Old Man Winter/Старик Зима

— Уббе! Уббе, где Сигурд? Уббе оживился, заслышав голос. Его руки, занятые деревянным ножиком и фигуркой Фреира, замерли. Он сложил все добро на скамью, стоявшую рядом с ним, поднялся и отряхнул тунику, взглянул на мать. Истинная кюна – величественная и прекрасная. Ее рыжие волосы уложены идеально. Сзади локоны перевязаны кожаной тесьмой, а спереди спадали тяжёлыми косами на плечи, малыми и большими. В них вплетены золотые украшения. Она одета в длинное зеленое платье, по цвету напоминавшее йольскую ель в Большом Зале, расшитое узорами из скандинавских узлов и завитков, покрывающих воротник и длинные рукава. Аслауг выглядела волшебно, празднично, но ее глаза совсем не сияли в свете йольских огней. К счастью, Уббе знал ответ на ее вопрос, но Хвитсерк, наконец решившийся вырезать из дерева скандинавское божество, опередил его: — Он ушел со скальдами, решил погорланить с ними серенады. А еще, нашел себе пару, чтобы отправиться колядовать в этом году. Он напялил на себя дурацкую козлиную тунику, которую Флоки подарил, и все такое, — защебетал Хвитсерк, на его добродушном лице появилась широкая-широкая ухмылка. Аслауг вздохнула, ее плечи поникли, когда она поднесла руку к груди, легкая улыбка появилась на ее розовых губах, а потом уже она скрестила руки на груди и прищурила глаза, по-видимому, желая отчитать Хвитсерка за его…Грубый ответ, но Ивар опередил ее, словесной тирадой накинувшись на братца. Ивар сидел рядом с Уббе, держал в руках маленький ножичек и кусок дерева – пытался повторять за старшим братом, силился вырезать такого же бога урожая и плодородия. — Ты не можешь говорить такие вещи во время Йоля, Хвитсерк! Один рассердится и не принесет тебе подарков! — наставлял Ивар, четко и громко. В его глазах, совиных и ярко-голубых, – слишком голубых для столь чудесного времени года – горели маленькие озорные искорки. Его рот, однако, скривился в недовольную гримаску, словно ему было не наплевать на то, что Хвитсерк оскорбил Сигурда. Ивар всегда преображался во время Йоля. Обычно язвительный и дерзкий, он становился нежным и вежливым. По правде говоря, если Уббе когда-нибудь забывал, когда именно начинался Йоль, ему достаточно было обратить внимание на поведение Ивара, чтобы понять – он наступил. Все находили такого Ивара забавным, очаровательным даже. За исключением Сигурда, вспыхивавшим праведным гневом всякий раз, когда Ивара осыпали комплиментами о том, какой он "милый" и "любимый богами" мальчик. И, без сомнения, он злился еще больше, когда Ивар имел наглость выклянчивать комплименты, напрашиваясь на большее. Боги знали – его младший брат голоден до похвал, до сладких речей. Хвитсерк закатил глаза, ухмыляясь. — Любо-дорого слышать подобное от тебя, Ивар. Ты уверен, что Один принесет тебе подарки? Назови мне хоть одну причину, малыш. — Я положу в свои сапоги много сена! Один отдаст его Слейпниру, а потом Слейпнир скажет ему подарить мне мою собственную доску хнефатафла. И со всеми фигурками тоже! — пробормотал Ивар, и гаденькая ухмылочка пылью упала на его озорное личико. Уббе фыркнул. Ивар повернул голову в его сторону, желая поинтересоваться, что тут такого смешного, но его прервал хохот Хвитсерка. Хвитсерк широко улыбнулся зеркалу и, отзеркаливая улыбку Ивара, ответил на заявления младшего брата: — Да? Ну, а что, если, пока ты спишь, я возьму твое сено и вылью на него кислое молоко из кухни? Слейпнир будет в ярости! Лицо Ивара побледнело после слов Хвитсерка, его и без того бледное лицо стало еще бледнее, пока весь цвет не исчез с лица и не осталась только бесплодная пустошь чистой, снежно-белой белизны. Уббе сразу заметил страх на иваровом лице, обхватил его теплой рукой за плечо и притянул к себе ближе. Поднял другую руку, взъерошивая мягкие волосы Ивара - светлые пряди уже почти растворились в его темной гриве. Уббе приблизил губы к виску младшего брата, прижимая к себе так, чтобы успокоить его - как делал всегда. — На твоем месте, я бы пропустил весь его треп мимо ушей, Ивар. Он хочет напугать тебя. Слейпнир был бы очень доволен твоим подношением, — заверил Уббе, мягко прижавшись лбом о лоб Ивара, сжал его пухлые щеки между большим и безымянным пальцами. Его нежные прикосновения ожидаемо вызвали на розовых губах Ивара улыбку, веселую и спокойную. Ха, кто может быть по-настоящему несчастным в дни Йоля? — Да, Ивар, не слушай Хвитсерка. Он только пытается позлить тебя. Я бы не стала воспринимать все, что он говорит, слишком серьезно, иначе, по правде говоря, мы все сошли с ума, — Аслауг ухмыльнулась, скрестив перед собой длинные руки, пытаясь скрыть смех от нынешней ссоры. Хвитсерк только усмехнулся, возвращаясь к резьбе. И Ивар, на этот раз, решивший не играть роль невыносимого подростка - кивнул, по-видимому, довольный мудростью брата и матери, тоже вернулся к резьбе. Счастливая праздничным настроем своих мальчиков, Аслауг прочистила горло - Уббе обратил на нее внимание - взяла маленькую чашу с вином и поднесла сосуд к губам, опрокинула его, позволяя жидкости разлиться во рту. Вкус вина был фруктовым и кисловатым, и, похоже, он пришелся матери по душе с тех самых пор, как Уббе вернулся из неудавшегося набега своего отца на Франкию. В те дни его мать редко бывала трезвой - скорее вялой, глаза всегда были опущены и наполнены слезами, которые всегда текли по ее впалым щекам, окрашивая фарфоровую кожу черными разводами, когда ее подводка смывалась маленькими солеными каплями. Уббе вспомнил, как его отец был почти....Невменяем во время поездки во Франкию. Его пронзительные синие глаза были глубоко запавшими, а мешки под глазами, которые, казалось, никогда не исчезали, сколько бы Рагнар ни спал, окрашены в тревожный темно-алый цвет. Его кожа, обычно загорелая - отец часто бывал на солнце - стала пепельной. Бледный цвет лица, ни красивый, ни здоровый, предвещал смерть. Его кожа была холодной, как у трупа, а сам Рагнар выглядел как кто-то оживший, кто-то, кто был недоволен царством богов и хотел вернуться в Мидгард. Не драугр, но что-то близкое к нему. И лицо, и тело его казалось истощенным. Уббе и раньше видел худых людей, но Рагнар и правда казался тоньше, поскольку туники, которые он носил, стали ему великоваты и струились намного свободнее. Его внешность - это одно, но то, как он говорил, как себя вел, - совсем другое, нечто совершенно иное. Хотя это было много лет назад, Уббе все еще отчетливо слышал его голос, как будто отец говорил с ним прямо здесь и сейчас. Обычно успокаивающий голос отца был ломким, дрожащим и совершенно лишенным той озорной искорки, всегда присутствующая в его нежных интонациях. Оболочка. Оболочка, бледная тень прежнего человека. Он больше не был Рагнаром Лодброком, воином, благословленным богами быть самым прославленным конунгом Скандинавии. Он больше не был Рагнаром