То, что доктор прописал

Цзян Ваньинь напряженно слушает ординатора, сбивчиво объясняющего что-то из записей в карте пациента. Сичень практически не видит его лица, только жесткую линию челюсти, но ему и не нужно — легко может себе представить нахмуренные брови, сжатые в линию губы и темные глаза. Длинные пальцы с оливковой кожей перелистывают страницы, Цзян Ваньинь говорит ординатору что-то, от чего тот только больше нервничает, и захлопывает папку. Сиченю кажется, что если бы в скорой не было так шумно, то было бы слышно хлопок пластиковой обложки. — Я должен позвать его на обед? — спрашивает Не Минцзюэ, незаметно подошедший сзади. Сичень оглядывается — тот дописывает что-то в карте, положив бумаги на стойку регистратора рядом с ним. — Кого? — невинно уточняет Сичень, отворачиваясь обратно. Это была своеобразная игра: Сичень совмещает приятное с еще более приятным, наведываясь в отделение травматологии или скорую, чтобы увидеться с лучшим другом и увидеть Цзян Ваньиня, а Минцзюэ делает вид, что не видит никаких двойных смыслов в его визитах. Цзян Ваньиня не было на том месте, где Сичень его «оставил», видимо, тот ушел к пациенту или обратно в отделение; где-то засмеялся ребенок, и Сичень поворачивается на неожиданный звук: в скорой чаще плакали, чем смеялись, особенно дети. На кушетке сидит мальчик, и Цзян Ваньинь с мягкой улыбкой что-то рассказывает ему и обклеивает маленькими цветными пластырями повязку на ноге. Лань Сичень жадно рассматривает преобразишееся от одной улыбки лицо, смягчившийся взгляд и лучики морщинок возле глаз. — Сичень, — зовет Минцзюэ, и Сичень ловит себя на том, что тоже все это время улыбался. — Ты закончил? — спрашивает, пытаясь снова уйти от темы. — Да, — Не Минцзю потягивается, отложив ручку в сторону. Сичень заглядывает краем глаза в записи — строчки крупных иероглифов скачут ввех-вниз по нелинованому листу, местами наплывая друг на друга. — Пойдем, — Минцзюэ идет к выходу из скорой, органично вливаясь в движение медсестер и врачей между пациентами; Сичень старается не отставать, ему трудно быть самостоятельным участником этого муравейника и не попадаться под ноги. Когда они проходят мимо Цзян Ваньиня, тот вежливо кивает в качестве приветствия, но не отвечает на улыбку Сиченя, наоборот стирает с лица отголоски своей. — Ты знаешь, что твой брат устраивает рождественскую вечеринку? — спрашивает Минцзюэ, когда они садятся в кафетерии. — Ванцзи?! — потрясенно уточняет Сичень. — У тебя есть другой брат? — Вэй Усянь может писать с его аккаунтов, — возражает Сичень. Минцзюэ достает телефон и подносит так близко к его лицу, что приходится отклониться назад, чтобы рассмотреть что-либо на экране. — Ладно, это точно Ванцзи, — со смешанным чувством соглашается он. Лаконичный и почти сухой текст письма, изящная картинка с зимним пейзажем. И, небо, это действительно письмо по электронной почте. Если бы это был Вэй Усянь, то это был бы огромный чат с тысячей сообщений, из-за которых пришлось бы отключать уведомления. — Ты в списке приглашенных. И Цзян Чэн. — Минцзюэ выглядит таким довольным, словно это его коварный план. — Думаю, он не придет. Они с Ванцзи прикладывают все усилия, чтобы не сталкиваться без необходимости. — Возможно, он будет думать, что это вечеринка Хуайсана. — Дагэ, не надо ему врать, только чтобы мы оказались на одной вечеринке, — мягко просит Сичень. — Тогда перестань смотреть на него своими оленьими глазами исподтишка и сделай уже что-нибудь! — горячится Минцзюэ. — И лучше бы тебе это сделать до вечеринки, потому что как только Хуайсан увидит все это, то вы оба тут же станете его проектом. После того, как Вэй Усянь сошелся с Ванцзи, мой брат возомнил себя свахой, так что берегись. Лань Сичень честно пытается придумать какой-то изящный предлог для сближения, перебирает все, что знает о нем и о себе. Цзян Ваньинь любит животных, особенно собак, в детстве у него была собака по имени Звездочка. Им с Ванцзи не разрешалось держать даже рыбок, Вэй Усянь буквально контрабандой пронес кроликов в их дом через полгода знакомства с Ванцзи. Эту тайну от дяди удалось сохранить на пару лет, и когда дядя нашел их, был огромный скандал. Сиченю нравится идея домашнего питомца — ты знаешь, что тебя ждут дома, даже если в окнах не горит свет, тебя любят не за твои деньги, карьеру или красивое лицо, а просто так. Цзян Ваньинь не умеет общаться с людьми старше пяти лет. Или не хочет. Или не умеет. Лань Сичень еще не определился с верным ответом. Он сам способен поладить практически с любым, хотя как раз с детьми он чувствует себя растерянным. Цзян Чэн прячет заботу