — Я люблю тебя, — тихо произнёс я, погладив Пелле по светлым волосам. — Я тебя сильнее, — ответил он. --------------------------------------------------------------------------------------------- Пелле проводил в своей комнате значительную часть времени. Она была закрыта, но я заглядывал к нему иногда, проверить, всё ли с ним хорошо. И в этот раз я решил зайти, навестить его, соскучился ведь. Открыл дверь, осторожно прошёл внутрь. Пелле сидел за своим столом и что-то рисовал. — Что ты рисуешь? — поинтересовался я. — Деревья-суицидники*, — отвечал он. — Что? — я удивился. — Ты всё равно не поймёшь, — отмахивался он. Я взглянул на рисунок. На нём красовались тёмные деревья с раскидистыми ветвями на фоне красного неба. Перед сном Пелле бормотал что-то уставшим голосом, что-то, к чему я никогда не относился серьёзно. Он плохо спал, постоянно ворочался во сне, часто просыпался среди ночи от кошмаров, которые мучали его уже долгое время и громко вскрикивал. От его крика просыпался и я. Открывал глаза и видел, как он сидел на краю кровати и тяжело дышал. Он был очень напуган. Я успокаивал его, перебирал светлые волосы, надеялся, что следующая ночь будет спокойной. Ночь настала. Опять разговоры перед сном, опять попытки быстро заснуть. Пелле снова говорит: — Не представляешь, но я каждую ночь связываюсь с миром мёртвых. — Ты и так просыпаешься, кричишь, тебе кошмаров что ли мало? — забеспокоился я. — Это не как кошмары, это не страшно. И самое главное, они, мёртвые меня слышат. Знаешь, как выглядит этот мир? — И как же? — Там вечная тьма: свет до них не дойдёт никогда, да и им это вовсе не нужно. Там холодно, льды никогда не растают, а ещё там туман, белый-белый. Помнишь деревья-суицидники, которые я нарисовал? — хоть воодушевление от рассказа нарастало, усталость никуда не делась. Пелле зевнул. — Да вроде помню, а что? — Они растут там, их много, целый лес. Он, лес, находится на высокой горе, скрытой за туманом. Туда можно попасть, если… — и, не договорив предложение до конца, Пелле заснул. Наконец-то. “Опять выдумал какую-то ерунду и радуется, как ребёнок” — подумал я и перевернулся на другой бок. Когда все участники группы разъехались по домам, наше небольшое лесное убежище опустело, и я стал замечать то, на что раньше не обращал внимания. Пелле страдал от депрессии. Лежал на кровати, неподвижно глядя в одну точку. Сидел за столом, опустив голову на руки. В таких положениях он мог находиться часами. Это было страшно — страшно видеть его таким. Он молчал и даже не отвечал на мои вопросы, он страдал, а я не знал, как помочь ему. Вскоре Пелле почти перестал покидать комнату. Видел я его крайне редко, только когда сталкивался с ним на кухне или в коридоре, или когда он уходил в лес. Теперь всегда один. Я видел, как ему было плохо, с каким трудом он проживает каждый день. Я хотел спасти его — он не хотел, чтобы я что-то делал. Единственное, что мне удалось однажды — это с большим трудом уговорить его пойти со мной в лес. Я взял ружьё — одностволку, что я купил совсем недавно, взял, чтобы пострелять по птицам и обещал, что будет весело. Мне хотелось, чтобы Пелле улыбался как в тот раз. --------------------------------------------------- Я прицелился в очередную пролетающую мимо птицу и выстрелил. — Чёрт, промазал, — выдохнул я и с грустным видом перезарядил ружьё. — Как всегда, — засмеялся Пелле. Я, позабыв о своей печали, взглянул на него. Он стоял передо мной, сияя в свете солнца, и тонкие игривые лучики путались в его волосах. Он смотрел на меня и улыбался. Он выглядел таким счастливым, как никогда, словно эта маленькая нелепость решила слишком многое в его жизни. Он казался мне настоящим ангелом, и в нём было прекрасно абсолютно всё. Я хотел было сказать ему что-то, как он опять удрал от меня. А бегает Пелле быстро и мне надоело носиться по лесу и ловить его. Я кричал ему, чтобы он возвращался, а он в ответ только хохотал и продолжал бежать вперёд. Потом — как обычно, словно по хорошо выученной схеме: Пелле уставал и останавливался, а я, не теряя ни минуты, хватал его и крепко сжимал в объятиях. Он с лёгкостью поддавался, расслаблялся и наваливался всем своим весом на меня, благо весит он мало, и удержать его в руках было нетрудно. А в этот раз он слегка оттолкнул меня и я понял, что настроение его переменилось. На лице его появилась грусть. Пелле перестал улыбаться и сказал: — Убей меня. Он произнёс это со всей серьёзностью, чуть отстранившись от меня, и приставил ружьё, которое я всё ещё держал в руках к своей голове. — Что? — я испуганно