Лодброком, отцом, который никогда не делал ему ничего плохого, который всегда заботился о том, чтобы любить его и оказывать ему свою поддержку и доброту, когда и где бы Уббе ни нуждался. Нет, эта пустая душа не была Рагнаром Лодброком. Эта пустая душа была чем-то совершенно другим, похожая на тех самых монстров, преследовавших его по ночам в кошмарах. Уббе никогда не забудет тот день, когда увидел, как отец задушил ту бедную рабыню за то, чего он так сильно хотел. Уббе никогда не забудет, как его сердце ужасно замерло от страха и шока, когда он увидел, как отец столкнул бедную женщину в мутные воды, погрузив ее лицо глубоко-глубоко. Со склона холма Хвитсерк и Уббе ничего не могли поделать, кроме как разинуть рты, когда увидели, как бедная женщина боролась, царапалась ногтями, дергала ногами, пока не поддалась сладкому соблазну смерти. Отец даже не обратил внимания на дело рук своих, потянулся прямо к поясу, который она держала при себе. Его мозолистые руки рылись в сумке, пальцы перебирали мелкие вещи, прежде чем он вытащил гораздо меньший мешочек. Уббе вспомнил, как Рагнар слегка приоткрыл его, снова потянул за шнурок, закрывая маленькую сумку, и, по-видимому, остался доволен, когда положил все, что там было, себе на пояс. Вся развернувшаяся сцена была похожа на сон. Самый страшный, ужасный сон. Хуже всего было то, когда Рагнар наконец заметил их - его лицо опустилось, он оглянулся на плавающий перед ним труп. Было похоже, что он действительно сожалел о своем поступке, но посмотрев на Уббе и Хвитсерка только улыбнулся, подзывая их вперед. Уббе был в ужасе. Этот человек был похож на его отца, но его действия говорили совсем о другом. Он был подобен искалеченному медведу, пытающемся заманить их к себе, чтобы сожрать, поскольку он не хотел охотиться. Уббе делал маленькие шажки, боясь, что следующим окажется его шея в объятиях грубых ладоней отца, но чувствовал, что не контролирует себя. Хвитсерк первым побежал, крепко обхватив отца маленькими ручками. Рагнар прижал Хвитсерка к себе, подозвал Уббе поближе. Да, он все еще был напуган, но в тот момент хотел забыть монстра, которого только что видел, хотел ощутить любящее тепло отца. Уббе присоединился к Хвитсерку, но его отцу все еще было холодно. Он все еще чувствовал себя далеким от всего мирского. Только спустя годы Уббе понял, что отец хотел спрятать в этом мешочке. Яд, убивающий тело и походу, еще и разум. Уббе ненавидел странную женщину за то, что она дала Рагнару коварную траву. Ему было жаль странную женщину за то, что она была убита вот так. Когда они вернулись в Каттегат, их отца нигде не было, Уббе почувствовал, что его мир остановился, когда он увидел, как его мать упала на трон, схватив чашу с вином, а Ивар у ее ног пытался разбудить ее своим мычанием и маленькими ручками. Сигурд сидел в углу, уткнувшись головой в колени, и раскачивался взад-вперед. Уббе вспомнил, как вошел в комнату и не знал, где были слуги, но чем больше он сосредотачивался на комнате, тем больше он видел - брошенные тарелки и чашки, украшающие пол пролитой жидкостью. Вся комната пахла алкоголем. Медовуха, эль, драгоценное вино матери. Слуги не смогли бы войти в комнату, даже если бы захотели. Уббе благодарил богов за то, что Ивар тогда был еще маленьким, у него все еще был шанс забыть. Сигурду же пришлось тяжелее. Однако Уббе и Хвитсерк никогда не забудут навязчивые образы обоих родителей, поддающихся земным удовольствиям от ядовитых снадобий и алкоголя. Уббе также благодарил богов за то, что его мать смогла оставить мерзкую привычку позади, выпивала она понемножку, чтобы расслабить разум. Однако он не мог сказать то же самое о своем отце. Уббе надеялся, что с ним все в порядке, надеялся, что Рагнар не гнил в канаве, но он не мог знать. Мог только надеяться. — Уббе, мне нужно, чтобы ты отправился к Эрику и его людям, чтобы посмотреть, где находится святочное бревно. Хвитсерк, мне нужно, чтобы ты поехал на фермы и посмотрел, какие животные будут принесены в жертву для праздников. Если увидишь Сигурда, обязательно скажи ему, чтобы он был здесь до наступления темноты. Мы должны вырезать руны на бревне, прежде чем поджечь его. Убедитесь, что все хорошо и в порядке, да? — приказала Аслауг, ее голос был приятным, но в нем чувствовалась королевская аура. Она снова поднесла чашу к губам и сделала маленький глоток, поставила сосуд на стол. Уббе и Хвитсерк одновременно кивнули, отложив резьбу, синхронно ответили: — Да, матушка. Все, казалось, были довольны положением вещей, кроме Ивара, который надулся и схватил Уббе за штаны, лишив его шанса уйти от него. — Ты не можешь уйти, Уббе! Нам нужно закончить резьбу! Ты не закончил своего Фрейра, а мой Фрейр все еще выглядит…Как дерево, — Ивар надулся, его маленькие пальцы сжимали ткань. Уббе вздохнул, в его голосе звучало веселье, когда опустился на колени и погладил Ивара по голове: — Ивар, мне нужно идти. Святочный журнал важен. Как еще мы будем писать наши послания богам с просьбой об их благословениях на следующий год? Я обещаю, младший брат, что, как только я вернусь, мы закончим резьбу и повесим их на дерево вместе, хорошо? — Уббе улыбнулся, выражение его лица было столь же теплым, как объятия тепла, которое огонь в Зале придавал комнате. Аслауг подошла к Ивару и подняла его, ее длинные пальцы перебирали его волосы. — Не волнуйся, Ивар, Уббе вернется, и ты закончишь свою резьбу. Кстати, они выглядят довольно чудесно, боги наверняка будут довольны. Я бы сама отправилась к Эрику, мой милый мальчик, но люди из арабских земель здесь, чтобы заключить кое-какие торговые сделки, и я не хочу упускать такую возможность. Было бы постыдно тратить их время. Ты понимаешь, Ивар? — Спросила Аслауг, приподнимая подбородок Ивара, чтобы он мог смотреть ей в глаза. Он медленно кивнул, но губа оставалась очаровательно надутой. Если бы не праздник, он, без сомнения, попытался бы все переиначить по-своему, но опять же, это были Святки, так что маленькое чудовище было гораздо более послушным и терпимым. — О, и, Ивар, Флоки сегодня прибыл пораньше. Ты останешься с ним и Хельгой, пока я не закончу свою встречу, — Аслауг открыла сыну маленький секрет, который заставил его завизжать от восторга, его слегка надутые губы исчезли из поля зрения Уббе и сменились самой милой улыбкой. Аслауг улыбнулась в ответ, поманила Уббе покинуть Зал вместе с Хвитсерком. Мальчики кивнули, проходя мимо матери, и тепло очага быстро сменилось пронизывающим морозом, окутавшим весь Каттегат. Снег все еще падал с небес и покрывал белоснежной вуалью все дома и лачуги, которыми был усеян город. Когда Уббе ощутил, что снежинка упала ему на нос, то поднял голову и фыркнул, наблюдая, как серое облачко пара парило в воздухе, пока бесследно не растворилось. Зимний холод - их страшный враг, но во время Йоля он становился частью