вариации на тему

мнение шуры о его няньке-телохранителе было неоднозначным. слишком много переменных, слишком много нюансов. если бы его попросили выразиться кратко, как-нибудь скомпоновать все эмоции воедино, хотя бы в одно слово, он бы подзавис. знал, что это точно было весело — это была ремарка ильи. весело. в каком-то извращенном, сумасшедшем смысле. он, к слову, узнал не сразу. при всей его наблюдательности, при всей его дотошности, которая активировалась сразу же, стоило ему распознать в обычном двухцветном парне своего, он не сразу узнал. шура вообще не любил вспоминать, как это произошло. он был не в курсе, сливал ли отец соколу каждый его шаг или решил проблему проще, прицепив маячок к пальто или трусам, но сокол появлялся всегда, стоило шуре сделать попытку в личную жизнь. кажется, тогда он тусил на парковке, просто по какой-то причине снаружи, а не в тачке. может, на открытом воздухе легче думалось. тогда мыслительные процессы действительно давались шуре с трудом — ему, как сраному школьнику, первая влюбленность вскружила голову, он цеплялся за лицо, краснел, тупил, хотел целоваться и дальше по списку. илья попросил подкинуть до арены как будто для отвода глаз — он еще давно строил планы на шурину крошку, как он ее ласково называл, когда шура запретил обзывать ее влажной мечтой конфуза. для отвода глаз или взаправду, шуру не интересовало. он ждал на парковке, сопротивляясь желанию выудить из бардачка карманное зеркальце и оценить, хорошо ли он выглядит. и ждал сокола — но в шутку. прилетит или нет. тронулся ли его отец умом окончательно, и испортит ли первый герой ему личную жизнь или обойдется. присутствие ильи рядом — настолько близкое — сыграло с шурой злую шутку, и он чувствовал, как тот распространяет на него дурное влияние, прямо как мальчики-троечники на девочек-отличниц, к которым их подсаживают для противоположных целей, как развращает и портит его. шура смеялся с баянов, разбирал оксимирона на слух и чаще улыбался. илья всегда, когда ловил его на этом, улыбался еще шире, как у него челюсть не сводило, и блестел глазами на шуру слишком дерзко. сейчас шура ощущал желание улыбнуться. оскалиться. засмеяться как сумасшедший. с одной стороны к нему плыл илья, на ходу наматывающий наушники на шею, а с другой, безуспешно пытаясь затеряться в толпе, караулил сокол. сука. шура знает, что сокол знает, что он знает про его присутствие и все такое. он предпринимает не самую убедительную попытку игнорировать его. — пиздато, — оценил картину илья, замерев прямо перед ним. шура замер тоже, неловко пошевелив пальцами в жесте приветствия. они до сих пор не привыкли друг к другу — в новом восприятии. их роли были ясны, шура не посмел бы томить илью неведением и неопределенностью между ними. та ночь была долгой, стыдной местами, но шура пережил ее, и с тех пор смотрел на причину, ради которой все это было сделано. причина смотрела на него в ответ, неловко переминаясь с ноги на ногу. под рукой не было методички по становлению партнером мечты, но одним своим присутствием он запускал илью на орбиту от восторга, и надеялся выезжать на этом до тех пор, пока фокус не перестанет работать. по-джентльменски открыв дверь с пассажирской стороны, шура проследил за тем, как устроился илья, нахмурился, когда тот расплылся в улыбке, явно раздумывая подрубить конфуза, и обошел тачку, открывая дверь себе. сел не сразу. смотрел вдаль, туда, где “незаметно” околачивался сокол. даже со сброшенными перьями шура его узнавал, и было интересно, кто узнает тоже. мысленно шура все больше и больше склонялся к варианту, в котором у его отца потекла крыша. он не мог понять, чем тот руководствовался, выдвинув эту заметную пернатую кандидатуру в телохранители. сокол следит за ним. за каждым его шагом, за каждым действием. наблюдает за тем, как он нарочито медленно садится, как гладит руль, как привлекает к себе внимание ильи и коротко целует, воспользовавшись тем, что на парковке никого кроме них. мысль о том, что тот наблюдает и вылетает на орбиту от удивления и шока, забавляет шуру, и он улыбается прямо в поцелуй. илья рядом с ним тает. — заглянешь на огонек? олеся сегодня будет. — я бы рад, — ответил шура, не глядя ему в глаза и выезжая с парковки. — но дела. — дела? — отец. илья многозначительно кивнул и заглох. касаться этой темы ему не нравилось, потому что это не нравилось шуре, и он предпочитал быть хорошеньким, не делая тому больно намеренно. — как тетя инна? — ей получше, — теперь отводит глаза илья, с невиданным интересом разглядывая улицу в окне. — она была выходная вчера, приготовила куриные сердечки. — вкусно? — она хирург, шур. шура подавил смешок. илья скривился, сползая в кресле. — она тоже смеялась, а я не оценил. — многое упускаешь. — каннибализм? — сердеец из тебя не такой уж плохой. теперь смешки подавлял илья — выходило у него так себе, и он прыснул, отклеившись от окна. развращать шуру ему очень и очень нравилось, и плоды своей деятельности он пожинал с удовольствием. а еще ему нравилось наблюдать за тем, как тот водил, и где-то между мурлыканьем мотора, шуриными руками на руле и его сосредоточенным выражением лица илья терялся бесследно, залипая и никогда не отвечая с первого раза. обычно шуру это смущало. вождение как вождение, что илья в нем нашел. и видео фейк-такси он не смотрел, нет. сейчас этой чужой слабости он был благодарен — незаметно для ильи, он высматривал в потоках людей сокола. глупо, конечно, вряд ли тот пешком будет переть за ним, но было бы еще более глупым попытаться затеряться в небе — сегодня безоблачном и чистом, где его было бы очень хорошо видно. шуре было нужно увидеть его, по горло сытого приказом эрнеста эдуардовича, людьми и собственной… беспомощностью? ведь все так и было, если пораскинуть мозгами. у сокола могло быть что угодно в голове, и это что угодно мгновенно затухало как свеча, на которую дунули, стоило эрнесту эдуардовичу открыть рот. от этих мыслей шура поежился и понадеялся, что гомофобом или впечатлительным сокол не был. это ухудшило бы его положение, не глядя на то, каким хреновым оно было изначально. он склонил голову, когда они встали перед светофором. задумался. в какой-то степени сокола — кира — ему было жаль. илья положил ладонь ему на ногу без интереса, но явно с каким-то замыслом в голове. шура призадумался, повестись на эту провокацию или нет. двадцать секунд. — точно не заглянешь? леся… пятнадцать. шурин взгляд прожигал илью не хуже его же причуды, и он никогда от этого не отказывался, почти что вибрируя от восторга. — ты же наврал, да? — а? десять. — про лесю. она ведь не ждет. у нее итоговое сочинение скоро. — напиздел, — сдался илья, даже не попытавшись. — свернешь куда-нибудь? пять. — мы не будем трахаться в моей машине. панамера тронулась с места, стоило зеленому загореться, шура сконцентрировался на дороге, а илья с понимающим видом закивал, как будто принял это правило. шура ему ни на миг не поверил. так оно и вышло. было что-то неправильное, когда он искал самый глухой двор, самые глухие гаражи, чтобы приткнуться и абстрагироваться от мира вокруг. у него не было ни одной мысли, как он будет выезжать отсюда, что чувствует сокол, наверняка словивший панику от местных пейзажей и странного, стремного маршрута. беспричудный илья совершенно по-блядски действовал на шурину причуду, заставляя его нагреваться так, что окна в тачке запотевали, заставляя его задыхаться, потеть и чувствовать себя скрупулезно разобранным на части. илья бесцеремонно отобрал у него резинку — распустил тугой шурин хвост, провел по загривку пальцами, дразня и не очень-то стесняясь этого. сначала шура не понял, к чему это было. потом, когда илья стянул собственные кудри в хвост, старательно убирая все пряди с лица, тоже не особо понимал. — я в машине еще не пробовал. — что? — сосать в машине. если моя башка будет слишком близко к рулю, скажешь, хорошо? было бы неловко словить еще до ринга. в этой сюрреалистичной ситуации илья был на редкость серьезным и собранным, как будто всю жизнь занимался тем, что разводил парней на секс в их же тачке. ну, просто разводил. слишком уверенными и выученными казались шуре его действия, его слова. не то чтобы он сам знал, как нужно разводить, как целовать так, чтобы глаза закатывались, как завести человека от нуля до ста — все то, что илья делал с ним, не стыдясь, не смущаясь, властвуя и доминируя над ним. шура сильно сомневался, что, примени к нему илья последнюю часть этой поговорки, он бы возмущался. на деле же унижать илья никого не хотел. спустился вниз, себе под нос ругаясь на убранство дорогих тачек, бесстыже облапал шурины бедра, чего не успел сделать в прошлый раз. он разгонял шурину кровь по телу с завидной скоростью, и не был уверен, что тот выдержит, если в воспаленную голову ударит мысль растянуть прелюдию еще сильнее. было что-то особенно сладкое в том, чтобы смотреть на то, как шуру ломает под ним — как он жмурится, скулит, запрокидывает голову и упирается ногами в пол, выдыхая сквозь стиснутые зубы. любоваться им илья мог очень долго, но еще сильнее хотел чувствовать — его возбуждение, всего его, рядом с собой или в себе. оказавшись в нем, шура окончательно и бесповоротно поплыл. пытался выговорить его имя, боялся опустить руку на вихрастую макушку, так и не смог — даже тогда, когда илья, соскользнув рукой с сиденья, цепанул зубами. несильно, мягко в какой-то мере, но вряд ли приятно. илья вообще не представлял, как после этого должен выйти и смотреть кому-то в глаза. шура не представлял тоже. илья разжижал ему мозг, спутывал мысли, хуже любой огненной