посмотрел на него. — Пожалуйста, убей меня, — повторил он, — просто нажми на курок. Он говорил об этом так уверенно, глядя мне в глаза, так решительно просил убить его. Я не понимал, что случилось, ведь несколько минут назад всё было хорошо. Я понятия не имел, что с ним происходит, но больше всего боялся потерять его, потерять огромную часть себя. Я видел, как он страдал. Больше всего в жизни я не хотел это видеть. С каждым днём ему становилось всё хуже и хуже. Когда он выходил из своей комнаты, я замечал его бледную кожу, безжизненные глаза, спутанные, не расчёсанные волосы, к тому же давно не мытые. Он редко ел и перестал ухаживать за собой. Это не предвещало ничего хорошего. Он угасал на моих глазах. А потом произошло то, за что я никогда не смогу себя простить. Мне пришлось уехать и оставить его одного. -------------------------------------------- Где-то далеко, спрятавшись в тумане, растут деревья, что зовутся суицидниками. Это необычные деревья, они не вырабатывают кислород и не поглощают углекислый газ, а их листья не зелёного, а тёмно-красного цвета. Растут они очень медленно и питаются человеческой кровью, от того и сами они красные. Солнце над ними не светит, они обречены на вечную тьму и холод. Высока гора, на которой они растут, и находится под ней огромная бездна. Не бывал никто на той горе, она так высока, и с каждым шагом воздуха становится всё меньше и меньше… И дышать становится нечем и в конце концов ты умираешь, умираешь медленно и тихо, в нежных объятиях тьмы, под ласковый шёпот мрака. И ты не сможешь себе помочь. Не сможешь ничего сделать. И он не смог. Не выдержал. Покончил с собой, пока я был в отъезде. Застрелился из моего ружья. Он — свет в моей тьме. Был. Погас навсегда. Теперь тьма восторжествовала, кромешная, бескрайняя, окутала меня, и голос в голове твердил своё: Утрата. Боль. Это не моя вина. Так должно было случиться. Он избавился от страданий. Он должен был так сделать. Это не моя вина. Я не виноват. Это моя вина! Я должен был помочь ему. Но я не помог. Меня не было рядом, и он остался один, один во всём мире и мысли мучали его, крепко вцепились в его разум и отравляли сознание. А я? Я получил то, чего не хотел больше всего. Меня теперь переполняет одиночество. Пустота поедает изнутри. Пустота, слишком громкая пустота. Я оглядел комнату. Никого. Никто больше не сидит на подоконнике, усердно рисуя что-то огрызком простого карандаша на белом листе. Лишь чернота за окном даёт о себе знать. Нет ни одного источника света. Ночь пугает. Ночь манит. Хочется исчезнуть в этой черноте, забыться и никогда не возвращаться, не ощущать пустоту, пожирающую тебя. А кроме неё ничего нет. Никто больше не ходит по дому посреди ночи, никто больше не уходит в лес, не хлопает входной дверью, не ворчит на тебя из-за всяких мелочей. Слишком пусто. Я хочу видеть его. Я хочу смотреть на него и улыбаться. Я хочу быть спокойным. Я не хочу винить себя. Это не моя вина — говорит мне голос. Я повинуюсь — повторяет голос чуть громче. Я слушаю его. Я слушаю, потому что у меня нет другого пути, единственная моя дорога — во тьму, за ним. Я вспомнил, что он говорил мне про тот мир, а я считал, что всё это глупости, его бурное воображение. Дети честны и с их уст всегда срывается истина; дети мудры, а им никто не верит, но они продолжают рассказывать непонятливым взрослым правду. Он знал всё заранее, потому и говорил, он видел, как маленький тёмный силуэт идёт по единственной открытой для него дороге, как едва заметные нити тьмы пронизывают его, наматываются на него со всех сторон. И силуэт не остановится, не развернётся назад, он дойдёт до того мира и повинуется. Тьме. …Мир мёртвых. Мир, в котором никогда не взойдёт солнце. Мир, где земля промёрзла и покрылась льдом. Мир, где всё закончилось. Остановилось время. Тут нет будущего, настоящего и давно забылось прошлое. Тут всё равно, кем ты был. Тут все равны и все мертвы. Деревья-суицидники. Они мертвы, но продолжают расти, расти медленно и поглощать кровь. Деревья-суицидники — это те, кто отнял у себя жизнь и теперь существует на высокой горе в мире мёртвых, за густой пеленой тумана, белого-белого, который никогда не рассеится. Теперь и Пелле был среди них. “Я могу вернуть ему жизнь. Но с одним условием”. Выбор. Делай. Это не моя вина. Я чувствовал, как схожу с ума. Но думал я об одном — он снова будет рядом. Я ждал его. Я надеялся, что он снова вернётся в пустой дом, тихо пройдётся по комнатам, найдёт меня и встанет напротив — высокий, тонкий, бледный, таким, каким я его помню, и