празднества, еще одной важной его частью. Уббе задавался вопросом, приедет ли Бьерн в Каттегат в этом году. Уббе не терпелось одержать над ним победу во время поединка, какие люди устраивали сейчас на каждом углу, но но сильно сомневался, что так будет. Ох, ладно. Зато он будет наслаждаться снегом и морозом вместе с другими братьями. Они будут кататься на коньках по озеру, на санках по холмам и веселиться до упаду, развлекаясь в бескрайних океанах замерзшего льда. Ходур, бог тьмы, холода и зимы, не тот бог, которому люди часто молились. Но возносили молитвы его сияющему брату Бальдру. А почему бы и нет? Бальдр - воплощение красоты, доброты и радости; олицетворением чистоты и всех ее благ. Несмотря на то, что Ходур его брат-близнец, он - его полная противоположность. Ходур был просто "другим братом", и этот самый другой брат взял на себя ответственность за то, что было не под силу его брату. В то время как Бальдр излучал свет из самого своего существа, Ходур создал гобелены тьмы и тени, чтобы покрыть мир кромешной тьмой. Бальдр благодаря своим глазам создавал самые великолепные образы, Ходур был слеп и создал грозный мороз. Уббе нахмурился. Возможно, из-за того, что Ходр слеп, он создавал только то, что мог видеть и чувствовать. Ходур не жестокий, как Йотнар, ведь его очищение земли давало свет плодородию. Дела Ходура - скрытое благословение, и люди, казалось, не замечали их, но во время Святок все стоны и стенания по поводу ледяного белого инея превращались в радость - можно развеселить себя снежками и сосульками. Уббе снова выпустил из-за рта облачко пара и улыбнулся тому, как тот плавно изгибался в воздухе. Уббе повернулся к Хвитсерку, который уже стучал зубами, его щеки похожи на две куста рябины - погода успела покусать его лицо. Уббе усмехнулся, похлопав Хвитсерка по затылку. — Постарайся не замерзнуть, ладно? — Уббе улыбнулся, его рот растянулся так широко, что он почувствовал легкую боль на коже, еще более усилившуюся от холода. Хвитсерк сильно покачал головой и застонал. Он откинул голову назад, потом снова вернул в прежнее положение - ломался, устравивал целое шоу, чтобы показать, как его сильно раздражала погода, быстро потирал плечи, пытался вернуть немного тепла, украденного Ходуром. Хвитсерк стиснул зубы, несомненно, желая вернуться в Большой Зал, где тепло и приятно. — Я мог бы сказать тебе то же самое, — проворчал Хвитсерк, про себя проклиная бога зимы, которого Уббе восхвалял всего несколько секунд назад в своей голове. Уббе только усмехнулся, сердечно похлопал брата по спине, а тот от его похлопываний чутка ускорился. Хвитсерк резко повернул к нему голову и раздраженно поджал губы, но он, очевидно, притворялся, поскольку те же самые потрескавшиеся губы изогнулись в чудесной улыбке, которую подарил ему Бальдр. — Не сомневаюсь. Эй, как ты смотришь на то, чтобы завтра наведаться в Медовый Зал? Я слышал они подают пряный мед. Мы должны попытаться урвать себе пару кружек, пока все эти здоровяки не выдули все до последней капли, как обычно, — предложил Уббе, поднося руки ко рту и дуя, потирая их друг о друга, пытаясь вернуть оледеневшим пальцам хоть капельку тепла. Хвитсерк усмехнулся, хлопнув Уббе по плечу: — Брат, как будто ты меня плохо знаешь. Я бы пошел в этот Медовый Зал, если бы там подавали козью мочу. Ты видел тамошних дев, не так ли? Они - причина, по которой мне нужно туда пойти. Уббе фыркнул, метнув в Хвитсерка словесную шишку в ответ: — Ха, конечно, песик. Увидимся позже. Хвитсерк кивнул, и они разошлись. Уббе шел по городу, его сапоги хрустели под мягким снегом, покрывавшему замерзшую землю. Каттегатцы казались веселыми, и краем глаза он увидел группу молодых людей в козьих шкурах, поющих возле домов. Их голоса были веселыми, а руки и ноги хлопали и топали, создавая соблазнительный ритм, который сопровождал их медовые голоса. Улыбки осветили их лица, и радостные возгласы посыпались на них, когда хозяева домов вышли с такими же улыбками. В руках жены, полной и полноватой женщины с каштановыми волосами, туго стянутыми на затылке, была корзинка, наполненная хлебом, намазанным медом и посыпанным сухофруктами. Мужчина, следовавший за ней, без сомнения, ее муж, нес поднос, на котором стояли маленькие чашечки с жидкостью, алкоголем, судя по тому, как запах мгновенно разнесся по воздуху и ударил в нос Уббе. Колядующие хлопали в ладоши при подношении еды, горячо благодарили пару, когда их замерзшие руки потянулись за едой. Уббе улыбнулся их веселью, но это же веселье слегка померкло, когда он осмотрел группу юношей в поисках Сигурда и не нашел его там. Уббе подошел к скальдам, ткнув в плечо одного из мальчиков, которого он узнал. Имени его Уббе не помнил, зато запомнил его лицо, когда они с Сигурдом вместе играли на лютне. Мальчик с мышиными чертами лица и мышиными волосами в придачу, повернулся к нему - он почти надкусил хлеб, но отложил его и улыбнулся, явно взволнованный разговором с принцем Каттегата. Его зубастая улыбка сияла, когда он спросил: — Привет, Уббе! Нет принц Уббе! Как вы... э-э, чем я могу вам помочь? — улыбка мальчика быстро исчезла, когда он попытался не запинаться, сильный румянец покрыл его и без того красное лицо. Уббе только улыбнулся и положил руку на плечо мальчика, пытаясь заверить его, что королевские формальности - не то, что его очень волнует, когда он разговаривает с простыми людьми. — Привет, друг,— поздоровался Уббе, пытаясь скрыть тот факт, что он понятия не имел, как его зовут. — Замечательное представление, но скажи, ты знаешь, где Сигурд? Он ушел, чтобы присоединиться к скальдам, но я его здесь не вижу. Мальчик поджал губы и слегка наклонил голову вправо, давая понять Уббе, что он думает о том, что сказать дальше. К счастью, мальчик не стал тратить слишком много времени на созерцание своей задумчивости и улыбнулся, когда получил ответ. — Сначала принц Сигурд собирался присоединиться к нам, но передумал и отправился с какой-то другой группой на другой конец города. По-видимому, в домах вон там еда лучше, но они начали раньше нас, и у людей там, возможно, закончилась еда, когда мы, наконец, собрались, поэтому мы начали здесь. Я говорю, что мы прекрасно справляемся сами, — ухмыльнулся он, жуя кусок сладкого хлеба и запивая его разбавленным элем. Уббе кивнул и улыбнулся, похлопав мальчика по плечу. — Спасибо тебе, друг, и я надеюсь, что вам повезет с вашими представлениями. Продолжайте в том же духе, и вы оставите больше еды для остальных членов ваших семей на праздниках! Мальчик хихикнул и кивнул, пожелал на прощание удачи, продолжая путь со своей группой товарищей, пока они наслаждались едой и репетировали следующие партии песен. Уббе бродил по городу, проходя мимо разных горожан и махая кузнецу и сапожнику, занятых работой, Святки всегда заставляли их работать как мулов, делая все новую