и неравнодушие под криками, угрозами и недовольным видом. Большая часть его одежды фиолетового цвета. Любит острую еду, но не настолько острую, как Вэй Усянь. Его волосы всегда стянуты сзади в тугой пучок, но к концу длинного дня одна прядь у лица все же выпадает, и он остаток смены раздраженно заправляет ее за ухо. Лань Сичень носит бледно-голубые рубашки, улыбается, даже когда хочется убивать, привык к чуть пресной еде, завязывает волосы в хвост или хан. Лань Сичень смотрит, как Не Хуайсан висит на руке Цзян Ваньиня, мило улыбаясь и явно что-то выпрашивая. Тот закатывает глаза и делает вид, что хочет стряхнуть с рукава цепкие руки, но Сичень даже с нескольких метров видит, что все это наносное и под мнимым раздражением скрыта легкая улыбка. Когда они с Ваньинем сталкиваются взглядом, тот замирает посреди веселой возни с Хуайсаном, Сиченю он почему-то кажется растерянным. Хуайсан замечает резкую перемену настроения и, проследив взгляд Ваньиня, приветственно машет Сиченю. Он немного заторможенно кивает им в знак приветствия и решает купить капучино на другом кофепоинте, чтобы не мешать чему бы то ни было. *** Через пару недель организацию рождественской вечеринки берет на себя Хуайсан, «во имя нашей детской нежной дружбы с Ванцзи-сюном» — пишет он в общем чате. Лань Сиченю хочется закатить глаза в лучших традициях Цзян Ваньиня: он прекрасно помнит, чем оборачивались все их с дагэ попытки подружить братьев. Кто-то предлагает сыграть в Тайного Санту, и тут же начинается вакханалия. Сичень отключает уведомления и кладет телефон экраном вниз, чтобы не отвлекал. Увидеть имя Цзян Ваньиня в списках тех, против кого подали иск, было неожиданно. Да, возможно он был не самым дружелюбным врачом, регулярно обещал переломать ноги Вэй Усяню и улыбался только детям, но от Минцзюэ Сичень знал, что тот один из лучших врачей отделения. Он даже не помнил, чтобы кто-то писал на него жалобы, не говоря о досудебных претензиях. А тут сразу иск, в причинах — лаконичное «не предупредил пациента о рамках страхового покрытия». Похоже, господин Вэнь просто не захотел оплачивать счета от страховой. Следующие полчаса Сичень проводит за изучением документов: согласно карте, господин Вэнь Чао поступил в отделение скорой по травме, отрезав себе один из пальцев электропилой. Все бумаги были оформлены безупречно: полный анамнез, согласие пациента на осмотр, информированное согласие о рисках операции, договор на оказание услуг, не покрываемых страховкой. Все протоколы операций, послеоперационных наблюдений и назначений, рекомендации по амбулаторному лечению. За всю свою обширную юридическую практику в больнице он видел разное, и такая скрупулезность записей была скорее исключением, чем правилом. Дагэ сказал бы, что это дело — отличный повод сблизиться и начать не только здороваться в коридорах, но Сичень отметает эту идею. Иск прост и безыскусен, и решить его в досудебном порядке будет легко, так что участие старшего юриста больницы в нем будет странным. Но он выберет для него хорошего юриста. — Могу ли я, как глава отделения, настаивать на лучшем юристе для своего сотрудника? — спрашивает позже Минцзюэ, когда они стоят в очереди кафетерия. — Цзинъи — отличный юрист, — отзывается Сичень. — Но не лучший. — Это легкий кейс, — пожимает плечами Сичень, — будет странно, если им займусь я, а не кто-то из моих ребят. — Во-первых, какая разница, что кто-то посчитает то странным, — Минцзюэ споро расставляет на своем подносе маленькие тарелки с закусками, — во-вторых, ты недооцениваешь ситуацию. — Были проблемы во время лечения? — Сичень хмурится, потому что ни о чем таком не было пометок. Все выглядело нормально. — С точки зрения медицины — нет. Просто Вэнь Чао истеричная сука, которая довела до ручки всех моих медсестер за те пять дней в отделении. Ставлю сотню, что на каких-нибудь ваших слушаниях Цзян Ваньинь пообещает переломать ему ноги. Или шею. — Я предупрежу Цзинъи, — тяжело вздыхает Сичень, делая мысленные пометки. — Просто не ломайся и возьми это дело, Сичень, — устало просит Минцзюэ. — Вы два придурка, кружащих вокруг друг друга. — Во-первых, это непрофессионально, — чопорно парирует Сичень, — во-вторых, ему это не нужно. — Блядь, иногда ты такой упертый, тебе точно стоило бы сменить свою фамилию на его. — Влюбленный мозг Сиченя тут же примеряет чужую фамилию: Цзян Сичень. Цзян Хуань. Уши предательски горят, и он благодарит утреннего себя, решившего все же не завязывать хвост. Через неделю Сичень слышит крики из конференц-зала на расстоянии пары метров. Он мысленно перебирает, у кого из его подчиненных сегодня