причуды, лишал любой возможности мыслить здраво. чужие пальцы сжались на нем кольцом, другая рука уперлась в бедро. шура запрокинул голову, едва-едва сориентировавшись и взглядом найдя зеркало. он хотел убедиться, что не спалил кресло под собой, что не вмерз в него, он был в курсе того, что его причуда творила хуйню, когда он отпускал себя вот так с ильей. из своего положения он хрен что мог увидеть из того, что его интересовало, но заметил кое-что другое. у ильи из хвоста выскользнула прядь, пощекотала нежную кожу бедер, когда тот склонился над ним, прикладываясь лицом. шура вздрогнул. позади тачки, глазея на нее очень странным взглядом, стоял сокол. его в зеркале было очень хорошо видно. шурина усмешка потонула в его же стоне, когда илья, не имея возможности предупредить, сказать, подать знак, принял все в рот и сглотнул, после слишком быстро разогнувшись, чтобы прильнуть к чужому лицу. после минета они еще не целовались. шуру это особо не волновало. он пригладил растрепавшиеся волосы ильи, притянул к себе, положив руку на шею. слава богу, что они встали так, чтобы их не было видно ни с одной из сторон. — прежде чем ты что-либо скажешь, хочу заметить, что мы не трахались в твоей тачке, — скороговоркой выплюнул илья, отстранившись. шуру это не беспокоило. он улыбнулся, пригладил чужие волосы и забрал свою резинку, перебирая ее пальцами. — я переживал только из-за того, что кондомов нет. — ну-у, поздно. — тебе вообще как? — нормально, — илья даже не понял, что могло быть не так. вытер губы, присмотрелся к шуриным, задержал взгляд. — я… я в душе не ебу, что говорят в таких ситуациях. — спасибо. — всегда пожалуйста, приходите еще. улыбка на шурином лице смотрелась так правильно, что илья не хотел и не мог отворачиваться. пытался впитать ее в себя всю, какая есть, упиться ей вусмерть. в кармане завибрировал телефон. шура посерел лицом, зачехляясь обратно, пока илья разбирался с натальей, представлявшей сибирские микрозаймы. подобное сбивало любой настрой на раз-два, но не в случае ильи, он был уверен. тот тоже был в этом уверен, и, наверное, посягнул бы на выдвинутое шурой правило, если бы черт его не дернул посмотреть сообщения, вылезшие на экран. когда илья посмотрел на шуру, тот уже был похож на себя обыкновенного — собранного, чуть серьезного. и волосы собирать не стал, резинка болталась на запястье под рукавом водолазки. — олеся ждет. оказывается, я не напиздел. — я провожу. — я могу ходить, если что. — люди называют это “заботой”, иль. и я не помню, как отсюда выезжать. вторая часть была похожа на вранье — только не шура, с его-то зрительной памятью, не про него вообще. илья так далеко не думал, поплыв еще на заботе. было что-то тревожащее в том, как он реагировал на обычные, казалось бы, вещи. шуре это всегда не давало покоя. они вышли из тачки, она пискнула включенной сигналкой илье на прощание, и он обернулся на нее с нежностью во взгляде. шуре не давало покоя и то, как странно илья реагировал на тачку. все объяснялось привязанностью ильи к треку конфуза, но шура медленно двигался к тому, чтобы возненавидеть каждую строчку оттуда, и поток мироновских шуток поубавился. на крыльце толпились люди, курили. олеси среди них не было видно, и шура про себя выдохнул — он ее не избегал и уж точно не стеснялся, просто опасался, что она, как и свойственно умной девочке, расколет их с ильей сразу же, как только они окажутся в ее поле зрения. присутствующие — все свои. илья выхватывает у кого-то чарон и затягивается, тянет руки, здоровается, улыбается. светлый, теплый. по нему вообще не скажешь, что пять минут назад он делал что-то… что-то. — я напишу тебе, как выйду. — я тоже. — смотри, чтобы дела тебя не сожрали, — уже тише сказал илья, и немой намек скрутил шуре внутренности в тугой узел. — я постараюсь. илья выдохнул шуре прямо в лицо, тот скривился от кисло-сладкого аромата клубники, а потом в глубине подъезда раздался голос олеси. шура не ушел первым, ждал. поймал взгляд ильи, когда тот на него обернулся, и мягко улыбнулся, только ему, ему одному. илья споткнулся на ступенях, толкнул впереди идущих, словил по башке. по тихой улице шура двигался осторожно — теперь, когда его мысли более-менее пришли в порядок, он понял, что бросил свою малышку в ебенях. удивительно, конечно, в какую кашу илья превращал его мозг и на какие жертвы заставлял его идти. в обычном, вменяемом состоянии шура ни за что бы здесь не припарковался. сокол — кир — тоже пребывал в состоянии шока. из-за парковки, из-за района, из-за всего. он смешно смотрелся здесь, яркое пятнышко на фоне серых декораций. — кир. — шура. шура не изменился в лице, прислонился к тачке, глядя на первого героя перед собой со странной эмоцией в душе и безразличием на лице. вопросы крутились на кончике языка. отдавали кислым. зачем ты здесь. — тебя подбросить? неужели тебе нечего делать. — нет, спасибо. этот мальчик… как сильно отец промыл тебе мозги. — мы близки, — коротко бросил шура, садясь в машину. сокол двинулся за ним, коротко глянул на сидения — шура как мог давил ухмылку, зная, что здесь было. посмотрел на сокола. — тебе нужно имя? сокол реагировал на него странно. шура не мог похвастаться тем, что не испытывал схожих чувств. — нет. это было тогда. тогда сокол, испытавший слишком многое, увидевший больше, чем ему стоило, слился, смылся, убежал, демонстративно предпочитая свою прежнюю работу нынешней. и мальчик, к которому шура испытывал какие-то не очень незаметные чувства, его тогда не интересовал. это было тогда. постепенно происходящее превратилось в рутину — сокол не очень незаметно следовал за шурой, их переписка, состоящая из шуриных отчетов о том, где он и куда он, и ответных “ок”, удлинялась. каждый раз, когда он был непосредственно рядом, шура замечал, как тому не нравится происходящее. каждый раз чувствовал, как в нем отзывается жалость к киру. а еще сокол избегал смотреть шуре в глаза. один раз это резануло по нему — он всего лишь пытался узнать, какой кофе нравится киру, чтобы тот выглядел менее мертвым и несчастным, сопровождая шуру в кампус. искренне, без злобы в голосе и без попытки воспользоваться своим положением, просто спросил. а сокол уставился на него так, как будто на лице резко что-то выросло или загорелось. быть похожим на своего отца шуре не нравилось, и что-то в этой ситуации сломало его. шура решил прекратить играть в переглядки и проверять чужую выдержку — и попробовать что-нибудь из мироновских способов решения проблем. отголосок здравого смысла в его голове напомнил, к чему это иногда приводило и кто илью, собственно, из проблем вытаскивал. самому себе шура сказал, что оно того стоит. он искренне на то надеялся. sh it, 15:45: Скоро закончу sh it, 15:45: Тебя подбросить? открытая переписка с киром казалась какой-то чрезвычайно глупой шуткой — шура вряд ли бы стал смеяться над кем-то, кто предложил бы первому герою прокатиться с ним. погода разворачивалась отвратная. что-то человеческое в шуре беспокоилось, не помешают ли ветра птичке. rio, 15:48: пжалуйста птичке — соколу — ничего не мешало. ни дождь, ни ветер, ни всратая погода, ни слетающий с катушек эрнест эдуардович, попросивший выкраивать минутку для того, чтобы взглянуть на драгоценного шуру еще раз. в сми продолжали обмусоливать митинг, гадали насчет следующего, и эрнест эдуардович закономерно трепал нервы всем окружающим. а ведь кир старался. старался делать лицо попроще, стоя рядом с тодоренко-младшим, старался не задавать лишних вопросов, не удивляться, когда тот улыбается, а в телефоне всего-навсего смешная картинка с котом. он ужасно хотел вернуться к круговороту патрулей, к мире, к конспирологическим теориям об усах мингера и всему прочему. дождь, накрапывающий все сильнее, искушал. хотелось забить на все — на приказ, на время до конца шуриной пары, закрыть глаза, сорваться с места и пропасть в небе. не просто в очередном патруле, а навсегда. потакая слабостям, лелея какое-то странное, неадекватное желание. вот у шуры со странными и неадекватными желаниями все было в разы проще. наверное. по крайней мере, интрижка с эренбургом явно не была для шуры душевной дилеммой, и с ним он отпускал себя. кир даже сомневался, один ли это человек — взвинченный тодоренко-младший, не смотрящий в глаза старшему, и практически растаявший шура, во все глаза смотрящий на эренбурга. когда кир увидел их вдвоем в первый раз — не на митинге, а в спокойной, контролируемой обстановке, — лицо у него забавно вытянулось от удивления, если не перекосоебило вконец. между ними ощутимо искрило, не заметил бы только слепой. между киром и небом тоже. спускаться, однако, было нужно. кир хотел сделать все быстро и чисто, но хреновая погода, грязь во всех местах и слегка неожиданный ветер сорвали все планы. в его планах было вырулить на парковку возле кампуса, мягко сцепиться с землей и пешочком дойти до панамеры, чтобы там дождаться шуру. может быть, дождь и вызывал у кира приятные душевные шевеления, но еще он вызывал дрожь по всему телу и ощущения такие, как будто он вот-вот замерзнет насмерть. планы имели отвратительную особенность не сходиться с реальностью. кира занесло, вместо изящной посадки он чуть не сбил какого-то школьника, чуть не запутался в собственных ногах и въебался в лужу. можно было сказать, что он в нее просто наступил, но это было бы неправдой — кир въебался в нее с размаху, своим широким, невероятно уверенным шагом, пачкая ботинки. и, к его превеликому сожалению, шура уже ждал его. лицезрел это нелепое представление в первом ряду, на лучшем месте. шура смотрелся органично рядом со своей