и новую обувь и металлические безделушки для семей, которые их заказывали. Уббе было бы жаль их за то, что они так усердно работали все это время, но по улыбкам, украшавшим их лица, он знал - ему не стойло беспокоиться. Они были довольны своей работой, гордились и ликовали, когда их карманы набивались серебряными и золотыми монетами. И хотя их карманы были благословлены золотом, Уббе был благословлен только инеем, покрывшим его одежду, пока он шнырял туда сюда в поисках старины Эрика. Но боги милостивые, после коротких поисков он наконец-то заметил высокого мужчину в нескольких домах от него - его огненные волосы сияли ярко-желтым, отражая пламя факелов, освещавших улицы. Уббе усмехнулся про себя, побежал к мужчине, его сапоги хлюпали по льду с каждым его шагом. Ужасный ветер все колотил и колотил его по лицу, но бег согревал тело, прогонял жестокий холод. Уббе разглядел кое-что: Эрик направлял мужчин позади себя - они поднимали массивное йольское полено, лежавшее на их плечах. Шестеро мужчин пыхтели, тужились и кряхтели. Их ноги дрожали в унисон их стонам. Эрик мог бы им помочь, но вместо этого он получал больше удовольствия, командуя ими и издеваясь над тем, как их ноги подгибались под тяжестью. Уббе нравился Эрик, у него отличное чувство юмора, но в такие моменты, как этот, он предпочел бы не стоять рядом с этим человеком со свиным лицом. — Эрик, Эрик! Здравствуй! Мама велела мне посмотреть, где находится йольское полено! Это оно и есть, да? — спросил Уббе, резко остановившись, когда вошел туда же, куда и группа мужчин, с любопытством глядя на полено, а затем снова на Эрика, на лице которого была теплая улыбка, портившую только его довольно кривые и пожелтевшие зубы. — Ох, принц Уббе! Как дела, мальчик? Да, вот это полено, которое твоя мать просила для ее очага! Мои извинения за долгое ожидание, но у этих деревенских тупиц примерно столько же выносливости, сколько у парня, который только что лег в постель со своей первой девушкой. Да, приложите все силы! Жалкие, многие из них, — ответил Эрик, махнув своей толстой рукой на группу мужчин, которые синхронно закатили глаза на его оскорбления, когда они проходили мимо него и принца, держа йольское полено. Уббе неловко усмехнулся над словами Эрика, поворачивая голову к группе мужчин. — Я бы хотел помочь им, Эрик, — сказал он со всем достоинством, на которое был способен своим довольно хриплым от холода голосом. Эрик захохотал, шум усилился, чтобы заполнить все уши, поскольку его смех недоверия был громким, как и у человека, о котором идет речь. — Тебе не нужно беспокоиться об этом, мальчик. Они крепкие ребята, правда, их просто нужно немного подталкивать к работе, вот и все, — заверил Эрик, махнув рукой на мужчин, о которых шла речь, прежде чем похлопать Уббе по плечу. Уббе прикусил губу: — Ты уверен? Эрик кивнул. — Как я могу лгать старшему сыну кюны? Не беспокойся о нас, с нами все будет в порядке. Полено скоро будет в вашем доме и у вашего очага, да. Уббе, все еще опасавшийся уходить, но зная, что этот человек упрям, как осел, решил кивнуть и пожелать Эрику и остальным мужчинам удачи, на что они ответили благодарностью довольно напряженными голосами. Уббе также наказал Эрику, он позволил им отдохнуть, что тот и выполнил, хотя и неохотно. Он повернулся и потопал обратно к Большому Залу, который, к счастью - не для его, но для ребят Эрика - был совсем недалеко. С ними все должно быть в порядке, если они ненадолго отложат полено и немного отдохнут. Уббе решил, что раз у него в запасе есть немного времени - можно и Сигурда поискать. Если верить словам мальчишки, Сигурд должен быть у входа в город, поскольку другая группа начала путь у берегов. Когда Уббе шел к противоположной стороне Каттегата, то задумался. О многом. О братьях, о матери, о Флоки и Хельге, но больше всего думал обо отце. Боль от невозможности видеть отца всякий раз, как он входил в Большой Зал, со временем поутихла, но осталась там, глубоко внутри, вырезанная на самих костях. Уббе скучал по отцу, очень скучал по нему. Каждый день он просыпался и надеялся увидеть Рагнара сидящим на троне, подпиравшим подбородок рукой, его поразительные голубые глаза осматривавшие все кругом. Уббе бы подошел к трону, и его отец улыбнулся ему теплой улыбкой, которая могла принадлежать только отцу. Он бы улыбнулся и позвал его на трон, взъерошил волосы и пригласил а игру в хнефатафл. Уббе согласился бы, сел рядом с отцом, возможно, на трон матери, если бы ее там не было, и попросил сыграть в нападении. Его отец согласился бы и уступил ему первый ход, улыбаясь при этом. Если бы его отец был в хорошем расположении духа, то позволил бы ему победить, а затем погладил бы его по голове. Если бы его отец был горд, он бы немного поиграл с Уббе, прежде чем уничтожить его солдат и захватить его короля, широкая и довольно самодовольная ухмылка украшала его обветренные черты. Он все равно проводил пальцами по волосам, а потом просил его исправиться. Но Рагнара здесь не было, и он не будет играть с Уббе. Не будет играть, потому что он либо умер в канаве, либо решил отказаться от жены, сыновей и королевства. Ради своего сердца и ради младших братьев Уббе надеялся на первый исход. Было бы легче принять, смириться. Рагнар ничего не смог бы сделать, если бы был мертв. Не смог бы вернуться, не смог наблюдать, как растут его сыновья, не смог бы позаботиться о своем королевстве и народе, даже если бы захотел. Он ничего не смог бы сделать, если бы оказался в объятиях смерти. Если он был мертв, значит, он был мертв, и ни Уббе, ни кто-либо другой ничего не мог сделать, чтобы вернуть его домой. Если Рагнар не был мертв, то, как Уббе надеялся, того явно устраивала безотцовщина. Отказа от королевства, отказ от сыновей. Его мать была умной и способной женщиной, но он уже видел, как давление, связанное с управлением и заботой обо всем, от торговли до религиозных церемоний, сказалось на ней. Раньше Рагнар занимался внешней политикой, а Аслауг внутренней. С его уходом все легло на ее плечи, и Бьерн редко оказывался рядом, чтобы помочь ей. У матери редко находилось на них время, а когда находилось, то большую часть времени посвящала Ивару. Если ли бы Убб не понимал, то страшно рассердился. Жизнь младшего брата соткана из боли и страданий. У него не было друзей, и он не мог играть другими с детьми. Ноги не давали ему спать по ночам, слезы разрывали сердце, а агония - душу. К счастью, сейчас боли стали тише, но в некоторые дни кости все еще нещадно ломило. Когда Уббе слышал его плач, то вставал с кровати и сворачивался калачиком рядом с Иваром, изо всех сил стараясь успокоить его и заставить забыть о боли или, по крайней мере, настолько, чтобы он смог заснуть. Иногда он заставал рядом с Иваром Хвитсерка. И однажды, и Уббе все еще с трудом мог в это поверить, он узрел Сигурда