должны быть встречи с истцами, но прежде, чем он успевает вспомнить, дверь открывается и оттуда стремительно выходит Цзян Ваньинь. Выглядит так, словно еще немного, и начнет метать настоящие молнии вокруг себя, Сиченю даже мерещится запах озона, когда тот проносится мимо него, как после грозы. Из открытой двери слышен манерный недовольный голос и извинения Лань Цзинъи, которые скорей всего никто не слушает. Когда Вэнь Чао выходит из комнаты, Сичень в полной мере понимает, что имел в виду Не Минцзюэ под недооцениванием ситуации. Вэнь Чао создавал всем своим видом впечатление человека надменного и злого, к тому же, судя по кричаще дорогим вещам, костюму и часам его адвоката — был из числа избалованной золотой молодежи, которая сумму иска прокутит за полчаса и не заметит. Вышедший следом Цзинъи с трудом сохранял нейтрально-приятный вид, и Сичень не поручился бы за то, что довело его больше — хамоватый истец или несдержавшийся Цзян Ваньинь. Он легко касается запястья проходящего мимо Цзинъи в немой просьбе зайти после к нему, кивая в сторону их крыла. Лань Цзинъи приходит через полчаса вместе с увесистой папкой дела, своими заметками и огромным стаканом капучино в качестве подкупа начальству. Сичень вопросительно поднимает бровь, но кофе принимает. — Он сказал, что может отрезать ему палец обратно, раз он ему не нужен, — возмущенно начинает Цзинъи, — хотя мы все утро провели в подготовке к встрече, и я тысячу раз сказал ему, чтобы он молчал и не велся на провокации! Сичень подавляет в себе желание тяжело вздохнуть. — Нет, Вэнь Чао, конечно, полный придурок, на которого готовы подать иски о домогательствах почти все медсестры, но теперь все будет еще хуже. Теперь он точно захочет извинений. — Извинения это проблема? — Цзян Ваньинь сразу сказал, что не будет извиняться. Вряд ли он теперь передумает. С ним вообще сложно, он не считает, что тут вообще нужен адвокат и уж тем более суд, он все сделал, как просил пациент. — Я с ним поговорю, — решает Сичень, — а ты сообщи мне сразу же, если Вэнь Чао и его адвокат решат добавить обвинений в иск. Сичень находит Цзян Ваньиня в ординаторской. Тот смотрит настороженно, словно ждет от него нападения. Сичень мягко улыбается и садится рядом с ним на диван. — Ваша досудебная встреча прошла не очень хорошо, да? — осторожно начинает Сичень. — Пришли отругать меня? — тут же ощетинивается Цзян Чен — Мы не в школе, и я не ваш учитель, Ваньинь, чтобы ругать вас, — качает головой Сичень, — расскажите, как все было. — Разве Цзинъи не рассказал вам? — Да, но я хочу послушать и ваш вариант. — Не доверяете? — усмехнулся Цзян Ваньинь. — Доверяю, просто хочу знать как это выглядело для вас, и что вы чувствовали. — Ладно, — он устало потирает лицо ладонями. — Этот му… Вэнь Чао, — быстро поправляется Ваньинь, — все время по кругу ныл, что его никто не предупреждал, что за операцию придется платить из своего кармана, и вообще он невыносимо страдал все время, что был в больнице. А его адвокат с каменным лицом кивал и повторял, что я не имел права пришивать палец, пока полностью не удостоверился, что его клиент этого действительно хочет. — Цзян Ваньинь в конце ехидно усмехается. Сиченю вдруг захотелось погладить его по напряженным плечам. — В скорой он кричал на все отделение и умолял спасти его палец, подписал бумаги даже не дослушав мои объяснения, а теперь выебывается! — зло выплевывает Цзян Ваньинь. — Да уж, не самый приятный пациент, — усмехается Сичень. — Еще мягко сказано, — недовольно закатывает глаза Цзян Ваньинь. — А вы не помните, кто был вместе с вами в скорой? — Это было полгода назад, я уже не вспомню, кто из медсестер помогал. Врач скорой, который меня вызвал, отмечен в карте, — Сичень вспоминает абсолютно нечитаемую подпись в карте, — а кто из ординаторов был ко мне прикреплен — можно посмотреть в системе. — Вы всегда ходите к пациентам со своими ординаторами? — уточняет Сичень, помня, как иногда Минцзюэ гневно кричит на своих непонятно куда пропавших. — Конечно, — слегка удивленно отвечает Цзян Ваньинь. — В этом же и смысл. — Хорошо, — Сичень встает с дивана, — тогда постарайтесь узнать, кто был с вами в тот день с этим пациентом. Чем больше человек сможет подтвердить, что он был предупрежден обо всем, тем лучше. Сичень успевает дойти до двери и взяться за ручку, когда его догоняет вопрос. — Теперь вы возьмете меня? — Мгм, вместе с Лань Цзинъи, — Сичень оборачивается, в очередной раз улыбаясь. Цзян Ваньинь выглядит еще более хмурым и будто бы недовольным. — Хорошего вечера. С тех пор Сичень практически каждый день слышит о Цзян Ваньине или даже