крошкой, как однажды назвал ее в присутствии кира. она подходила ему, он подходил ей. кир старался поменьше чувствовать себя побитой жизнью псиной, кивнул в знак приветствия и двинулся в его сторону, обдумывая, как бы стереть ботинки об асфальт раньше, чем шура пустит его в машину. когда шура сделал шаг ему навстречу, кир закономерно замер. обычно такого не случалось, шура привык держаться на расстоянии, если не опасался приближаться в принципе — всех это устраивало. кир старался почаще напоминать себе, что родство значит не все, и что шура не эрнест. что он не будет прожигать в нем дыры, он не будет смотреть на него презрительно и он не будет вызывать в нем желание скрыться и никогда больше не попадаться на глаза. с испачканными ботинками, взъерошенной головой и просто хреновым видом кировская уверенность стремилась к нулю. крылья за спиной баллов не добавляли, и шурин не-как-у-эрнеста взгляд не ощущался менее уничижительным. сам шура тоже выглядел неважно — как и все студенты, отсидевшие несколько, наверное, не особо интересных пар. выглядел неважно, но все-таки увереннее, чем себя чувствовал кир. и ждал его не с пустыми руками. кир много что принимал из чужих рук — он так надеялся, что эрнест эдуардович предлагал ему яд, а не водку в тот вечер. кофе согревало шуре руки. наверное. вряд ли он нуждался в грелке, он же сам для себя грелка. стаканчика было два. дымились оба. — это тебе. — спасибо. за что? — за то, что терпишь выебоны моего отца. и ты выглядишь так, как будто сейчас замерзнешь насмерть. кир подавил желание выпучить глаза, выронить кофе и рухнуть как подкошенный. высказавшись, шура не выглядел испуганным, взвинченным или опасающимся ответа кира. как будто знал, что тот будет с ним согласен. кофе жег пальцы сквозь картон — шуре было все равно, его причуда вообще не позволяла почувствовать этого, а кир заранее распрощался с чувствительностью. — сахар есть, если тебе нужен. киру хотелось рвать на себе волосы. он кивнул и устроился на задних, стараясь поменьше думать про грязь и крылья. все шаблоны рвались к чертям, шура рвал их со своим ледяным спокойствием, сжигал их одним своим видом. вежливый, заботливый, внимательный. сахара в бардачке оказалось дохера, и с фактом о том, что тодоренко-младший его не переносит, это коррелировало весьма странным образом. в бардачке еще много что валялось. кир старался поменьше глазеть и не задавать себе вопросов, на которые он не готов получить ответы. — тебе нормально, что я тут раскинулся? — я с тобой не сижу, меня ты не трогаешь. целым потом выйди, пожалуйста. — без проблем. — тебе же до гердепа? — да. машина тронулась с места, и шура стал заметно отстраненным. лезть на рожон и отвлекать его кир не решился, искоса поглядывая на чужой стакан, из-под крышечки которого до сих пор поднимался пар. кир и раньше замечал, что шура водит хорошо, но сейчас, оценивая его с точки зрения пассажира, не мог нарадоваться. он чувствовал себя комфортно. ему не нужно было тщетно пытаться сложиться, чтобы занимать меньше места, не нужно было переживать о макарове под чужим пиджаком, не нужно было думать о чем-либо. он почти хотел спросить, включит ли шура что-нибудь, но решил не искушать судьбу и не портить то, что имеет. вдруг вселенная даровала шуре умелые руки и всратый музыкальный вкус? улицы проносились за окном, мелкие капли срывались с неба и оставались на стекле. от горячего латте кир разомлел, от тишины в салоне расслабился. если таким образом шура пытался подкупить его, он не имел ничего против. где-то глубоко внутри кир хотел, чтобы его подкупили и переманили на другую сторону. чтобы у другой стороны был горячий кофе, на который он поведется и ни на миг не пожалеет. он вовремя дернул себя за инакомыслие, выпрямился, развел плечи. от шуры лишние телодвижения не ускользнули, он обернулся с немым вопросом, когда встал перед светофором. — все в порядке? — да. есть салфетки? — есть. вскрытая пачка салфеток для интимной гигиены заставила кира поколебаться перед тем, как вытянуть парочку, а шура грациозно ушел от этого, смотря только на дорогу. кир сомневался, что не встретит еще лужи на своем пути до гердепа, но сидеть, молчать и пялить на дорогу ему не вкатывало, а стирание грязи понемногу успокаивало. наклоняясь, он мельком увидел содержимое бардачка. смутился и понадеялся, что… что что-нибудь. моральных дилемм по поводу секса в машине у шуры вообще не было. кир позавидовал его открытости и продолжил тратить чужие салфетки, про себя надеясь, как бы это не сыграло злую шутку в будущем. — куда пойдешь сегодня? — посижу над домашкой где-нибудь. загляну к илье, может быть. — илья это… эренбург? — да. — он кажется приятным малым. киру захотелось приложиться башкой об изголовье сиденья перед ним. шура подвис. — не тогда, когда вылезает на митинге и зубоскалит. — спешу тебя разочаровать, — ответил шура, не оборачиваясь и ища местечко, чтобы приткнуться. — он всегда такой. — разве? — у ильи характер газонокосилки, язык без костей и никаких тормозов, — шура оглянулся, остро улыбнувшись. кир скривился, заталкивая грязные салфетки в пустой стакан. — очень мило. он хорошо смотрится с тобой. теперь замер шура. — я бы попросил передать привет, но не уверен, что он оценит. наблюдать за озадаченным — и чуть-чуть смущенным — шурой можно было вечно, но кир сомневался, что у него есть столько времени. он вывалился на тротуар, ладонью прикрываясь от летящих на лицо капель. шура опустил стекло, как будто хотел еще что-то сказать, но выглядел хуже, чем до этого. снова взвинченный, напряженный. сжимал руль слишком сильно, смотрел перед собой. как будто один факт нахождения вблизи гердепа портил ему самочувствие — не говоря уже о сидящем где-то там злом и ужасном эрнесте эдуардовиче. кир приблизился на пару шагов, склонился, пытаясь оградить шуру от окружающего мира. шура отлип от руля и застал его врасплох своим не-как-у-эрнеста взглядом. вот только в этот миг в мальчишке правда не было ничего от эрнеста. ни капли схожести. кир не смог отвести глаза. — эрнест хуесос. удачи тебе. и вдарил по газам как очень плохие личности, ведущие ночной образ жизни, катающиеся под малиновую ладу в спальных районах, оставив кира с недоумевающим выражением лица на обочине. что-то в этой ситуации сломало их обоих. и лед между ними. следующие дни шуре удавалось морозить свою геройскую няньку, скрываться от него и выезжать только на сообщениях о своих перемещениях — что было хорошей схемой, рабочей, кир не мог не согласиться. его никогда не динамили так талантливо, и он был восхищен. продолжаться вечно, однако, это не могло. одиночный пикет прямо перед гердепом подорвал тоненькое самообладание эрнеста эдуардовича, из-за чего страдали все вокруг. кир придержал язык насчет того, что один человек — студентка с плакатом — напугал мингера сильнее, чем дети пугаются пауков, и покорно слушал его тираду. смотреть на горящий огонь можно было бесконечно, а вот слушать эрнеста — нет. начинала болеть голова. итог размывался в гневных репликах и обещаниях чего-то кому-то. эрнест эдуардович щелкнул ручкой. следить за шурой во все глаза. пристально, за каждым движением, за каждым чихом. последнее кир додумал, но по чужому лицу все ясно и прекрасно читалось. делать было нечего. в каком-то смысле, кир был даже рад — немножко, совсем чуть-чуть. хотелось снова посмотреть в эти бесстыдные глаза, не похожие на глаза человека, который вызывал в нем желание забиться в угол и не вылезать оттуда никогда. перекинуться шутками и выпить кофе. rio, 16:34: пацан ты далеко от гердепа? sh it, 16:35: Тебя забрать? rio, 16:36: горыныч хочет чтобы я таскался за тобой sh it, 16:40: Мы скоро будем задержка последнего сообщения слегка напрягла — если у шуры была возможность ответить, он никогда ее не упускал, не заставлял ждать, был исключительно приятным собеседником. а “мы” в его контексте было еще более тревожным звоночком, чем что-либо другое. кир уходил от злодейского логова как можно дальше, петляя в коридорах, и пытался прикинуть, кто мог составить шуре компанию до него. однажды он упомянул — да и кир сам был свидетелем — девушку леру, что околачивалась рядом с ним. у нее были умные глаза и сан-лоран в качестве дополняющей образ детали, а в ее присутствии шура холодел сильнее обычного. значит, не она. а кто? он нанялся в таксисты мимоходом или подвозит друга? киру за ним весь вечер таскаться, если не всю следующую неделю, ему нужно будет знакомиться? вот это ощущалось подлянкой со стороны шуры — кир прикипел к нему во многом из-за спокойного темпа, которого шура придерживался, его тихой речи, аккуратной умиротворенной ауры, выстроенной вокруг него. совершать подвиги в плоскости социальной активности после разговора с эрнестом эдуардовичем киру не особо хотелось. он вылетел из здания, учась на ошибках прошлого и огибая лужи, прикрылся крылом от летящих капель. погода лучше не становилась, а каждый выход в небо напоминал борьбу за собственную жизнь. кир выигрывал каждый раз, но это порядком надоело. sh it, 16:55: Мы у кофейни на углу sh it, 16:55: Я взял тебе латте тревогу, вопросы и прочую чепуху как рукой сняло. кир двинулся быстрее, лавируя меж пешеходов, которых было неожиданно много в этот час, глазами искал знакомую тачку. кир замер на полпути. шура стоял к нему спиной, а игнорировать его самую первую, ту крошечную и неловкую просьбу не хотелось. к счастью, его заметили. к сожалению, кир тоже заметил. эренбург смотрел на него с прищуром, задержав руку у ворота шуриного пальто и не желая ее убирать. — шур… это твоя нянька? они близки, кир в курсе. об этом его