доверять

где-то за окном смехом разлилась толпа бездомных, аккомпанимируя своре собак. эта какофония продолжалась достаточно долго, чтобы надоесть. а плюгавый человечишко, в тепле и условном уютне, вытягивает шею и от поглаживаний жмурится, что-то мурлыкая себе под нос. старые раны ещё не зажили и болят, — а боль Азик успел забыть после падения. неприятно. но тёплые руки Нелли успокаивают. — и куда делась твоя спесь?. . — непринуждённо и тихо тянет ведьма, не желая будить котят, сопящих на коленях. Азик выглядит на удивление покладистым и. . . умиротворённым? без глаз Сатаны, отовсюду глядящими, легко испытать спокойствие. у него более нет рогов — клейма порочности и грязи; нет дурацкого хвоста и копыт, но есть ворох других чувств. и боль, и возбуждение — ныне физическое, а не духовное, и совесть, гнилью сочащаяся через слабое тело. иногда он забывает дышать и искренне удивляется, когда теряет сознание после разбитой о голову бутылки. человеком быть труднее, чем казалось. а ещё Азик совместил в себе две крайности — падший ангел и падший демон по совместительству. позорище. по нему все ещё фанатеют эзотерики в интернете, а он кутается в плед с перемотанной головой и чувствует себя разбитым, и оттого — радостным. пусть Нелли уже прочитала ему рацеи, поплакалась и показала детей — мол, делай с ними что хочешь, я тебе доверяю, в искренность ее мало верилось. выбирать не из чего. его продюсер будет недоволен такими переменами. особенно, когда лицо юноши тронут первые морщины. — молчишь. ясно. — ведьма почти надрывается, но не поднимает шума. после родов она стала даже чувствительнее, чем до. — пойми меня, я была беременна. Сатана лишил бы меня детей. а теперь у нас есть шанс его свергнуть, понимаешь? это несколько антихристов, не один. — тебе опасно это говорить, а мне — опасно это слушать. — юноша голос подаёт впервые за пару часов. а звучит он жалко и надрывно. — назовёшь ребёнка в честь меня. я заслужил. ранее — Азику бы удалось превратить и эту ситуацию в одну большую и жирную шутку, но сейчас моральных сил хватало лишь на то, чтобы подставляться под нежные лапки предательницы для перевязки. пусть видит результат своих действий — неповадно будет. он, конечно, отрицает тот факт, что к Нелли продолжает питать тёплые чувства. а к ее кошкодетям — ещё даже более сильные, чем к ней. он ведёт указательным пальцем по макушке чёрного котёнка и тянет неоднозначную улыбку. нравится. Нелли флюиды радости ловит — решает продолжить шутку: — антихрист — Азазелло. . . — Азазель. — уже более взбодрённо, чем ранее — ну, допустим, Азазель. ты правда этого хочешь? — будет утешающим призом взамен на то, что я стал человеком, постарею и умру. — мне жаль. правда, прости. — молчи. молчи, Нелли. как Франсиско Гойя. — Азик испытывает гадко жгущее чрево чувство дежавю. и ведьма молчит. ничего не говорит, пока складывает котят в корзинку (проснувшийся малыш тыкается ей мокрым носом в ладонь — очаровательно), щедро заставленную маленькими подушечками. и также сохраняет тишину, когда бессловно призывает Азика лечь на ее колени. сначала слетает повязка, а потом. . . щедро украшенный гребень бережно ползёт по его волосам, перепачканным от и до в крови. у него более нет козлиных лап, рогов и хвоста, но цветочный аромат до тошноты навевает их присутствие. приятное.