видится с ним. Спустя месяц Цзинъи просит присутствовать на подготовке к первому слушанию, несмело признавшись после расспросов, что в присутствии Лань Сиченя Цзян Ваньинь не закатывает глаза и огрызается. Когда Сичень жалуется на это Минцзюэ, тот смеется так, что на них неодобрительно оборачиваются. — Не думал, что буду слушать твои жалобы насчет такого, — отсмеявшись, говорит Минцзюэ. — Дело не в том, что я не хочу с ним видиться, дагэ, — голосом, полным страдания начинает Сичень. — Во-первых, Цзинъи должен научиться сам успокаивать своих подзащитных, объяснить им, как себя вести и что делать, и добиваться, чтобы они соблюдали его рекомендации. Даже если ему сложно, не нравится человек или любая из еще тысячи причин. Во-вторых, я же не могу пойти с ними на само слушание. Ему придется решать ту проблему уже в суде, в более стрессовой для Ваньиня обстановке. — Не можешь пойти? — со скепсисом уточняет Минцзюэ. — Да ты с момента, как Вэнь Чао начал угрожать лишить его лицензии, ни на секунду не оставляешь это дело без внимания! Это была та часть его жизни, о которой он предпочитает не думать. Да, он слишком близко к сердцу принимает все происходящее, и, если быть совсем честным, то если бы это был кто угодно, кроме Ваньиня, и, пожалуй, Не Минцзюэ, тогда Сичень не ходил бы ни на какие подготовки к слушанию каждый раз, а если бы Цзинъи не справлялся — выделил в помощь другого более опытного сотрудника. Но он ходил, жадно наблюдал за поджимающим губы и сжимающим кулаки на коленях Ваньинем, мечтал разгладить вечную складку между бровей и размять напряженные плечи. — Возьми себя в руки и переведи ваше общение хотя бы в дружескую плоскость, — легко пинает его под столом Минцзюэ, — или я подолью тебе в утренний кофе шот ликера. *** Чем больше встреч с Цзян Ваньинем он посещает, тем чаще его охватывает чувство неясной тревоги. Сначала Сичень списывал это на усталость, молчаливые скандалы с дядей на воскресных обедах и приближающуюся годовщину смерти матери, но потом он понимает — это то же чувство, что зудело под кожей в последние годы отношений с Мэн Яо. Что-то было не так. Что-то в той ладной истории, которую рассказывал Цзян Ваньинь, не сходилось с тем, что видел и слышал Лань Сичень в те несколько мгновений возле конференц-зала. Следующие несколько дней он потратил на придирчивое изучение всех бумаг и показаний. Все было стройно и логично, вытекало одно из другого, соответствовало протоколам и прочему. Лань Цзинъи с тоской смотрел на пухлую папку с копией материалов на его столе, видимо, опасаясь лишиться этого дела. Личный опрос всех участников результатов пока тоже не давал. В скорой, как и говорил Ваньинь, никто уже особо и не помнил подробностей: Вэнь Чао остался в памяти большинства молодым человеком, который сначала плакал и умолял спасти его, хватал за руки и одежду весь проходящий мимо персонал, обещал заплатить сколько скажут, а потом угрожал засудить их всех за игнор. Операционные медсестры тоже не рассказали никаких новых подробностей, сестры отделения травматологии поделились множеством историй о мерзком поведении Вэнь Чао и его невесты, которая приходила его навещать. Ординатор, которого в тот день курировал Цзян Ваньинь, сказал, что сначала расстроился из-за того, что его не допустили ассистировать на операции, и даже пожаловался на это, и не только на это, в ежемесячной обратной связи. — И кто стал вашим новым куратором? — уточняет Лань Сичень. — Доктор Ли. Послушайте, — словно оправдываясь, начинает ординатор, — Цзян Ваньинь хороший врач. Даже отличный. И возможно он предвидел, что добром это не кончится. Но с ним бывает тяжело. — С кем тебе бывает тяжело, Ван Сиань? — для человека своей комплекции Минцзюэ слишком хорошо умеет подкрадываться. — Ни с кем, — тут же оправдывается ординатор. — Я пойду работать. — Иди-иди. — Лань Сиченю иррационально хочется сбежать вместе с ним. — Сичень, ты мне конечно как брат, но какого хера ты уже который день отираешься в моем отделении. Я бы понял, если бы ты мило улыбался Цзян Чэну, а не всему моему персоналу кроме Цзян Чэна. — Давай не здесь, — просит Сичень, и Минцзюэ приглашающе машет рукой в сторону своего кабинета. — Итак, ты думаешь, что Цзян Ваньинь врет и не доверяешь его версии событий, хотя все люди и документы подтверждают это. И ты потратил на это последние полторы недели. — Подытоживает Не Минцзюэ, со скепсисом смотря на Сиченя. — Я не знаю, — он устало прикрывает глаза. — Не думаю, что именно врет, потому что столько людей разом ему бы не удалось подговорить или подкупить. Знаешь, у меня то же чувство, что и с Мэн