обнимающимся со своим младшим братом - маленькие щенята, что грызлись каждый день, находили тепло в объятиях друг друга. По правде говоря, Уббе сомневался, что Ивар сможет найти любовь, управлять своими землями и создать свое собственное наследие, кроме как будучи искалеченным сыном знаменитого конунга. Из-за этого любовь Аслауг к младшему ребенку была бы самым ценным, что у него было. Но все же, когда их мать часто смотрела на Ивара, дом казался холодным, далеким и совсем не похожим на дом. Со временем Хвитсерк стал равнодушным. Хвитсерк наслаждался обществом матери, когда она была рядом с ним, но если ее не было, ему было все равно. Сигурд же часто злился, бросался жестокими словами. Он тоже был ребенком и тоже хотел материнской любви. Уббе всегда чувствовал его гнев, и всякий раз пытался заверить младшего брата, что их мать тоже любит его, она просто часто занята тем, чтобы быть кюной и единственной правительницей Каттегата. Но Сигурд срывался и выходил из комнаты, слезы жгли его странные глаза. Уббе молился богам, чтобы Рагнар был мертв, потому что, если он когда-нибудь вернется и окажется жив, он прекрасно знал, что его братья никогда не найдут в своих сердцах сил простить его. Уббе всегда знал, что у него более мягкое сердце, чем у Хвитсерка и Сигурда. Его сердце было более открытым, и он знал, что будет первым из Аслаугссонов, кто встретит возвращение отца с распростертыми объятиями. Ивар был слишком мал, чтобы по-настоящему понимать, что происходит, он только через несколько лет сможет понять, какого он мнения об отце. Уббе надеялся, что Ивар не будет слишком сердиться на этого ублюдка. Ему ничего не стоит, чтобы простить его, но надеялся, что Ивар тоже научится любить Рагнара. Уббе настолько погрузился в свои мысли, испытывая жалость к себе и семье, что некоторое время не осознавал, что звуки пения покоряли тихий воздух. Уббе поднял голову и увидел группу колядующих, возможно, меньшую, чем те, с которыми он столкнулся ранее. Как и у всех других колядующих, их голоса были веселыми и жизнерадостными, они распевали свои песни и хлопали в ладоши, создавая веселые ритмы, которые заставили бы даже самых бессердечных людей расплыться в улыбке, какой бы скромной эта улыбка ни была. Уббе почувствовал, что бежит трусцой к группе, его сердце подпрыгнуло от радости, когда он наконец увидел своего младшего брата Сигурда. В кои-то веки его лицо не искажали горькие злые морщинки. Нет, вместо сейчас его губы изогнулись в яркой улыбке, такой яркой, что сам Уббе заулыбался, потому что он не мог вспомнить, когда в последний раз видел Сигурда таким веселым. Он заметил, что Хвитсерк облокотился на балку и тоже хлопал в такт ритму, слегка касаясь ногой пола, его широкая улыбка стала похожа на улыбку Сигурда, когда колядующие достигли апогея, их голоса стали громче, чем раньше, когда все люди вокруг Большого Зала и Медового холла захлопали, приветствуя скальдов и хваля их за замечательные выступления. Дверь открылась, и один из слуг Аслауг вышел, неся корзину с фруктами и свежими буханками хлеба, чтобы раздать певцам. Уббе воспользовался этой возможностью, чтобы схватить Сигурда за плечо, развернуть его и взъерошить волосы. — Чудесное выступление, Сигурд. Я молюсь, чтобы ты гордился собой, — Сигурд улыбнулся, показав жемчужные зубы, смущенный, поскольку он не был уверен, как реагировать на похвалы Уббе. — Спасибо, Уббе, — Сигурд снова улыбнулся, мягко, прежде чем нахмуриться тем таким знакомым хмурым взглядом, который столь часто смотрел на все вокруг. — Где мама? Уббе вздохнул. — Ее здесь нет. Она отправилась на переговоры с этими странными мужчинами из арабских стран. Что-то там с торговлей. Вспышка разочарования промелькнула в бледных, ледяных глазах Сигурда. Зубы впились в нижнюю губу, прикусывая. — А Ивар? — Мама отвела его к Флоки и Хельге. Чтобы убедиться, что он счастлив и с кем-то, пока мы с Хвитсерком решаем последние праздничные дела, — рассказывал Уббе, затаскивая Сигурда в тепло дома, раз уж наконец-то отыскал его. Мальчик не сопротивлялся его хватке, а просто послушно последовал в дом. Но из-за объяснений Уббе тепло домашнего очага не наполнило сердце Сигурда. Наоборот, он стал казаться куда более далеким, чем раньше, несчастным. Не таким радостным, каким был, когда играл музыку. Уббе почувствовал, как у него сжалось сердце. К счастью, та пустота, которую он ощутил в своей душе, быстро исчезла, когда подошел Хвитсерк и похлопал Сигурда по плечу, стащив кусок его хлеба и посмеиваясь при этом. — Чудесно, Сигурд. Хлеб, чудесный. Но пение тоже было очень даже ничего, — Хвитсерк фыркнул, стукнувшись головой о Сигурда, жуя украденный хлеб, как настоящий вор, которым он и был. — Заткнись, Хвитсерк. Ты не имеешь право говорить, ведь сам пел, как раненный петух, — фыркнул Сигурд, скрестив руки на груди, когда пунцовая краска залила его щеки. Хвитсерк пожал плечами и продолжил есть хлеб. — Я и не говорил, что чудесно пою, Змееглазый. Я говорил про хлеб, только и всего. Уббе тихонько рассмеялся, когда Сигурд ударил Хвитсерка кулаком в руку, отчего брат, подвергшийся столь отвратительной атаке, заскулил, прижимая руку к груди и потирая ее, скорее пытаясь паясничать, чем на самом деле унять боль. Их маленькое шоу было прервано, когда Эрик ворвался в Зал со своими людьми и святочным поленом в руках, напугав мальчишек и слуг. Уббе почувствовал, как его лицо расплылось в улыбке, он подбежал к Эрику и повел их в центр Зала, где было установлено массивное каменное ложе, на котором год за годом всегда лежало бревно. Мужчины ворчали, пока наконец-то не избавились от тяжелой ноши, после этого их ворчание превратилось в радостные вздохи облегчения. Бревно заняло свое законное место, и зола от уже потухшего костра, который раньше занимал это место, красиво вспыхнула, потрескивая и потрескивая, освещая пространство на несколько секунд, прежде чем снова улечься. Мужчины громко праздновали победу, и Уббе позвал рабыню, приказал ей принести эля, причем самого хорошего. Девушка кивнула принцу и быстро ушла на кухню. Прошло несколько минут и рабыня вынесла кружки с элем на подносе, стараясь не пролить ни капли. Лица мужчин украсили счастливые улыбки, когда девушка подошла к ним. Их натруженные руки потянулись к подносу, беря кружки с крепким элем, не разбавленным, который обычно подавался юнцам. Некоторые слегка скривились, не ожидая, что эль окажется таким крепким. А другие смельчаки в один пресет осушили кружку, для них хороший алкоголь - обычное дело, даже не смотря на то, что напиток все-таки обжег им горло. Медовый Холл, хотя и был пуст без королевы и младшего принца, медленно наполнился историями и духом гостеприимства, поскольку Уббе следил за тем, чтобы мужчинам было комфортно, брал на себя обязанности, которые обычно ложились на плечи матери. Из комнат