предупреждали. на шее у шуры алеют крошечные пятна. об этом упомянуть забыли. шура разворачивается, приветствует кира уже знакомой улыбкой и отдает стаканчик, который не обжигает пальцы. кир был бы рад сосредоточиться на этом милом жесте, но не был уверен, что на это у него есть время. — я помешал? — нет, — мягко отвечает шура, хотя илья за его плечом бесится. — просто подловил тогда, когда не ждали. — я не старался, честно. в машину кир садится первым — замерз сильнее, устал за день, а еще совершенно не хочет слушать перешептывания своего подопечного с зазнобой того. между ними заметно искрит, и кир отводит взгляд, не имея никакого желания впутывать себя в это. шура по-джентльменски открывает илье дверь, подает руку, и только потом садится сам. с кофе в руках илья выглядит чуть менее обиженным, но тогда, когда шура вклинивается в поток машин, оборачивается и смотрит. на мгновение киру кажется, что он — лягушка, которую сейчас препарируют на благо науки. видок у эренбурга слегка пугающий. — отец так и сказал? — да. — почему? — студентка из новостей, оказывается, числится на твоем факультете. он опасается, что это окажет плохое влияние на тебя или что-то в этом духе. злобная маска у ильи треснула, он прыснул, пряча улыбку стаканчиком. шура смутился. до кира медленно доходила глубина задницы, в которую он угодил. ему это не особо нравилось. такова была цена за место, которое он занимал, за жизнь, которую он жил сейчас. мира заменила ему партнершу во многих отношениях, и за пределами этого кир ничего не знал, не видел и не пробовал, что сказывалось на его восприятии окружающего мира. он опускал взгляд или смотрел в сторону, когда в общественных местах целовались парочки, радовался, что геройский кодекс спасал его от неудобных вопросов и невероятно ценил то, что за косой взор в чью-нибудь сторону не могли пригвоздить к стенке — сквозь визор нельзя было увидеть его глаза. илья сам кидал косые взгляды и ощущался хуже даже гвоздя. кир как-то раз наступил на один такой. случайно. пробки в час-пик вкупе с пристальным вниманием эренбурга ощущались как самый дерьмовый коктейль, который могли ему смешать. кир попытался скинуть ответственность за происходящее на шуру — в конце-концов, это его машина, его эренбург и его телохранитель. — шур, познакомишь нас по-человечески? — нет проблем. иль, это кир, мой телохранитель, нанятый отцом. кир, это илья, мой парень. отсутствие смятения и страха в его голосе порадовало — доверял. кир попытался мягко улыбнуться, но илья уже отвернулся. — и как давно вы этим занимаетесь? — не очень долго. спустя пару дней после твоего выступления эрнест эдуардович сделал мне предложение, от которого не отказываются. — как вам понижение в должности? — илья. — приятно, — продолжил кир, минуя колкость. его таким не пробить, и у него не было никаких намерений портить себе жизнь сейчас. — чувствую себя человеком. — да ну? — шура заботливый пацан. тебе повезло с ним. — кому еще повезло, — тихо отозвался шура, пассивнее участвуя в разговоре — ему нужно было вырулить с перекрестка. илья пробормотал что-то про свою счастливую звезду и положил руку шуре на колено, устроившись в кресле удобнее. кир подавился остатками кофе, прикусил трубочку и замер, не зная, как на это реагировать. убирать чужую руку шура не стал. скосил взгляд в сторону ильи, мягко ему улыбнулся и продолжил играть в гляделки со светофором. с каждой секундой кир все сильнее и сильнее чувствовал себя третьим лишним. а когда они выехали на спокойный участок дороги, шура вернулся в строй, и первые же его слова кира не обрадовали. — иль, хватит прессовать кира. — а что мне еще делать? — у тебя первый герой под боком сидит и никуда деться не сможет до тех пор, пока я тебя у дома не высажу. наслаждайся. — наслаждаться тем, что первый герой обломал мне сегодняшний трах, — скривился илья, скрестив руки на груди. — ебаный кринж. — пардон, что прерываю. у первого героя есть право голоса здесь? — ага. — разумеется. — отлично, — лицо у кира забавно покраснело пятнами, и он попытался слиться с салоном, что выходило плохо. — что такое кринж? шура замер. илья подавился вдохом. — вы… ты не знаешь? — нет? — сколько тебе лет? — двадцать два в этом году исполнилось. — иль, — аккуратно, предупреждающе окликнул его шура. — не выноси ему мозг. — да я чуть-чуть. кринж, рофл, зашквар? ничего из услышанного кир не понял. из улыбки эренбурга, которую он честно и заслуженно окрестил бы злодейской, понял только то, что рискует пожалеть обо всем содеянном. со своего места шура смотрел на разворачивающиеся в его крошке действия со смешанными эмоциями — он любил илью, любил безумно, любил то, как он увлеченно и без остановки рассказывает о чем-то, к чему у него лежит душа. когда ему было хреново по ночам, он тихонечко вызванивал илью, если тот был не на смене, и просил рассказать ему что-нибудь. в мироновских дисциплинах он ничего не понимал, и в заумных фразах из учебников тоже, но на душе становилось легче. сейчас его место занял кир, ни черта не понимающий в быстрой речи и заимствованных терминах, которые что-то значили. илья пытался разложить приевшееся ему словечко до простейших примеров, забавно хмурился, когда не получалось. шура и не надеялся примирить или подружить их. сначала оправдывался тем, что они контактируют с разными сторонами его жизни, которые не особо соприкасаются. кир сопровождает шуру там, где заказные убийства и политические интриги, а илья увязался за ним на арене. но его личные стороны, которые он им показывал, не были сторонами вовсе — они были стороной. искренней, немного уставшей, той, которая глупо смеялась, улыбалась и жаждала умиротворения. желание держать людей, которым он доверял, ближе к себе, было каким-то детским и глупеньким. шура посмеивается над тем, как кир тщетно пытается разобраться в выброшенных на него словах и над тем, как илья пытается объяснить ему все заново. он кладет илье руку на колено, чтобы тот не особо рвался из кресла, но этот жест не смущает ни самого илью, ни кира. их маленькая образовательная лекция доходит до крашей, а шура осторожно выруливает в сторону породнившегося южного бутово. это слово, однако, киру вообще не поддается. — краш это же авария, нет? — неа. это влюбленность. романтический интерес. — это авария, — упирается кир и выуживает личный телефон, открывая переводчик. илья с ехидством смотрит на экран. — крах, падение, катастрофа, сбой, столкновение. — а вот и нет. — в этом нет никакого смысла. — есть! ты хоть раз влюблялся? кир тушуется, блокируя телефон и убирая подальше. илья кусает губы, по нему видно, что он не хотел. — ну, так или иначе. можно влюбиться спокойно, типа, как все. а можно въебаться в кого-нибудь по уши. вкрашиться. понимаешь? — ну-у… в этом есть немного смысла. — видишь, — илья улыбается, его рука ложится на руку шуры, — а ты тут нудишь. вообще, чаще “краш” используют в контексте привлекательного человека. ебабельного, я бы сказал. — это слово я знаю. — слава богу. шур, тормозни у пятеры, а? — нет проблем. что-то нужно? — мама просила заскочить, — объясняется он, вытряхивая из кармана карту и маленькую квадратную бумажку с лого детских витаминов — тетя инна, кажется, выкрала блок таких у коллеги. — пожалуйста? и монстр. — обойдешься. кир, тебе что-нибудь взять? от спокойной и будто бы само собой разумеющейся заботы у кира заскребло на душе. он отмахнулся, что-то промямлил, вроде, но шура посмотрел на него взглядом, который читался как ладно-я-тебя-понял-все-равно-куплю. хорошо это или плохо, кир еще пока не понял. илья мазнул по шуре взглядом, улыбнулся, провожая, и перегнулся к киру, выудив телефон из кармана. иконка с тридэшной ноткой доверия не внушала. кир где-то видел это лого, на кепках, которые продавали в переходах, на школьниках и женщинах за тридцать пять, где-то его видел, но никогда не задавался вопросом, что это такое. а илья, как и полагается, знал. — скажи мне, соколик. — не называй меня так. — не пизди, — перебил его илья и занес палец над иконкой. — ты же застал вайны, да? — да. ну, я не снимал и не смотрел, но в общих чертах знаю. — вау. — что “вау”? — я не думал, что ты такой древний. кир почувствовал себя атакованным. эренбург прыснул с его озадаченного выражения лица, тряхнул кудрявой головой и сосредоточился снова. — проехали. общая схема плюс-минус похожа, поток видео, которые были кем-то сняты, ради просмотров и веселья. все понятно? — да. — ради веселья, я подчеркиваю. — хорошо. илья ткнул по иконке и развернул телефон к киру, пытаясь сориентироваться в перевернутом интерфейсе. первым попавшимся роликом была сводка какого-то мужика с поставленным голосом, который зачитывал контрастирующие друг с другом новости — проделки запада вместе с фестивалем копания могил. илья хихикнул, смахнул вниз. заблаговременное пояснение ильи многое прояснило, и кир чувствовал себя менее старым. поток современной попсы, которую он даже не слышал раньше, ударил по нему, но это не особо удивляло. до тех пор, пока в очередном видосе он не увидел самого себя. илья смахнул быстрее, чем кир успел что-либо сказать. нарезка падения котят с дивана осталась проигнорированной. — верни. — неа. — почему я там? — ты сраный герой, — илья пожал плечами, глядя на карабкающегося котенка на экране. — у тебя есть фанбаза, поклонники и все такое. это нормально. — почему ты пролистнул? — я вижу тебя перед собой весь вечер, в тиктоке ты мне не нужен. — я сижу сзади весь этот вечер, — парировал кир и выхватил телефон из руки, листая назад. илья скривился, никак не ожидая такой дерзости, но сопротивляться не