Яо, — Минцзюэ напротив него кривится при упоминании имени его бывшего, — словно есть какая-то недомолвка. Вэнь Чао слишком сильно ярится для иска из-за страховки, он на адвоката потратил уже больше, чем сумма иска. Ему в старшей школе на расходы давали больше. Тут что-то еще. — Просто поговори с Цзян Чэном. Он последний в списке людей, которые будут врать кому-либо вообще. — Я уже говорил с ним! — Поговори еще раз. Смена Цзян Ваньиня на следующий день, так что вечер накануне Сичень проводит за составлением речи. Он осторожно выбирает слова, которые не обвинят и не обидят недоверием, составляет вопросы, которые незаметно могли бы подтолкнуть разговор в нужное русло. Повторяет это все пока чистит утром зубы, стоит в очереди за утренним кофе, поднимается на лифте в травматологию. Когда он встречается взглядом с Цзян Ваньинем, то понимает, что это все было впустую. — Что-то не так? — хмурится Цзян Ваньинь, когда Сичень подходит ближе. — Доброе утро, — привычно улыбается Сичень. Ваньинь так же привычно не возвращает ему ни отголоска улыбки. — Мы можем поговорить? Цзян Ваньинь мрачнеет и весь подбирается, словно ему нужно защищаться от Сиченя. — Лучше у вас, — он бросает быстрый взгляд на часы на стене, — через час, мне еще нужно на обход. — Хорошо, — соглашается Сичень, — буду ждать. Цзян Ваньинь пытается что-то найти на его лице но видимо не находит, а затем кивает и, забрав карточки пациентов со стойки, уходит прочь. Время в ожидании Сичень проводит максимально бесполезно в вялой попытке разгрести утреннюю почту, постоянно отвлекаясь на соцсети и мессенджеры. Дядя был бы в ужасе, с усмешкой думает Сичень. В рождественском чате агрессивный спор про еду между крайностями «вы что есть там собрались» и «вы что собрались отмечать без пельменей». Цзян Ваньинь стучит в дверь кабинета ровно в то время, что обещал, но Сичень все равно вздрагивает. Ощущение, что внутри него разливается цистерна ледяной воды. У Цзян Ваньиня вид, словно у пришедшего на казнь, но не собирающегося покоряться. — Нашли нестыковки во время своего тайного расследования? — оскаливается Ваньинь. — Даже удостоили меня приватной аудиенции. — Ваньинь… — Что, перестала нравиться моя версия? Узнали про страшные нарушения этических норм и решили отчитать меня? — Небо, вы невыносимы просто, — срывается Сичень. Цзян Ваньинь напротив все больше напоминает хищное животное, готовое кинуться в атаку. Сичень чувствует себя ужасно: хотя раньше он и сталкивался с Ваньиневским злым ехидством, насмешками и колкими ухмылками, но они никогда не были направлены против него самого. — Просто расскажите мне все как было, Ваньинь, — просит Сичень через несколько минут, на что Цзян Ваньинь только сильней сжимает челюсти. — Вэнь Чао явно обижен на что-то, что сделали или сказали именно вы. Он угрожал засудить всех, но иск подал только против вас. Цзян Ваньинь молчит. — Я не буду извиняться, — ставит ультиматум Ваньинь. — Я и не прошу. — Это из-за Ло Цинъян. — Сичень слегка хмурится, имя кажется ему знакомым. Кажется, это она увольнялась из неврологии со скандалом в прошлом месяце. — Она пришла по моей просьбе на консультацию, и этот придурок начал лапать ее. Я сказал что сломаю ему обе руки, если он не перестанет. Он начал кричать, потом пришла его невеста, они начали скандалить. Вроде бы она его бросила из-за истории с Ло Цинъян, я не знаю. — А вы? Повышали на него голос в ответ? — Конечно, блять, я повышал голос, не до мирных бесед было! — Хорошо, — кивает Сичень. — Спасибо, что рассказали. Можете быть уверены, что дальше меня эта история не уйдет. — И это все? — неверяще смотрит на него Цзян Чэн. — Вы ничего не собираетесь с этим делать? — Вряд ли с этим можно что-то сделать, кроме извинений для доктора Ло. — Тогда зачем? — У меня сложные отношения с недомолвками, — ломано улыбается Сичень. В ответ он получает понимающую улыбку, и от этого внутри него что-то разжимается. После этого разговора все неуловимо меняется. Они оба с Цзян Ваньинем словно расслабляются, Сичень узнает, что Ваньинь любит ехидно шутить и в его американо два шота эспрессо, что он может улыбаться не только детям, но и Сиченю. Сичень не ведет счет этим улыбкам — самым разным, и широким, и легким, и намекам на них, — но каждую хранит в своем глупом сердце. Их встречи перестали быть безличными и все больше походят на дружеские. — Вы придете в суд? — спрашивает Ваньинь накануне. — Конечно, — твердо обещает Сичень. Он придет, даже если придется переиначить весь рабочий календарь. Во взгляде Ваньиня появляется что-то такое, что Сичень очень хотел бы засчитать за радость, но его