исходило тепло. От факелов, от теплого очага, от улыбок и смеха чистого и неподдельного веселья. Даже от Сигурда! — О, какое чудесное время года, — подумал Уббе, поднося к губам кружку с элем и улыбаясь, когда жидкость залила язык. Что ж, до той ночи, когда Один и Дикая охота придут и пронесутся по разным городам. Уббе узнал о Дикой охоте, как и о многих других вещах, связанных с богами, от друга семьи, безумного строителя драккаров, известного как Флоки. Уббе до сих пор помнил первый день, когда спросил о Дикой охоте у измотанного старика. Уббе хорошо помнил, как глаза Флоки, которые украшали небольшие морщинки, расширились, словно вот-вот лопнут. Его тонкие губы, потрескавшиеся от непогоды и покрытые опилками, выдавали его обычный безумный смешок, когда он прижал Уббе к себе и рассказал о призрачном войске, который сопровождал Одина, едущего на своем верном коне Слейпнире, в его ежегодном походе по сбору душ мертвых. Беспокойные и расчлененные мертвецы. Его будут сопровождать его дорогие вороны, Хугинн и Мунинн, и его волки, Джери и Фреки. Наряду с Одином и его чудовищными спутниками будут Йотнары, эльфы, очаровательные Валькирии и пара других богов. С помощью магии они сделаются невидимыми и будут скакать среди ветров, ожидая, чтобы выследить своих жертв и принять их в круг призраков. Из-за ветра вы можете услышать вой двух волков и карканье воронов, которые приближаются все ближе, и если вы окажетесь в ловушке во время охоты, отряд может схватить вас и унести туда, где об этом знают только боги и норны. Все зависло от настроя богов. Один, несмотря на то, что использовал охоту как шанс очистить Мидгард от душ тех, кто причинит вред живым, все же использовал возможность соприкоснуться с творениями рук своих. Как говорил Флоки, Один, когда тот был в обличье человека, то был неуловимым, был тенью, темным и незаметным пятном в углу. Когда он был в Мидгарде, Один был не Всеотцом, а странником. Существо, бывшее везде и нигде. Бог, все естество которого было наполнено магией. Бог, который был началом и концом и всем, что есть на свете. Его не зря называли Всеотцом. Но когда он пересек мост радужного Бифроста в Мидгард, отец всего сущего проявил хитрость и вмешался в то, чего никто никогда не заметит, пока не станет слишком поздно. Он будет ходить среди людей и чувствовать себя комфортно среди них. Отрицание бога, несомненно, привело бы к самым ужасным последствиям в ближайшем будущем, поскольку гостеприимство было обязательным для северных народов. Таким обычно был Один, но во время охоты бог мудрости, знаний и созидания также берет свое имя как повелитель безумия, и люди, которые не уважали недостаток товарищества и чести бога, заплатят за это. Бог и его охота терроризировали тех, кому не хватало морали, которую он ожидал от своих творений. Флоки однажды сказал ему, что когда-то знал человека, такого мерзкого человека, что однажды Один действительно был сыт по горло и так напугал его во время Святок, что на следующий день он стал вежливым и послушным, как молодая девушка, которая только вышла замуж. Уббе вспомнил, как смеялся над этой историей, но Флоки понял, что это не повод для смеха, схватил его за плечи и сказал, что всегда нужно уважать желания бога, особенно во время Святок, когда охота была самой активной. Но наряду с терроризированием не самых хороших людей, Один также проскальзывал в дома и клал маленькие подарки, а иногда и большие подарки, например, доску hnefatafl, которую хотел Ивар, в ботинки или рядом с ботинками добрых и благочестивых детей, которые оставляли сено в тех же сапогах для верного коня Одина, Слейпнира,пока все спали. Уббе, без тени сомнения, верил в Одина и его Дикую охоту, но когда он стал старше, он потерял веру во вторую часть этой истории. Возможно, Один, с его постоянно растущей властью, манипулировал матерями и отцами с помощью своей магии, чтобы они дарили своим хорошим детям подарки, но он искренне сомневается, что Глава богов был бы тем, кто лично сделал бы это. Он мог только посмеяться при мысли об Одине, у которого отсутствовал глаз и было богато украшенное копье Гунгнир, который носил с собой мешок с подарками, чтобы раздавать их маленьким детям, как очень любящий дедушка, который скучал по своей юности. Однако размышления Уббе прервались, когда двери со скрипом отворилась, и в дом кюны вошел незнакомец, принеся с собой зимние ветры, тут же зашедшие в теплую комнату. Все внимание приковалось к незнакомцу, смех и истории стихли, все наблюдали, осматривали гостя. Этот человек был…По меньшей мере странным. Высокий мужчина, выше большинства присутствующих. Долгое время Уббе думал, что Флоки – самый высокий человек, которого он когда-либо видел, но его мнение быстро изменилось, поскольку мужчина перед ним, казалось бы, был выше на две головы Флоки. Его кожа выглядела потрепанной, покрытой морщинами и складками, более грубой и грубой, чем кора деревьев. Да, похожа по виду своему на деревянную кору, но отнюдь не по цвету. Нет, его кожа неестественного белого оттенка, такого как обычно выглядели замершие, замороженные трупы. Ни алого, ни роговых цветов, служивших доказательством того, что мужчина живой, а не восставший из могилы мертвец. Его губы тоже бесцветные. Странно-тонкие, настолько тонкие, что его рот – всего лишь линия, линия, обрамленная самой длинной и грубой белой бородой, которую Уббе когда-либо видел. Борода доходила до живота мужчины, и части бороды спутались и украшены деревянными манжетами, а другие части заплетены, хотя и беспорядочно, как будто человек не мог сдержать дрожь в руках. Левая половина его лица покрыта грязными бинтами, а единственный глаз, обрамленный множеством морщин и кустистой белой бровью, был опущен, а радужная оболочка и зрачок, казалось, покрыты мягким полупрозрачным серым блеском, который подчеркивал его темно-синий глаз. Его лицо осунулось, и он казался неестественно худым, но Уббе не мог быть полностью уверен, потому что тот был одет в побитую молью темную свободную одежду, украшенную черным плащом с капюшоном, который все еще был натянут на его лицо, несмотря на то, что не стоял на морозе. Мужчина, казалось бы, игнорируя всех остальных и сидя на пустой части скамейки, поднял руки к мягким, тлеющим углям и вдохнул холодное дыхание. Сигурд придвинулся ближе к Хвитсерку, а Хвитсерк скрестил руки на груди и повернулся лицом к Уббе, на его лице отпечаталась полная растерянность. Сам Уббе, без сомнения, прибывал в замешательстве, потому что мать не упоминала, что придет кто-то, кого нужно развлекать, и из-за неестественной тишины шумной компании Эрика этот человек – явно не с ними. Уббе пытался разобраться в том, что только что сейчас случилось: случайный странник вошел сюда и устроился, как у себя дома, нисколько не заботясь о том, что этот же дом принадлежал кюне