стал. издалека кир — сокол — выглядел получше. визор скрывал уставший взгляд, к которому шура и, кажется, илья уже привыкли, блестел на солнце. форма оттеняла фигуру, причудливым образом коррелировала с внешностью. это не было открытием для него самого, но эта подборка была начинена исключительно лучшими ракурсами и кадрами. и все они, все до единого — моменты, где он на памятнике пушкину. взмывает в небо с него, приземляется, сидит, стоит, склоняет голову набок и смотрит на людей. горящие сердечки в описании под видео сбивали с толку. и кучка хэштегов. кир просмотрел видео один раз. второй. с третьего понял, что на фоне играет ламбада. — почему? — хороший вопрос. отдай телефон. — нет, подожди, — он сдвинулся назад, прибиваясь к спинкам сидений, и илья грозно на него уставился. — почему? — что “почему”? — почему… я на пушкине. с разных ракурсов. почему? — я даже, блять, предположить не могу, что не так. — это в сексуальном контексте? илья подзавис. жечь в кире дырки не выходило, сказывалась геройская выдержка, а больше козырей против него не было. слава богу, подумал он, что удалось спровадить шуру в магазин до этого. изначально илья сделал это только ради того, чтобы развернуться в панамере так, как ему будет удобно, и чтобы шуру это не отвлекало, но сейчас осознавал, что это был тактически верный ход. на глазах у шуры рушить чужое нежное и девственное восприятие мира ему не хотелось бы. кир все еще смотрел на него, чего-то ожидая. — возможно. — что возможно? — возможно, что это в сексуальном контексте. — почему люди сексуализируют меня? илья проклинал тикток, жалел о том, что позволил этому случиться, и надеялся, что кир слишком озабочен своим целомудрием, чтобы заметить стоящий на видео лайк. ему — илье — этот видос попадался как-то раз. монтаж очень порадовал, он не мог пройти мимо такой хорошей работы с кадрами. — тебе рассказать про гипоталамус или сам додумаешься? серьезно, соколик, ты странно реагируешь на обычное явление. — сексуализация героев — обычное явление? — доброе утро, да. и героев, и айдолов, и мингера, и всех остальных, кто попадает в поле зрения. — и мингера? — да. лицо у кира забавно перекосоебило, а илья воспользовался замешательством и выхватил телефон обратно, листая подальше от злосчастного эдита. к несчастью для него, реки решили навернуться именно в этот момент, и после эфира гадалки его снова встретило лицо кира под кучей фильтров. — смотри. если ты так реагируешь на то, что люди считают тебя, э-э… ебабельным? — можно другое слово, пожалуйста? от тебя это звучит не очень. — спасибо, — илья скривился. — сексуально привлекательным, хуй с тобой. ты девственник? — только не смейся. от этого илья натурально посыпался. у него был добрый, благородный план — он осторожно рассказывает соколу, который первый герой, объект номер один для воздыханий и влажных снов, что такое сексуальное влечение, а потом продолжает смотреть мемы в тиктоке. но с этого выпал. вернувшийся шура застал их в интересном положении. тревожном, если бы у него спросили более подходящее слово. кир сидел, забившись в угол и нахохлившись, как будто его кто-то очень сильно обидел, а вероятный обидчик — потому что это илья — пытался отдышаться, обмахиваясь и изредка срываясь на хихиканье. пакеты потеснили кира, и шура попытался загладить это пачкой крекеров. он что-то пробубнил в ответ, что-то доброе, но продолжал держать угрюмый вид и искоса поглядывать на илью. от всех возможных расспросов илья грациозно ушел — или шура ненароком ему помог сделать это, заняв его питьевым даниссимо. они отъехали от пятерочки, двинули дальше по дворам. конкретно с этими кир еще не был знаком, поэтому с некоторым интересом на лице прилип к окну. шура, заметив это, улыбнулся почти ласково. илья это проигнорировал и выудил телефон из кармана, возвращаясь к тиктоку. мироновский двор, как шуре казалось, никогда не изменится — свободное местечко между древними жигулями и ладой будто бы ждало его еще с прошлого визита сюда. дождь кончился, и на улице было прохладно, но свежо. выходить кир не хотел — засветился бы, лишнее внимание им сейчас ни к чему, — и, к его счастью, остальные тоже не торопились. присосавшийся к йогурту илья удивительно убедительно играл милого и пушистого, листая реки. внимание со стороны шуры его не особо удивляло, он чувствовал его взгляд — в конце-концов, у них были некоторые планы на сегодняшний вечер. благодаря взгляду сзади эти планы в жизнь не воплотились, и недосказанность между ними слегка давила. — тетя инна уже дома? — наверное, да. — я взял все по списку, можешь не проверять. — я тебе верю, — илья убрал пустой стакан и склонился к шуре, уперевшись рукой в его сидение. — спасибо. согласно жанру, сейчас он должен был сказать что-то про то, что вернет долг позже, а шура должен был с ним не согласиться и начать убеждать в своих чистых и благородных намерениях, а он не согласился бы в ответ и настоял на своем. кир как можно тише хрустел крекерами на задних, возвращая илью в реальный мир. — проверь личку в тиктоке, когда время будет. я тебе смешную штуку скинул. шура поцелую не удивился, только подхватил илью, чтобы дрожащие ручки не подвели его и он не расшиб себе голову в его крошке — зато кир охуел, крекер рассыпался у него в руках и упал на пол. он мгновенно пожалел обо всем — о том, что согласился на это, о том, что попросил шуру подобрать его, о том, что не вышел отсюда, когда у него был шанс. от кого-то кир слышал байку, что во франции на вокзалах запрещено целоваться. якобы из-за того, что прощающиеся парочки задерживали поезда и это вредило всем вокруг. над байкой он посмеялся тогда, но сейчас на глубинном уровне чувствовал французов. как будто назло, шура именно сейчас решил блеснуть своим образованием. его шепот запускал илью на орбиту от восторга — даже в сумерках киру хорошо было видно его покрасневшие щеки и блеск в глазах. кир умел притворяться слепым, но вот глухим еще не доводилось, и это казалось огромным упущением. — я напишу. тебя проводить? — сам дойду. соколик, вытащи пакеты, а? — я вроде просил не называть меня так. — у тебя выбора нет, — илья выскользнул из тачки, склонился, забирая пакеты и глядя на кира с каким-то очень недобрым выражением лица. — я видел эдит с тодоренко. счастливо оставаться! шура на прощание сказал что-то смазливое, кир плохо расслышал. взглядом проводил до подъезда и съехал по спинке сидения, закрыв лицо ладонями. в салоне без эренбурга стало ощутимо тише. они постояли во дворе еще немного — как будто шура хотел в окнах разглядеть знакомую голову, убедиться, что он точно дошел и точно дома, и только потом ехать обратно. кир не был против. телефон в кармане завибрировал. шура отреагировал быстро, кир даже не понял, что произошло. улыбка на его лице казалась правильной — ему шло улыбаться, быть навеселе, как можно меньше походить на эрнеста. вот только во взгляде было что-то, что тревожило кира. как будто шура знал какую-то шутку и не хотел ей делиться. — и как он тебе? — эренбург? приятный малый. очень совпадает с тем, как ты мне его описал. жест шуриного пальца над экраном помог киру понять, что он, кажется, сказал это в голосовое. шура виновато улыбнулся. илья еще не ответил — даже не увидел. saint ilias, 18:14: ЛАДНО saint ilias, 18:14: он смешной saint ilias, 18:14: его оч забавно троллить покажи ему тиктапок который я скинул там подписано какой sh it, 18:16: [голосовое сообщение] sh it, 18:16: Рад, что вы поладили шура правда был рад — когда он оставлял их одних в тачке, то с грузом на сердце ожидал вернуться и обнаружить свою крошку разрушенной, забившегося в угол кира и обещающего выщипать все его перья илью. его подмывало от желания спросить, все ли хорошо прошло, но кир, кажется, задремал. будить его у шуры рука не поднялась, и он тихонько двинул до дома, надеясь, что пробки рассосались и что на дороге будет спокойно. было бы неловко, если бы первый герой убился у него в тачке из-за того, что их подрезали. почти по-детски хотелось, чтобы такие дни, как этот, были почаще, длились дольше. чтобы ему не ебали мозги, чтобы тревожка говорила в его голове тише, чтобы отец не слетал с катушек. просто кир и илья, не дающие ему провалиться в водоворот дерьма окончательно. вероятно, когда шура осмыслял это, где-то на небе было решено посмотреть на него одним глазом и щелкнуть пальцами, исполняя желания. вероятно, шуре стоило формулировать свои запросы корректнее. всю неделю кир таскался за ним — как и было велено отцом. шура искренне верил, что это распространится и на университет, и что ему придется лицезреть сбросившего перья кира, но так далеко тревога отца еще не зашла. зато с каждым разом дальше заходил кир. делать ему было нечего, и он познавал все прелести сопровождения шуры такими, какими они были. и кофе с ним пил, и возле айвазовского крутился, и пытался возле кампуса вздремнуть. еще, разумеется, тусил с ним и эренбургом, когда тот падал на хвост. точнее, кир был на хвосте, а шура и илья пытались приятно провести время. он без вопросов выскальзывал из тачки, когда их взгляды становились слишком многозначными, занимал себя чем угодно, пока они прощались у подъезда. один раз даже подобрался к квартире эренбурга и попил водички с разрешения хозяина. илья был не так уж против того, чтобы позволить ему зайти в гости нормально, но был против сам кир, не желающий так глубоко знакомиться с ильей. у тех, кто с неба смотрел на их маленькую драму, на этот счет были свои взгляды, а на них — их незадачливую троицу — были свои планы. у тети инны — как крайне уважительно и почтительно называл