***
Они пересекаются с ним раз за разом за барной стойкой Студии, болтают о всём и ни о чём одновременно. Ада не понимает, что так захватило её в этом человеке. Хотя вряд ли он человек. Его глаза неуловимы — никогда нельзя понять, куда направлен его взгляд, укрытый кустистыми бровями. Сначала это немного пугает, но со временем привыкаешь. Рядом с ним уютно и тепло, словно в детстве и это загадка, которую Лавлейс не может разгадать. Это точно не влюблённость — чувство пропадает, когда его нет рядом. Возможно, он сам создаёт вокруг себя такую ауру? Мало ли какие причуды бывают у других видов. Надо будет как-нибудь у него об этом спросить.***
Она вдрызг пьяна и он, кажется тоже. — Знаешь, у меня же были дети. Я оставила их, а сама... Пошла шашни крутить с компьютером. И мне так стыдно за то что я ничего к ним не чувствовала, они же... Мои дети. Он смотрит, кажется, прямо на неё пронзительным взглядом своих золотых глаз. — Ты не настолько плохая мать. Хотя бы не хуже, чем я в роли отца. — У тебя есть дети? — Один. Я решил, что будет забавно завести ребёнка с человеком и не появляться в их жизни примерно никогда. Сын думает, что я так проявлял свою любовь к нему. Я думаю, что был конченным мудаком. Сейчас мы общаемся... Вынужденно. Он любит меня, считает что я всегда хотел для него лучшего, а я... Я понимаю насколько же подвёл его. Его матери мне даже в глаза смотреть стыдно. — Ты ещё можешь объясниться перед ними. — А ты перед своими. Но мы оба боимся признавать свои ошибки, Ада.***
Операция с поиском Ватсона завершилась так, как завершилась. Потеря конечности не самое страшное, что может произойти на миссии, но Аду гложет вина. Это её просчёт в том числе. Она не рассчитала все возможные варианты событий. Она не отобрала этого злосчастного голубя ещё тут, в Студии. Когда настанет час итогового плана, она снова просчитается в чём-то. И тогда на кону будет стоять нечто большее, чем чья-то рука. — Ада! — раздаётся незнакомый голос из-за спины и за стойку влетает пацан ниже её на две головы. С пронзительными золотыми глазами. — Я уже уходить собирался! — Ты... — Можешь поблагодарить за это своих друзей Друзей Супер Учёных. Мне не тело жалко даже, а волосы — он обречённо мотает кудрявым каре. — Ты такой низкий — Лавлейс тут же прикусывает язык, понимая, что этому лучше было остаться в мыслях. — А то! Мне метр роста отрезало, я два с половиной был! Ещё и этот — Платон за стойкой хмыкает, — меня унижает. Словно не благодаря мне вся твоя ебатория существует. Ада, ангел мой, закажи мне выпить, я заплачу. — Стой. Ничего я тебе покупать не буду, пока ты наконец не расскажешь мне, кто ты такой. А то смена тела совсем не в духе большинства органических существ. Официант, пришедший забирать заказ от стойки, поражённо переглянулся с Платоном. — Она что, не знает? — поражённо прошептал он, — она же с ним уже полгода по времени Студии тут общается, а в жизни то ещё больше. — Я сам в восторге от такой несообразительности — усмехулся бармен. Золотоглазый криво усмехнулся. — Когда люди узнают кто я, их отношение ко мне слишком сильно меняется. А я совсем не хочу рушить идиллию нашего дуэта анонимных алкоголиков. Ну как анонимных... Наполовину. Ада устало вздохнула. — Мы знакомы уже достаточно для того, чтобы я перестала удивляться. Рассказывай. — Помнишь, я о сыне говорил? Его имя — Иисус Христос. Остаток вечера пролетел в хватании Ады за голову, звонком смехе Бога и наигранном ворчании Платона, подливавшего им один бокал вина за другим. Возможно, тот день, когда она получила свой шрам, был не таким уж и мерзким. В конце концов, не приди Ада тогда в Студию в состоянии абсолютного отчаяния, не случилось бы самого неожиданного знакомства в её жизни.