Каттегата и ее сыновьям. Но все же Уббе радушный хозяин. Когда компания Эрика попрощалась с ним и его братьями, уходя после того, как они выпили весь свой алкоголь, он направился к мужчине и сел рядом с ним, жестом попросив двух братьев остаться, пока оценивал ситуацию, хотя и сомневался, что старик такого возраста, как он, может стать угрозой для него или братьев. — Здравствуйте, сэр. Не хотите ли немного эля, чтобы согреться? Я знаю, что на улице было довольно холодно, —предложил Уббе, поднося руки к предплечьям, и быстро потер, поскольку мужчина, казалось, высасывал все тепло, находясь в опасной близости. Мужчина повернулся к Уббе и медленно кивнул, его руки оторвались от горячей золы и опустились на стол. Уббе подозвал предыдущую рабыню и попросил ее принести еще кружку эля, кивая и улыбаясь, когда она энергично замотала головой вверх-вниз и побежала обратно на кухню. Прошло немного времени, и девушка вернулась, грациозно опустив чашу перед древним человеком. Он кивнул девушке, прежде чем обхватить тонкими пальцами чашку и поднести ее к носу, принюхиваясь к ней. В отличие от других мужчин, он никак не отреагировал – просто поднес чашу к губам и медленно отпил, вероятно, пытаясь насладиться сладким вкусом эля. Когда старик проглотил жидкость, глаз подрагивал, небольшая ухмылка украсила его лицо, обращая ее к милостивому принцу. — Он довольно приятный, этот эль. Сытный, острый. Я сам обычно люблю красное вино, но этого более чем достаточно. Спасибо тебе, мой принц, — старик наконец заговорил, его голос хриплый и надтреснутый, как и все остальное его тело. Каждое слово пропитано аурой мудрости, которая могла исходить только от возраста, хотя он не сказал ничего особенно мудрого. Уббе поднял бровь. Красное вино? Красное вино – дорогой напиток, которого желали только самые богатые люди, короли и королевы мира, ярлы и дамы. Этот человек, оборванный и изношенный, кем бы он ни был, казался кем-то, кто принадлежал к отбросам общества, кем-то, кто потягивал плохо приготовленную медовуху. Определенно не красное вино. Однако Уббе придержал язык из вежливости и уважения, потому что не хотел вызывать гнев странного, странного человечка. Что само по себе было странно. Уббе – принц, поэтому он знал, что в глазах народа он был намного выше по статусу, выше этого старичка. Честно говоря, его не должно волновать раздражение этого человека, но слова Флоки пронзили его насквозь, а у Уббе славился мягким добрым сердцем, потому он никогда не затевал ссор, когда знакомился с новыми людьми, какими бы странными они не казались — Я рад, сэр. Никто не должен мерзнуть во время Йоля. Старик усмехнулся, сотрясая воздух сдавленным звуком, как будто его душили. Уббе забеспокоился, но улыбка, появившаяся на тонких губах старика, подсказала, что беспокоиться не о чем. — Я уже могу с уверенностью сказать, что ты хороший мальчик. Благодарю тебя. Я прошел много миль по холоду и ветру и наткнулся на пару деревень и королевств. Я надеялся на щедрость тамошних людей, но каждый раз они выгоняли меня, смеясь над моим несчастьем. Так не обращаются со стариком, а? Особенно во время Йоля. Мужчина усмехнулся, сарказм окутывал каждое слово, когда он снова потянулся за чашкой и поднес ее к губам, перекатывая жидкость во рту, прежде чем проглотить, желая насладиться вкусом. Хвитсерк позади него поднял бровь и подошел к скамейке, сев рядом с Уббе, а Сигурд последовал за ним и сел рядом с Хвитсерком, подальше от странного старикашки. Хвитсерк явно хотел что-то сказать, но его быстро перебил Сигурд: — Ну, может быть, тебе не стоит врываться в чужие дома без приглашения? — осведомился мальчик, положив голову на ладони и слегка наклонив голову, его золотистые волосы каскадом ниспадали на плечи. Уббе съежился от его вопроса, в то время как Хвитсерк фыркнул, изо всех сил пытаясь скрыть свое веселье. Старик еле-еле усмехнулся, снова поднес чашку к губам, облизывая при этом губы. — Полагаю, это правда. Но видишь ли, мой дорогой мальчик, сейчас время дарения, время щедрости. Ибо в большинстве дней в сердцах людей не хватает щедрости. В этот небольшой отрезок года этого следовало ожидать, не так ли? Поскольку я старик, я не причиню никому вреда. Даже если бы я хотел причинить страдания, молодая девушка могла бы вывести меня из строя. Я прошу только гостеприимства и тепла, и пойду своей дорогой. Ни больше, ни меньше. Сигурд слегка надулся, кивая, прислушиваясь к словам человека и, по-видимому, принимая их близко к сердцу или, по крайней мере, пытаясь. Хотя Уббе сомневался, потому что Сигурд – упрямый маленький ублюдок, и иногда могла потребоваться вечность, чтобы заставить его забыть о своем невежестве. Однако Сигурд еще маленький мальчик, так что Уббе мог его понять. И, кроме того, теперь Хвитсерк счел уместным высказать свои мысли странному старику: — Ты сказал, что прошел много миль. Откуда? Я бы остался дома, особенно когда такой сильный мороз. Мужчина пожал плечами, поведя ими назад, когда они поднялись, снимая напряжение. — Я следую за ветром, мой мальчик. Я хожу везде и нигде. Я видел и начало, и однажды увижу и конец. Я существую как ветер, потому что ты всегда можешь почувствовать ветер, но ты никогда не можешь его увидеть, и все же ты знаешь, что он существует. Что ж, это звучало загадочно. — Я не уверен насчет части "нигде", но если ты ходишь везде, то где ты был? Спросил Хвитсерк, приподняв бровь и ожидая ответа странного старика. Губы мужчины сжались в тонкую линию, еще более тонкую, чем раньше, а потом растянулись насмешливой ухмылке. — Ты что, не слушал меня, мальчик? Я только что сказал тебе, что побывал везде. Там, где кончаются океаны и где начинаются небеса. Там, где родилось солнце и где за ним последовала луна. Я видел начало человечества, и однажды увижу его конец. Я видел, где поля травы превращаются в песок, видел теплые земли, где холода не существует. Не спрашивай меня, где я был, потому что я был везде. В земли и королевства, которые ты даже представить себе не можешь. Уббе повернулся к Хвитсерку и увидел, как его щеки покраснели, когда он опустил голову, в знак стыда и глупости. Кто этот старик, позволявший проявлять неуважение к принцу, к тому же сыну Рагнара Лодброка? Кто этот старик, что, несмотря на это, Уббе и его братья съежились, как собаки, и решили не разжигать его гнев, несмотря на то, что имели полное право выгнать его или даже убить за его дерзость? Старик снова отпил из своей чашки, засмеялся, изо рта у него вырвался белый пар, как будто он все еще был на улице, а не в доме. — У тебя еще есть годы, прежде чем ты сможешь хотя бы начать понимать то, что я видел. Да, ты можешь сойти с ума. Боги знают, что я. Имеет ли значение, что я говорю, потому что это всего лишь бред сумасшедшего? Уббе нахмурился, жуя губы. — Может быть, но я сомневаюсь. Мир – странное место, и, возможно, ты видишь, что все, что ты сделал, дало тебе больше… Я не знаю, просветление? Мой отец был таким. Он видел так много вещей, и некоторые люди начали называть его сумасшедшим из-за этих вещей и того, как он изменился, но для меня он все еще мудрец. Старик от души рассмеялся, допивая остатки меда и взъерошивая волосы Уббе. — Возможно, возможно. Разве ты не мудр не по годам? Я благодарю тебя за то, что ты впустил меня в свой очаг и дом, это было очень приятно. Когда старик поднялся со скамьи, на которой сидел, его колени затрещали, ослабляя напряжение, и он направился к двери, поклонившись принцам, прежде чем открыть дверь и, по-видимому, намереваясь уйти. Однако его остановил пронзительный голос Сигурд: — Ты даже не сказал нам своего имени! Старик остановился на месте, повернул голову и ухмыльнулся Сигурду. Он слегка облизнул губы, отвечая: — У меня много имен, мальчик, слишком много, чтобы даже сосчитать! Даже вспомнить! Но в это время, в эти дни, вы можете называть меня Старик Зима! — Он хихикал над ветром, который дул в дом, странное безумие покрывало его слова. Как только он ответил на вопрос Сигурда, то захлопнул дверь, и холода больше не было. Когда старик ушел, три брата наслаждались взаимным замешательством друг друга, задаваясь вопросом, что, во имя Хель, только что произошло. Какой странный, странный старик. Однако им не пришлось долго об думать о нем – матушка наконец вернулась в дом, с Иваром на руках и с чудесными новостями о развивающихся торговых отношениях между арабскими землями и датчанами. Хорошее настроение их матери только усилилось, когда она заметила йольское полено и новости о Хвитсерке и о том, каких животных собирались принести в жертву на праздник. Они закончили свои фигурки богов и повесили их на дерево, вырезали руны на святочном полене, прежде чем поджечь его на двенадцать дней Йоля, они приносили в жертву козла, чтобы потом поужинать, и они развлекали колядующих, приходивших петь к их дому. Уббе переполся радостью от праздника, и его настроение еще больше усилили Флоки и Хельга, которые пришли навестить его и разделить радость. — О, Йоль, — улыбнулся Уббе, — самое чудесное время года.                                                                   *** Прошло несколько дней, и наступил последний день Йоля. Уббе внезапно проснулся, когда почувствовал, как холод пробирает его до костей, и странная сила велела ему идти в Большой Зал. Он говорил себе, что его замучила жажда, потому что кувшин с водой у его кровати пустовал, но он знал, что лгал себе. Это было что-то совсем другое, и Уббе не мог понять, что именно. Поэтому он встал с мягких мехов и проигнорировал храп Хвитсерка и глубокое дыхание Сигурда. Единственным звуком, которого не хватало, было сладкое, сонное дыхание маленького Ивара. Возможно, это было причиной, по которой Уббк проснулся, потому что почувствовал, что Ивара нет. Несмотря на то, что он все еще был в ночной рубашке, прошел через Зал и резко остановился, когда увидел высокого мужчину в холле, склонившегося над тем местом, где мальчики складывали свои ботинки с сеном. У мужчины были волосы до плеч, которые в некоторых местах собраны наверх, создавая замысловатые косы, делая серебристые волосы еще прекраснее. Когда мужчина зашаркал, Уббе мельком увидел его лицо. У него пепельная кожа и щетина того же цвета, что и его грива, обрамлявшая его рот и острый подбородок, высокие и выступающие скулы. Уббе не мог определить цвет его глаз, но заметил, что в левом глазу зияла черная дыра, украшенная шрамами и нечеткими синими татуировками, которые, без сомнения, размылись со временем. Но все же, даже с искажением его лица, он был красивым мужчиной. Мужчина одет в черное, а металлические детали его одежды – блестящего серебристого цвета, который становился оранжевым в свете пламени, освещавшего зал. Уббе почувствовал, как у него перехватило дыхание, когда увидел, как мужчина сгребает сено с ботинок и кладет его в мешок, который уже был наполнен сухой травой. Схватив сено, он заменил его мелкими вещами и вещами покрупнее, завернутыми в кожу, из большого мешка, который лежал у него справа. Когда человек закончил со своим делом, то поднял мешок, который скрывал от глаз спящего Ивара. Мужчина поднял руку, взъерошивая густые волосы Ивара, прежде чем исчезнуть в порыве тонкого дыма и чего-то похожего на вихрь черных перьев, который сопровождал дым. Уббе быстро подбежал к двери Большого Зала и выглянул в маленькую деревянную щель. Его голубые глаза расширились, когда он увидел человека, идущего к коню. Зверь большой, слишком большой для обыкновенной лошади. Его шерсть темно-серого цвета, которая прерывалась белой звездой, портившей его неестественно большую голову и густую, жесткую черную гриву и челку. Уббе потряс не размер лошади, а ее ноги. Толстые и жилистые, а копыта покрыты меховым оперением, которое соответствовало такому же белому меху на его морде и нижней стороне. Но Уббе привлекали не столько ноги, а то, сколько их было. Восемь ног. Восемь! Как паук, принявший форму лошади. Уббе наблюдал, как мужчина поднес руку к клочку белого меха животного и ворковал с ним. Затем он поднес руку к мешку с сеном и поднес горсть к морде животного, которое оно с благодарностью приняло, лизнув языком руку мужчины. Уббе тяжело выдохнул при виде сцены, которую он только что увидел, а затем подошел к спящему младшему брату. Он присел на корточки рядом с ним, не успев бросить взгляд на завернутые подарки рядом и в их ботинках, просунул руки под подмышки маленького мальчика и поднял его. Ивар пошевелился и открыл затуманенные глаза, потирая их маленькой ручкой, по-видимому, сбитый с толку происходящим. Уббе почувствовал дыхание мальчика на шее, что заставило Уббе слегка вздрогнуть. — Мммм, Уббе? Что ты делаешь? — малыш зевнул, его руки обвились вокруг шеи брата, а следом его маленькая головка опустилась на его плечо, темно-каштановые волосы слегка щекотали кожу. — Я мог бы спросить тебя о том же, Ивар. Что ты делал с ботинками? — Спросил Уббе, стараясь не держать его слишком крепко, учитывая его странную болезнь. Ивар снова зевнул. — Я должен был убедиться, что Хвитсерк не испортил мое сено… Слейпнир был бы так зол… Поэтому я выполз сюда, чтобы укусить его, если он попытается что-нибудь сделать…Наверное, я заснул. Уббе тихо хихикнул, поднес руку, нежно проводя по густым, пушистым волосам Ивара. После его смешок превратился в чуть более громкое хихиканье, прежде чем он коснулся губами волос Ивара и крепко поцеловал его. — Нет, Ивар. Хвитсерк ничего не сделал. Я уверен, что Слейпнир был очень доволен твоим сеном. Уббе кожей почувствовал улыбку Ивара, когда голова младшего брата покоилась на плече. — Хорошо… Я не могу дождаться, когда Один придет в наш дом. — Я тоже не могу дождаться, младший брат.