улыбнётся своей печальной улыбкой, потом подойдёт ко мне ближе и расскажет, как живётся там, в другом мире, недоступном для живых людей. Пелле пришёл. Но это был не тот Пелле Олин, которого я знал. Не тот, которого любил. Тот, который стоял передо мной, не испытывал никаких эмоций. Его кожа была неестественно белой, а волосы пожелтели и стали ещё длиннее. Глаза были наполнены поглощающей всё чернотой. Лицо покрывали трещины — словно его разбили, а затем склеили заново. Чернющие глаза его смотрели в пустоту. Я стоял рядом с ним, рассматривал его, касался. Холодная бесчувственная кожа на ощупь была шершавой и в некоторых местах крошилась, как испортившаяся от времени штукатурка. А он молчал. Потом он исчезал — растворялся в воздухе, а я был счастлив, что видел его даже таким и ждал, когда он вернётся снова. Я всерьёз задумался над своим состоянием. Уж не одержим ли я? Не кажется ли мне, что я воспринимаю его как своё владение, собственность; не кажется ли мне, что я имею власть над ним; отчего же он должен всегда находиться рядом со мной? Нет, ничего такого не может быть! Я просто скучаю. Просто люблю... Я ждал, когда наступят те бесценные моменты, связанные с его появлением в таком облике. Он приходил днём, когда было особенно тихо и пасмурно, вечером, когда я переставал делать дела и устраивался спать, иногда ночью сидел на краю кровати, отчего я просыпался. Он приходил и забирал горячие пылающие сердца, что я оставлял ему каждый день; в такие моменты он слегка улыбался, и я видел его гнилые зубы. И чем больше он ко мне приходил, тем больше я желал увидеть его ещё раз. Я повиновался. Утрата. Не моя вина. Я продолжал жить обычной жизнью. Я делал то, что делал всегда. Но никто не догадывался, что вечером, в пустой, плохо освещённой комнате, когда я сидел за столом и дописывал очередную партию писем для разных людей, начинала мерцать тусклая лампочка. Это могло означать только одно: он здесь. Он снова пришёл ко мне. Он двигался медленно, тихо. Не как живой человек. Я следил за каждым его шагом, наблюдал за ним и не шевелился. Он не смотрел на меня, а сразу направился туда, где лежало заветное сердце. Он взял его в руки, пачкая их кровью. Фотографии, что лежали рядом, привлекли его. Это были наши фотографии. На них мы были вместе, корчили страшные гримасы и были по-настоящему счастливы. Я невольно вспомнил тот день. Он наклонился, взял одну из фотографий и принялся внимательно рассматривать её. Мне показалось, что он улыбался в тот момент, и улыбался как-то по-живому, тепло. И вдруг из его глаз потекли слёзы, и совсем не чёрные, а прозрачные. Он повернулся ко мне, влажные глаза блеснули и хриплым голосом, будто с большим трудом, он проговорил, обращаясь ко мне: — Ты не виноват. Забудь. Страдай. Теряй. Ты не виноват. Ты не виноват. Эхо раздалось в моей голове, а потом всё стихло. Я закрыл глаза и вздохнул. Когда я посмотрел на стол, запачканная кровью фотография лежала на своём месте. Его уже не было. Ушёл. Я проснулся посреди ночи в холодном поту. Сон, что мне приснился, был ужасен. Сон, в котором он умирал, а я стоял перед ним и не мог пошевелиться, не мог ничего сделать, и всё, что мне оставалось — это смотреть на его смерть. Видеть его смерть. В голове, а возможно уже и снаружи раздавались крики жертв и глухие звуки входящего в мягкую плоть ножа. Затем всё прекращалось, но ненадолго. Перед глазами начинали проноситься образы из прошлого — как Пелле бежит по лесу, а по бокам мелькают деревья; вот он останавливается и медленно поворачивается в мою сторону, и стоит, окружённый лучами солнца, точно ангел, а на его лице сияет улыбка, и сам он светится; я это видел, хоть он находится далеко от меня; вот он зовёт и звонко смеётся, он машет руками и опять бросается бежать, и исчезает где-то за деревьями. Воспоминания. У меня кружилась голова. Я больше не мог. Я кричал от безысходности и задыхался. Я закрывал глаза и уши, лишь бы не чувствовать ничего, кроме пустоты. Свет в комнате внезапно включился, затем снова погас и опять включился, и на пороге появился тот Пелле. Утрата. Выбор. Это не моя вина. Я так скучаю. --------------------------------------------------- Так мы добрались до конца – дальше тетрадь была пуста. Последние страницы с записями были потрёпаны, местами заляпаны кровью. История заканчивается, и никто не знает, что стало с владельцем тетради. Он пропал; говорят, что его поглотила тьма, ведь он позволил ей полностью овладеть собой. “Мой Тёмный Журнал” покорно хранит в себе самые мрачные тайны и рассказывает то, о чём знать можно.