рациональная часть быстро задвигает все эти пустые надежды в темный угол. *** На заседание Сичень безбожно опаздывает. В принципе, день не задался с самого утра: поскользнулся на парковке, не заметив коварный лед под выпавшим ночью снегом, в кофейне новенький бариста под видом капучино сделал ему что-то, больше напоминающее латте, главврач поймал его прямо на входе в здание и забрал на длинное и нудное обсуждение бюджета на следующий год, а в кабинете ждала кипа бумаг на подпись. Ушибленная рука к обеду искрит болью в такт головной. Ибупрофен помогает из рук вон плохо, расписание на день летит к чертям, так что в зал заседания он заходит ближе к середине процесса, тут же попадая под тяжёлый взгляд Цзян Ваньиня, дающего показания. Сичень ободряюще улыбается ему, надеясь, что судья не обращает на него внимания. Все проходит как они и планировали. Адвокат выставлял Вэнь Чао несчастной жертвой врачебного произвола, которой была нужна помощь, но в итоге было сплошное насилие; Лань Цзинъи парировал, что все было исключительно по информированному согласию, подкрепляя слова документами и свидетельскими показаниями; Цзян Ваньинь напряженно сидел и не реагировал на провокации Вэнь Чао и адвоката. Сичень сосредоточенно наблюдал за всеми, словно если он отвлечется, то все рассыпется; после оглашения решения суда он выдохнул так, словно и не дышал толком до этого момента. Вэнь Чао, выходя из зала, что–то сказал в сторону Цзинъи и Ваньиня — было не разобрать с такого расстояния, — в ответ на что Цзинъи абсолютно непрофессионально и абсолютно в манере Цзян Ваньиня закатил глаза. — Спасибо, — говорит ему Цзян Ваньинь уже практически на улице, и кланяется, вызывая этим легкую панику. — Что вы, это все ваша с Цзинъи работа, я просто наблюдатель, — Сичень заставляет его выпрямиться. — Все равно, — спорит Цзян Ваньинь, — ваше присутствие и участие очень помогало. Без вас было бы не так. Мне было хорошо с вами. Сичень чувствует, как у него от этих слов краснеют уши. — Придете сегодня на рождественскую вечеринку? — переводит тему Лань Сичень. — Ни за что, — тут же реагирует Ваньинь. — Почему? — удивленно спрашивает Сичень. — Хуайсан обещал, что будет здорово. — В том числе и потому, что Хуайсан обещал, что будет здорово. Там будет куча нелепых и неловких игр, море алкоголя и охапки омелы под потолком. — Вы противник омелы, Цзян Ваньинь? — со смешком уточняет Сичень. — Я против того, чтобы целый вечер наблюдать как Вэй Ин будет целоваться под абсолютно каждой омелой с вашим братом, — хмыкает Ваньинь. — А если я попрошу Ванцзи держать Вэй Усяня в рамках приличий, вы придете? — Вы переоцениваете влияние Лань Ванцзи на Вэй Ина. Ну, или недооцениваете то, сколько он готов спустить ему с рук и позволять. В любом случае, не утруждайтесь, — криво усмехается Цзян Ваньинь, — вам и без меня будет весело. Лань Сичень чувствует иррациональную обиду, словно Цзян Ваньинь отклонил не только приглашение на вечеринку, но и предложение целоваться под омелой, носить уродливые рождественские свитера, пить глинтвейн и наряжать елку. — Хорошо, — выдыхает Сичень, — тогда не буду настаивать. *** Звук будильника был отвратительно пронзительным. Сичень хочет умереть, потому что похмелье после тридцати пяти — отвратительно. Кажется, он как пришел, так и лег на кровать, не снимая одежды и буквально лицом в подушку. Правая рука все так же болела, но теперь, похоже еще и почти не двигалась. От одной мысли о еде его начинает мутить, так что вместо привычного завтрака сегодня удвоенное время в душе и чай. Стоя под теплой водой, Сичень пытается вспомнить, как много он выпил и как сильно после этого ушел в отрыв. Возможно, ему стоило бы прямо сейчас отрастить жабры и уплыть в канализацию? Нужно бы проверить социальные сети всех, кто был вчера, чтобы оценить уровень собственного позора, но он не готов. Одеться становиться настоящим испытанием: рука с трудом слушается, немеют пальцы, если сгибать в локте, ноющая боль кратно ухудшает все его состояние. На середине борьбы с рубашкой Сичень малодушно думает надеть джемпер или водолазку, но перспектива поднимать руку еще выше, чем на уровень талии, удручает. Он даже не уверен, что ему это вообще удастся. Минцзюэ встречает его в холле больницы, Сичень даже на мгновение пугается, что забыл о какой-то договоренности. Но друг выглядит отвратительно довольным собой. — Повеселился вчера? — спрашивает Минцзюэ вместо приветствия. — В некоторой степени, — уклончиво отвечает Сичень. — Это хорошо, — кивает Минцзюэ. — У меня кое-что есть для тебя — хвататет за руку и тянет в сторону лифтов. Резкой болью