маму ильи шура — почти не было ночных смен все это время, а это, в свою очередь, привело к тому, что влюбленные не могли осуществить все свои планы, и киру не нужно было пасти шуру всю ночь. любовь заставляет людей совершать подвиги. как только эренбург написал, что в ночь у него будет пустая хата, шура сгреб кира в охапку, не слушая возражений, и двинул в южное бутово прямо под вечер. на задних сидениях, присосавшись к купленному заранее латте, кир медленно перебирал все, о чем думал и что хотел сказать. думал он по той причине, что разговаривать с шурой, у которого так блестят глаза, кир попросту опасался. он знал, что шура не осмелится использовать на нем причуду, просто не посмеет, они же друзья, но… испытывать его выдержку он не хотел. не рисковал. они пролетели мимо пятерочки, свернули во дворы, где кира больше не кошмарили панельки, встали на место между жигулями и ладой, которое, кажется, уже полностью принадлежало шуре. их уже ждали. большую часть времени кир симпатизировал отношениям шуры и ильи — это делало его пацана счастливее, они не делали ничего плохого и наблюдать за ними было интересно. в остальное время его это смущало, он не знал, куда себя деть, и тихий спор о том, свихнулся ли илья курить у падика в минус одиннадцать в одной драной майке или нет, смущал его донельзя. за время, проведенное с шурой, кир понял, что только две вещи он любил настолько сильно — это свою тачку и илью. он хотел спросить, можно ли ему идти, куда ему идти, как далеко он может отойти от дома, но илья открыл тяжелую подъездную дверь, пропустив шуру вперед, и уставился на него. кир неловко пошевелил пальцами в знак приветствия. — заходи, — уверенно сказал илья, продолжая придерживать дверь. — чай попьешь. — я не могу отказаться? — не можешь. когда эренбург говорил вот так, кир по-настоящему не мог отказаться. он беспричудный, да, шура как-то раз сболтнул, но не безобидный — это кир хорошо уяснил. подъезд был более-менее знакомым, а квартира была той территорией, которую кир вблизи ни разу не видел. в глаза бросились побитые красные кроссовки и рыбки-крючки. очень милое оформление. уютное. его современное и немного голое гнездо неприятно контрастировало с квартирой эренбурга. здесь был мягкий и теплый свет, тепло. шура подсказал киру, что и куда, втолкнул в ванную помыть руки и растворился в комнатах. вероятно, его сюда загнали для того, чтобы юные любовнички могли побыть наедине друг с другом без лишних глаз. кир не хотел подтверждать или опровергать эту теорию. он вообще не хотел думать в этом направлении. для него шура был в первую очередь подчиненным, кем-то, кого он должен оберегать и за кем он должен приглядывать — и немного родительское, заботливое отношение случайно сюда затесалось. кир вообще не представлял, откуда это в нем, но воспринимать шуру как сексуально активного он не мог просто из принципа. на кухне зашумел чайник. кир стряхнул воду с рук, не найдя полотенце в ванной комнате, вышел из нее, стараясь сложиться компактнее. квартирка эренбурга была миниатюрной, и в ней он чувствовал себя слегка дискомфортно. был вариант сбросить перья, раз уж они здесь на всю ночь, но травмировать этим зрелищем шуру он не планировал. илью дико забавлял видок сокола в его кухне — он отлепился от шуры, все еще придерживая за плечо, глянул на героя перед собой и прыснул. — чувствуй себя как дома, — протянул он с очевидной подъебкой в голосе. от отчаяния кир улыбнулся в ответ. — чай, кофе? — чай. пожалуйста. он забился в угол, чувствуя себя дико неудобно с крыльями, шура всем видом ему сочувствовал и перехватил предназначенную ему кружку, уже наполненную и дымящуюся. отдавать сразу не стал. кир попытался улыбнуться в знак благодарности, но выходило плохо. места на кухоньке было мало. кир не к месту вспоминал свою квартиру, которая казалась огромной из-за открытой планировки и обилия света, но душой к ней не рвался. ну, если бы шура его отпустил, он бы рвался, разумеется. к еде, кровати и пространству для крыльев. но без энтузиазма. шура отдал ему теплую — не обжигающую — кружку, пододвинул к нему сахарницу. эренбург поставил на стол вазочку с конфетами, из-под стола вытянул табуретку и сел на нее, хлопнув по коленям. звук привлек внимание кира, и он отвлекся от поиска самых вкусных конфеток. мгновенно пожалел. шура был чутка повыше него, всего на пару сантиметров, а илья был на пару пониже, из-за чего сам шура был ощутимо выше самого ильи. он наклонял голову, когда илья с ним говорил, склонялся над ним, когда обнимал, а у ильи была привычка давить ему на плечо, когда не мог дотянуться. но шура был… костлявым. тонкие запястья, иначе скроен. кир не знал, что ударило по нему сильнее — то ли видок, с которым илья пригласил шуру к себе, то ли шура, изящно опустившийся, то ли вся ситуация сама по себе. и рука ильи на талии у шуры эту самую ситуацию никак не улучшала. он попытался не кривиться, но выходило плохо. жалобный взгляд, адресованный шуре, тоже ничего хорошего не сделал — он пожал плечами и перекинул руку через мироновскую шею, продолжая устраиваться удобнее. илья шикнул на него, шура ткнул пальцами в плечо, илья скривился. в этой обстановке шура заметно расслабился. ехидничал, тыкал илье в шею холодными пальцами, много улыбался. где-то под грудной клеткой у кира заскребло, и от этого ему стало дурно. он никогда не видел шуру настолько спокойным. илья подчистую вынес все его переживания, когда отвлекся от созерцания шуриной шеи перед собой и уставился на кира. можно было бы сказать посмотрел, взглянул, но по ощущениям — уставился. подмывало от желания узнать, как шура чувствует себя под этим взглядом. — как тебе тикток? — сойдет. если бы там было меньше тебя, было бы лучше. — меня? в смысле? — кто-то нарезал твое выступление на митинге, — легко ответил кир, наблюдая за замешательством на чужом лице. — очень красиво, но реально, как тебя убрать оттуда? — страдай. тебе нужно быть с шурой всю ночь? — да. — и ты ну никак уйти не можешь? — я могу попытаться, но ни мне, ни шуре не понравятся последствия. — я все еще здесь, если что, — напомнил о себе шура, отпивая из кружки с каким-то очень дурацким принтом. — иль, дохлый номер. в ответ илья резко к нему развернулся — они чуть не столкнулись носами, шура даже не отодвинулся, как будто только и ждал этого. кир размышлял, можно ли выражать свой протест вокально, и, если да, то что ему будет, если он завоет вот прямо сейчас. между шурой и эренбургом ощутимо искрило, и до кира долетало это напряжение. он скривился, пряча лицо за кружкой. сука, героика должна была оградить его от таких ситуаций, разве нет? — я могу просто посидеть тут. попью чай, может, даже усну. — ты глухой? — нет, — а должен был, наверное. по крайней мере, кир не был так уж против этой концепции сейчас. — но у меня есть наушники. — вау, соколик идет на компромисс. — завали. — я бы с радостью. так… ты можешь просто часик посидеть молча и притвориться глухим? — да. сама по себе ситуация была абсурдной. позволить кому-то — и не просто кому-то, а сраному первому герою, соколу, — сидеть на кухне, пока через стены пара занимается сексом. илья попытался утешить себя тем, что люди делают примерно это же, проживая в однокомнатных квартирах с детьми, но стало только хуже. он криво улыбнулся и толкнул шуру в бок, чтобы тот встал. если так прикинуть, условия на горло не давили и с ними можно было сотрудничать. и кир по красоте отреагировал, человеческое в нем заговорило. двигаясь в комнату, илья был увлечен тем, что проклинал себя и свое либидо за эту неугомонность, за то, что он до дрожи, боли и формально глухого кира через стенку хотел шуру — и не сразу заметил, что шуры с ним нет. по всей видимости, он остался на кухне, чтобы обкашлять со своей геройской нянькой какие-то вопросы. ему же лучше, илья подсуетился и создал в комнате видимость какой-никакой уборки. сдвинул носки в кучку под столом, нашел за кроватью кружку, которую забыл убрать, продолжил шариться там. мама была в курсе его сексуальной активности и вряд ли разозлилась бы, если бы презервативы илья хранил прямо на полке, сбоку от книжек. наверное. он не проверял и не собирался заниматься этим в обозримом будущем. сам илья хранить их там не хотел, довольствуясь крошечной косметичкой, задвинутой под кровать — олесе подарили в тайном санте, она передарила ему. туда помещалось все, что ему было нужно, и не терялось. основной причиной, по которой свою половую жизнь он хранил там, была не зияющая дыра в его памяти касательно разложенных по комнате предметов и даже не его мама, а простое желание держать все под рукой. или все сразу. илья обнаружил под кроватью еще одну забытую когда-то кружку и резко перестал полагаться на свою память. шура застал его растянувшимся на полу и глубоко увлеченным подкроватным пространством. не удивился. — все в порядке? — заебись, — ответил илья и отвлекся от кровати, глянув на шуру в ответ. распиздяйская улыбка очаровывала, как шура ему однажды признался, и он понадеялся, что это купирует все остальное. под всем остальным подразумевалась пустая косметичка. не прям уж пустая, но по делу в ней ничего не было — напальчник, неизвестно по какой причине там находившийся, резинка для волос, пустая коробка из-под презервативов. сами презервативы — и смазка, илья же не дебил, — отсутствовали. он не к месту вспомнил, как спустил все, что у него имелось, в день после минета в панамере. распиздяйская улыбка превратилась в неловкую. — ам-м… у тебя на руках что-нибудь есть? шура не улыбался — он выглядел максимально смущенным. — я думал, что у тебя