прошивает до самого плеча, так, что Сичень, не сдержавшись, шипит. — Черт, я думал, что у тебя с левой проблемы, — извиняется Минцзюэ и перехватывает за другую руку. — Просто ушиб вчера, ничего серьезного, — зачем-то оправдвается Сичень. — Ага, — соглашается Минцзюэ, — я так и понял. — Хуайсан рассказал? — уточняет Сичень, пока они поднимаются. — Ну, в принципе и так можно сказать, — загадочно отвечает Минцзюэ. — Нет, правда, через пару дней пройдет. — Ты успел на досуге получить диплом врача? — уточняет Минцзюэ и получив в ответ тишину, довольно хмыкает. — Я так и думал. Не Минцзюэ буквально тащит его за собой в отделение, и Лань Сичень чувствует себя маленьким капризным ребенком, родители которого уже потеряли всякую надежду договориться. — Привет, Сяочэнь-цзе, — начинает Не Минцзюэ, облокотившись на сестринский пост и нависнув над миниатюрной медсестрой, — подскажи-ка, где… Цзян-ишен, стоять! Лань Сичень прослеживает взгляд друга и видит Цзян Ваньиня, замершего в двух шагах от палаты, из которой, видимо, только что вышел. Минцзюэ снова начинает тащить его за собой, отчего Сичень неловко путается в собственных ногах. — Цзян Чэн, я привел тебе пациента, — говорит Минцзюэ, когда они подходят ближе, и протягивает Цзян Ваньиню руку Сиченя, словно передает эстафету. — Правая рука. — Это левая, — глупо говорит Цзян Ваньинь. — Я знаю, — в голосе Минцзюэ все терпение мира, таким же тоном он объяснял маленькому Хуайсану почему тот не может получить желаемую вещь. — Правая у него болит, а за левую нужно держать, чтобы он не сбежал. — Минцзюэ снова протягивает ему руку Сиченя. — Понятно? — Да, — кивает Цзян Ваньинь и осторожно сжимает предплечье Сиченя чуть выше запястья. — И не верь ему, если будет говорить, что почти не болит. Не Мнцзюэ уходит, и они остаются так и стоять посреди коридора, смотря на свои руки. Сичень почти не чувствует прикосновения из-за толщины своего пальто и аккуратности Цзян Ваньиня. Он бы хотел назвать это нежностью, но у них не такие отношения. Первым приходит в себя Цзян Ваньинь. — Пойдемте в смотровую. Под ярким белым светом кабинета наедине с Цзян Ваньинем Лань Сичень чувствует себя неловко. Снять пальто оказывается еще более сложной задачей, чем надеть, рука слушается неохотно, и он слегка морщится не столько от боли, она действительно не сильная, сколько от собственной беспомощности. — Давайте я помогу, — Цзян Ваньинь замечает его страдания и помогает освободиться от верхней одежды. Сичень скомкано благодарит за помощь, и пока Ваньинь кладет его пальто на свободный стул, закатывает рукав чуть выше локтя. — Вот, — демонстрирует локоть Сичень, — даже синяка нет, так что я просто трачу ваше время. Цзян Ваньинь внимательно рассматривает его руку, близко наклонившись, так, что слышен аромат его парфюма. Легко прикасается к месту удара, и от ощущения тепла его кожи у Сиченя бегут мурашки. — Тут больно? — спрашивает Цзян Ваньинь, надавливая на локоть. — Нет, — отвечает Сичень, и Ваньинь вопросительно поднимает бровь. — Правда не больно. — Хорошо, где именно ощущаете боль? И как именно болит? — Здесь, — Сичень кладет пальцы здоровой руки на пару сантиметров выше локтя. — Боль… Не знаю, она не то чтобы болит, какая-то фоновая боль скорее. И очень выматывает, когда что-то делаешь рукой. Цзян Ваньинь кивает на его слова, мягко ощупывает руку и плечо до самых ключиц и сосредоточенно кивает сам себе. — Вы поэтому на вечеринке были таким печальным? — внезапно спрашивает Ваньинь. Сичень с трудом подавляет в себе желание мученически застонать. Надо было все-таки проверить инстаграм, пока ехал на работу. — Как много сторис выложил Хуайсан? — Если вас это утешит, они все доступны только узкому кругу друзей. Лань Сичень абсолютно точно не чувствует от этого факта утешения. Он не будет ходить ни на какие дружеские вечеринки. Никогда больше. — Что ж, в принципе, с вашей рукой ничего особо страшного, — выносит решение Цзян Ваньинь. Сичень собирается поблагодарить его и извиниться за беспокойство, но тут он продолжает, — раздевайтесь. Сичень замирает с открытым ртом, в живот словно плеснули горячего. В голове потрясающе пусто, там даже собственного имени не осталось; лицо Цзян Ваньиня как всегда серьезное, и он пытается понять — это что? Шутка? Предложение? Он что-то сказал или наоборот что-то упустил? — Зачем? — осторожно уточняет Сичень. — Рука же, — смотрит на него как на глупца Цзян Ваньинь. — Рука? — Сичень все больше чувствует себя идиотом. — Рука, да. У вас вывих, надо вправить. Снимите рубашку с правой стороны. Он давно не чувствовал себя таким тупицей. Может, это вчерашний