будет. блеск. — пизда. — прежде чем ты что-нибудь скажешь, я хочу возразить и спасти наше положение. илья повиновался ему почти что в отчаянии — если бы это случилось с кем-нибудь другим, или, может, если бы он был еще более взвинченным, то завалился бы спать без зазрения совести и без оглядки на свое либидо. однако, план, предложенный шурой, был примерно на том же ужасающем уровне, что и перспектива просто отменить все. потому что он включал в себя, был построен, важная его часть держалась на кире. а тот, разумеется, не мог не повиноваться. видок у кира был чрезвычайно напуганный, когда шура отвлек его от просмотра новостного дайджеста, мягко тронув за плечо в темной кухне. от греха подальше, илья остался в комнате. если так посудить, кир устроился вполне себе удобно. оставшись на кухне в одиночестве, он мог расположиться так, чтобы всем его конечностям было хорошо, уведомления на ютубе будто бы ждали его, в наушниках он почти ничего не слышал и был самым счастливым в квартире. недолго, конечно. — ты меня сейчас до курьера понизил? — всего один раз, кир. — я хуею. — тебе быстрее, к тебе не будет никаких вопросов, я все время буду тут, с ильей, я дам свою карту. — и ничего тебя в этом плане не смущает? — туда и обратно, пожалуйста. кир честно хотел послать его, когда понял, что не ослышался. наплевав на эрнеста, на уважение, на все на свете. взгляд у шуры был жалобным. он был в отчаянии. чтобы нивелировать неловкую часть, было принято решение добавить к презервативам — шура уточнил размер, и лицо у кира перекосоебило, — и смазке для анального секса такие простые пункты как питьевой даниссимо с черникой и кофе в банке. шура убедил его в том, что он может купить что-то и себе, все, что только пожелает, и кир сдержался, чтобы не попросить комнатку подальше от него и эренбурга. илья заглянул в кухню как раз в тот момент, когда кир окончательно смирился и собрался. — домофон не работает, если что. — он мне не нужен. — героям выдают мастер-ключ для подъездов? — нет, — кир переставил вазу с подоконника на стол и открыл окно, окидывая взглядом темный двор. — мне и подъезд не нужен. — это как-то… я даже не знаю, как. — вся ситуация, в которую вы двое меня втянули, это ебаный кринж. постараюсь как можно быстрее, но ничего не обещаю. и сделал шаг вперед, пропадая в темноте. из окна неприятно тянуло холодом, илья поежился. проследил за киром — теперь уже соколом, наверное, — пока тот не пропал из виду, и развернулся, чтобы вернуться в комнату. — пиздец. илья с шурой согласился. если бы кир слышал это, он тоже согласился бы. в его голове были немного романтизированные представления о том, как могла бы развиваться дружба с шурой — и та состояла из прожарки эрнеста и его усов, обсуждения каких-нибудь приземленных вещей и интеграции кира в нормальную жизнь. чем дольше он околачивался рядом с шурой, тем сильнее понимал, как геройство перекроило всего его под систему — у него не было нормального взросления. эти мысли кир гонял в голове тогда, когда ворочался в постели и не мог уснуть, и от них всегда становилось немного грустно. он знал, что рано или поздно это кончится, что он никогда не сможет дружить с шурой по-настоящему, но попытаться стоило, и он хотел. вот только он не знал, что в понятие дружбы входит… вот это. вот это, он не знает, как это называется, но то, чем он занимается прямо сейчас. да, ему быстрее, и к нему точно никто и ни за что не прикопается, но сама концепция сбивала с толку и очень смущала. кир еще мог более-менее смириться с тем, что он, вероятно, косвенно, слегка станет свидетелем чужих половых взаимоотношений — даже если в контексте шуры хотелось спрятать его под крылом и сказать, что вот это конкретное тело нельзя трахать. снежинки в лицо отрезвили. это было неожиданно. погодную сводку кир честно игнорировал, наслаждаясь шуриной тачкой сильнее, чем стоило. он был быстрее, чем она, лучше, чем она, но в ней было тепло, шура всегда делился кофе и никогда не теснил его и его крылья. кир отвратительно быстро привык к хорошему и грыз себя за это. временами. тогда, когда немного неожиданный ветер сбивал его с толку. пятерочка пустовала в столь поздний час, и кир был несказанно этому рад — еще тогда, когда шура выкатил ему эту идею, он с ужасом представлял, что было бы, если бы его сейчас кто-нибудь увидел. самый нужный стенд находился рядом с кассой. кир прошел мимо, делая невозмутимое лицо, затерялся в проходах, ища отдел с молочкой. питьевой даниссимо с черникой. подмывало от желания взять первую попавшуюся растишку и вручить эренбургу с самой яркой улыбкой, на которую он только способен. здравый смысл оказался сильнее. зацепив клубничное чудо для себя, он двинулся к кассе, пытаясь совладать с “ебалом на ноль”, как он окрестил дежурное ничего на лице родом из академии. кир смотрел на беленький, идеально укомплектованный стеллаж. стеллаж смотрел на него в ответ. гениальный шурин план не учел всего одну деталь и из-за этого феерически летел в пизду. девственное сознание кира вообще не знало, какие презервативы используют люди. со смазкой было попроще — он разглядел на упаковке нужные ему буковки и добавил к своему набору, а на кондомах подзавис. сбоку материализовалась кассирша. — вам что-нибудь подсказать? да, пожалуйста. как отсюда выйти и как огреть эренбурга по голове так, чтобы не словить в ответ. — да, пожалуйста, — не своим голосом протянул кир, повернув голову к женщине. — какие… какие лучше? — это зависит от того, чем вы хотите заниматься. “ебало на ноль” трещало по швам и сквозь него проступало отчаяние вперемешку с истерикой. кассирша окинула его взглядом, заметила смазку в руках. что-то для нее стало ясно, и она ткнула пальцем в какую-то пачку. — обычно берут эти, — сказала она с максимально безэмоциональным лицом — кир аж позавидовал. — прочные, не подведут. берите, не пожалеете. — спасибо. — товары по акции не хотите? капсулы для стирки, детское питание. — печенье с бегемотом. и пакетик, пожалуйста. кассирша пробивала все отработанными движениями и с глубоко равнодушным взглядом. не повела бровью на три упаковки презервативов — кир не знал, сколько понадобится шуре, взял с запасом, чтобы его больше вот так не гоняли. пакет вышел увесистым. кир боролся с желанием стать курьером какой-нибудь яндекс.беды и зашвырнуть пакет в окно эренбургу, чтоб неповадно было. перед самыми дверьми кассирша спохватилась — кир обернулся, хлопнул по карману, проверяя, на месте ли шурина карточка. — хорошего вам вечера! ночи, наверное. в ответ кир кивнул с несчастным видом. с женщины моментально слетел скучающий вид, она с энтузиазмом клацала маникюром по экрану телефона — видимо, решила поведать всему миру о том, как весело к ней зашел сокол. он надеялся, что шура получит уведомление о покупке и встретит его, что он заберет у него этот несчастный пакетик и отпустит с миром досматривать какой-нибудь обзор на слитый сезон чего-нибудь. шура уведомления не слышал. он вообще ничего не слышал. в памяти отложилось только то, как он здесь оказался. илья ушел в комнату, он двинул за ним, а потом они оказались на кровати, илья прильнул к нему, сказал что-то — шура не помнил, что, — и где-то там шуру накрыло. как-то с самого начала повелось, что илья прилипчивый, тактильный и охотный до тела — ему нужно чувствовать, трогать, делать что-нибудь. шура не был против и трогал его в ответ. ненавязчиво гладить не выходило, илья двигался вслед за руками, буквально умолял о большем, и шуре приходилось прижимать его, удерживать на месте и использовать такой запрещенный прием как строгий, холодный взгляд сверху вниз. илью от него пробивало насквозь. он был уже готов — еще тогда, когда шура ненавязчиво устроился меж его ног, осторожно прикоснувшись к бедрам. обычно, большую часть ответственности за прелюдию брал на себя илья, просто получая удовольствие от этого, но тогда, когда этим занимался шура, крыша у него ехала конкретно. он заставлял илью чувствовать себя тщательно зацелованным, окруженным вниманием, залюбленным. илья подставлялся под руки, двигал бедрами, порывался раздеться полностью, но шура мягко обхватывал его запястья и переводил внимание на что-нибудь другое. на задворках сознания крутилась мысль о том, что нужно будет стрельнуть у шуры водолазку снова — он уделял очень много внимания его шее. шурина причуда снова творила хуйню — он мог ненароком обжечь илье бедро, просто положив руку, мог прикоснуться ледяной ладонью и понять это только тогда, когда илью выгибало под ним. пьяные огневики забавные, а по уши влюбленные еще лучше. после того, как илью в третий или четвертый раз перетряхнуло под ним, он осторожно спустился вниз, оценивая последствия хренового контроля над причудой. и, разумеется, решил загладить это так, как умел. от поцелуев по внутренней стороне бедер илью натурально мазало по постели. его никогда не выстраивали таким образом, его никогда не держали на крючке так долго. он в некотором смысле жалел о том, что позволил шуре это сделать, потому что они бы продвинулись бы дальше, быстрее, и, наверное, он бы уже чувствовал шуру там, где хотел его чувствовать — чего шура до сих пор не сделал. он касался его так, как нужно, не обделял вниманием, но просто не давал илье то, чего он хотел больше всего. илья надавил ему на плечо, и шура отвлекся, приподнялся, распущенные волосы красиво обрамляли раскрасневшееся лицо. — ты собираешься трахаться сегодня или нет? — а что? — тормозишь. — я не торможу, иль. — а что тогда? ты тупишь в меня уже сколько? — во-первых, — он склонился над ильей, придавил собой, и мироновские возражения ослабели, — это