алкоголь не выветрился до конца? Мелкие пуговицы поддаются с трудом, и первоначальное смущение от раздевания под пристальным взглядом Цзян Ваньиня к середине планки сменяется неловкостью и обидой на свою внезапную немощность. — Позволите… помочь? — словно смущенно спрашивает Цзян Ваньинь. — Да… Наверно, так будет быстрей, — соглашается Сичень, не поднимая головы. Оставшуюся половину пуговиц Цзян Ваньинь расстегивает в абсолютной тишине, слышен даже гул люминесцентных ламп на потолке. Лань Сичень не отрываясь наблюдает, как тот своими красивыми пальцами вынимает каждую пуговку из петельки. Все происходит одновременно и слишком быстро и слишком медленно: вот пуговица невыносимо медленно и будто бы с трудом проходит сквозь отверстие, словно на новой рубашке, а вот уже почему-то дело дошло до последней на планке. Когда Ваньинь вытягивает полы рубашки из-под пояса брюк, Сичень чувствует, как начинают гореть лицо и плечи, а сердце бешено разгоняет кровь по венам. Вся эта помощь скорее похожа на изощренную пытку, Сичень старается не думать о происходящем и вспомнить уроки стойкости от дяди. — Ложись…тесь, — быстро поправляется Цзян Ваньинь. — Учитывая, что вы видели меня пьяным, — «и почти голым», мысленно добавляет Сичень, — можно уже и на «ты». Цзян Ваньинь коротко усмехается. — Не в живую же. Сичень прикусывает кончик языка, чтобы не предложить выпить прямо сейчас, хотя еще и десяти утра нет. Когда Ваньинь надавливает ему ладонью на плечо, фиксируя, он мелко вздрагивает и закрывает глаза. — Больно или страшно? — уточняет Цзян Ваньинь, крепко обхватывая плечо. — Давайте уже закончим, — просит Сичень. — Мы же вроде бы на «ты»? — в голосе Цзян Ваньиня слышна улыбка; невозможный человек. — Ты… — начинает было Сичень, и в этот момент Ваньинь тянет его руку в сторону, вправляя плечо. Вспышка боли выбивает из легких воздух, заставляя подавиться рвущимся из груди звуком. — Я закончил, — Ваньинь вновь ощупывает плечо. — Спасибо, — сдавленно благодарит Сичень, неловко садясь на кушетке. В плече ощущение нормальности и легкости, и это сродни благословению; он даже не замечал, что в этом месте что-то не так. Он на пробу крутит рукой вперед-назад, но Ваньинь тут же останавливает его. — Так лучше пока не делать, — ладонь без перчатки обжигает прикосновением. Когда Ваньинь помогает ему с повязкой, Сичень откровенно залипает, хочет прикоснуться к чужому лицу, лучше всего — губами. — Вот и все, — почему-то шепотом говорит Цзян Ваньинь. — Все? — бессмысленно переспрашивает Сичень, встречаясь взглядом с Ваньинем. Такого мягкого выражения лица он еще не видел. — Все. Сиченю кажется, что время становится тягучей смолой, и он не против провести остаток жизни в этом плену. Писк пейджера разбивает момент на тысячи осколков. — Приходите… Приходи завтра вечером, — говорит Ваньинь, отходя в сторону. — Я посмотрю плечо, скорей всего повязка будет больше не нужна. — Хорошо, — выдыхает Сичень, — спасибо. *** Елка в этом году в больничном дворе огромная. Кто бы ни наряжал больничный двор в этом году — он явно выбрал весь бюджет. Какая-то абсолютно дикая смесь китайского нового года и европейского рождества, сложно даже сказать, это ужасно или хорошо. Сиченю мерещится даже омела, привязанная к нитям гирлянды над головой, но свет бьет в глаза и рассмотреть что там — невозможно. — Помочь сорвать? — раздается сзади голос Цзян Ваньиня. — Кто вам рассказал? — страдальчески спрашивает Сичень, но Ваньинь в ответ только хмыкает. — Между прочим, это ваша вина. — Мы же вроде бы на «ты»? И причем тут я, меня там не было, и развешивать ее придумал не я. — Ты сказал, что Ванцзи с Вэй Усянем будут целоваться под каждой веткой, и был прав! — И ты не вынес этого отвратительного зрелища и решил всех спасти? — смеется Ваньинь. — Не совсем, — вздыхает Сичень. Если он кого и хотел спасти, так это себя от себя самого. — Надо было идти с тобой. — Спасать всех? — Ну, тут всего два варианта: или помогать срывать дурацкие ветки, или целоваться под дурацкими ветками. — И мы бы занимались конечно же первым, — неожиданно горько говорит Сичень. — Не обязательно, — после небольшой паузы говорит Ваньинь. — Можно и вторым. Сичень удивленно поворачивается к нему. Ваньинь выглядит серьезным и настороженным, словно ждет отказа. Сичень делает осторожный маленький шаг навстречу ему. И еще один. Словно подходит к дикой кошке. — Эта ветка мне кажется достаточно дурацкой, — говорит Сичень, стоя вплотную к Ваньиню, — а тебе? — Если что, я знаю где взять такие же дурацкие ветки как на вчерашней вечеринке, — улыбается уголком рта Ваньинь и целует его.