ты научил меня. во-вторых, кир еще не пришел. — можно не упоминать кира, когда мой стояк упирается тебе в ногу, пожалуйста? шура расплылся в улыбке — надавил илье меж бедер, прижавшись поцелуем к челюсти. илья глухо простонал, цепляясь за горячее плечо. — я бы с радостью, — шепот заставлял илью плавиться, — но я правда не могу начать сейчас, дорогой. ты же понимаешь это? редкий шурин пиздеж на французском вызывал в илье желание начать молиться. звучало греховно, и он не хотел — не мог признаться, что безумно хотел, — чтобы это происходило чаще. — почему? — я не хочу останавливаться, когда это о тебе. не хочет. шура целовал его в шею, и илью промурашило. пробило насквозь от его слов, выбило воздух из легких, оставляя его очень уязвимым под загребущими шуриными руками. потому что шура хотел его всецело, повиновался бы каждому слову, сделал бы что угодно, если бы илья попросил — и он не хочет останавливаться. илья молился всем богам, чтобы шура никогда не спросил, почему у него глаза на мокром месте в подобные моменты. — а еще я хочу трахнуть тебя, — добавил он как бы невзначай, обхватив лицо ильи ладонями. — и пока что это неосуществимо. понятно? — понятно. — поцелуй меня. если кир не появится в ближайшие несколько минут, илья выщипает ему все перья. он никогда не хотел кого-то так сильно. эта крошечная, ненавязчивая, такая простая просьба запускала илью далеко на орбиту — потому что шура оставлял ему право выбора. хотел убедиться, увидеть, почувствовать, что он этого хочет. илья не знал, как после всей сделанной им хуйни он получил кого-то вроде шуры. шура наклонился к нему, они столкнулись зубами — илья шумно выдохнул ему прямо в губы и обнял, не позволяя отстраниться, не желая отпускать его. боже, блять, он может делать это всю ночь напролет- об окно что-то ударилось. громко, ощутимо, с матом по ту сторону. романтичный флер смыло, руки ильи упали на кровать, а шура приподнялся над ним, пытаясь сообразить, показалось ему или нет. в окно постучали. шура на негнущихся ногах встал, нашарил на столе лампу и щелкнул ей, чтобы не запнуться и не убиться в мироновском беспорядке. подоконник был пустым, что удивительно, шура быстро крутанул ручку и завис. сокол сидел, опираясь на внешний подоконник, и выглядел максимально потрепанным. — все в порядке? — заебись, — бросил он и отдал шуре его маленький заказ вместе с карточкой. — пожалуйста, больше не заставляй меня заниматься этим. — ничего не могу обещать. спасибо. — поблагодаришь меня утром, ладно? прикройся, шур. кир действовал идеально и быстро — смахнул с подоконника, как будто его здесь и не было. плечо слегка ныло, но это ни в какое сравнение не шло с тем, как он себя чувствовал, наконец-то выполнив эту маленькую шурину просьбу. громче всего в голове билась мысль об увольнении. пропасть в какой-нибудь глуши, просто потеряться в лесу, где нет ни эрнестов эдуардовичей, ни пятерочек, ни шур, которым голову напрочь сносит от химической реакции в мозгу. кир запоздало напомнил самому себе, что так-то шура еще подросток, и ему вполне свойственно влюбляться, совокупляться и дальше по списку. это он не в порядке. прикрытое окно, ведущее на кухню эренбурга, манило. там был чай, вряд ли успевший остыть, обалденное печенье в вазочке и возможность в тепле пережить эту ночь. а еще была возможность услышать что-то, чего он явно слышать не хотел. кир с грузом на сердце осознал себя сообщником этой хуйни и окончательно поник. у окошка был внешний подоконник — не очень широкий, но киру хватило бы и этого, всего-то перетерпеть пару часиков. на подоконнике стояли цветочки в горшках. скорее всего, они принадлежали инне александровне. за ними пытались ухаживать, но та работала в больнице, насколько киру было известно, и, очевидно, попытки не всегда оборачивались успехом. в такую погоду цветам было бы плохо. вместе со снежинками в лицо и за шиворот был еще и отвратительный ледяной ветер, бестактный и сильный. кир стиснул зубы. ради цветов. он делает это ради цветов. мама эренбурга расстроится, если с ними что-то случится. он осторожно перетащил горшки в кухню, стараясь не шуметь, закрыл окно, с неудовольствием отмечая морозную свежесть в помещении, и забился в угол, где сидел ранее вечером. под утро он, наверное, выйдет глухим. между слушать на максимальной громкости и слышать происходящее за стенкой он выбрал первое, не жалея себя. вдавил кнопку громкости, игнорируя вылезшее на экран предупреждение о безопасности. ведомый неисповедимыми мотивами личного характера, шура раздал ему вай-фай перед тем, как потонуть в своем маленьком рандеву. не то чтобы кир не мог сам себе его обеспечить, но попытка шура быть милым и пушистым по отношению к своей геройской няньке в некотором смысле умиляла. сериал загрузился почти сразу же, всего на мгновение показав крутящийся кружок. если бы это длилось хотя бы на секунду дольше, кир капитулировал бы и вышел прямо в окно. поправил наушник в ухе. на мгновение ему показалось, что… показалось. креститься надо. герои скрестили мечи, выясняя отношения. такая интерпретация киру тоже нравилась, даже если скрестить с гипотетическим соперником он мог только чайную ложку. начиненный дворцовыми интригами и убийствами расшатывал киру нервы, но чем больше жести происходило, тем сильнее его клонило в сон — он не хотел даже думать, с чем это связано. после второй серии поясница начала затекать. кир подумал, что выйдет отсюда не просто повзрослевшим — люди ведь взрослеют, когда узнают про секс, верно? — а постаревшим. порадовался, что парочка за стенкой внуками не обзаведется. ужаснулся с того, как его крыло от стресса и недосыпа. впрочем, срубило кира скоро. прямо так, с телефоном в руках, в углу крошечной кухоньки. крылья нивелировали хреновое спальное место, и, наверное, именно благодаря им кир вообще смог заснуть. в квартире было тихо. илья долго лежал, вслушиваясь. рядом с ним уже дремал шура, его тихие вдохи и выдохи успокаивали илье нервы и заземляли. чаще всего он отрубался вместе с шурой — сказывались усталость, физическое истощение и кропотливая шурина работа над ним. в этот раз что-то не давало илье покоя. он осторожно сел в кровати, стараясь не тревожить шуру, поправил одеяло на его плече. убирать руку не хотелось. илья пальцами проследил путь от одной отметины до другой, погладил то место, где впивался ногтями, когда шура заставлял его рассыпаться на атомы. меж бедер все еще было влажно. илья поерзал, в теле отозвалась приятная ломота. где-то он вычитал, что эмоции можно сублимировать в разного рода действия. селфхарм, селфкэр. мастурбация тоже к этому относилась. это многое объясняло — хоть и угнетало в какой-то степени, особенно тогда, когда илья понемногу сводил связи между своим либидо и своими внутренними тараканами. на душе у него было блаженно спокойно, когда он склонился над шурой, целуя его, спящего красавца, а после осторожно выскользнул из кровати. хотелось поблагодарить шуру за все. илья подобрал футболку с пола, натянул на себя и продолжил наводить порядок. шурину одежду осторожно сложил на стул, нашел телефоны и убрал на стол, чтобы не потерять в темноте. эта самая темнота вкупе с собственным распиздяйством сыграли с ильей злую шутку — когда он решил выйти из комнаты, вместо шага проскользил и чуть не растянулся, своевременно вцепившись в дверной косяк. привычка раскидывать вещи, очевидно, была дурной, от нее нужно было избавляться. илья осторожно поднял с пола использованный презерватив и бросил в мусорку под столом. хорошо, что он один полуночничал и никто не видел этот крайне позорный момент. пальцы слегка отдавали клубникой. в комнате в принципе отдавало клубникой, тонко, едва ощутимо шлейфило. шестеренки в мироновской голове работать отказывались, и вспомнить, откуда это могло просочиться, он не смог. передвигаться бесшумно было не так уж сложно — обычно илья пытался не разбудить маму, а сейчас хотел убедиться в том, что сокол на его кухне спит, и что он вообще здесь, и что кухня в порядке. сокол — кир — спал. аж непривычно. илья прекрасно понимал, что подкрадывается к герою, к человеку, который может уложить его мордой в пол и прирезать его вот прямо сейчас. слегка глупый, возможно, не самый взвешенный и трезво оцененный шаг. но он был хозяином сейчас, и не хотел быть хреновым. особенно после того, что он сделал. на героику илья смотрел сквозь пальцы, помалкивая в присутствии олеси, кости и шуры по разным причинам. причины разные, а конец, если бы он не ладил со своим языком и сказанул бы что-то, был бы одинаково плохим. а кир… открывался с других сторон. не с той, которая принимала мячи лицом в школьном спортзале. не с той, которая небрежно болтала с ним на митинге. с той, с которой его видел шура. по понятным причинам, шурино мнение илья слушал внимательно. под пледом кир даже не дернулся. илья замер перед ним, взвешивая каждую приходящую в голову мысль. выудил из чужой руки телефон и положил на стол, чтобы не упал. отошел в сторону, забрав с собой пустую кружку — предусмотрительно прижал чайную ложку, чтобы не бренчала. он не хотел знать, что заставляет человека так крепко спать в таких условиях, и тихонько посочувствовал киру. очеловечивавшийся кир сопел во сне. илья приказал себе не пялиться и вернулся в комнату, к шуре, свернулся у него под боком и сам провалился в сон. утро следующего дня шура вспоминал еще долго. как кир влетел в комнату с дикими глазами, не своим голосом спросив, как выглядит инна александровна. как осознание отразилось в его взгляде, как он глянул в окошко, зайдя в комнату, и отрапортовал, что она во дворе. как они с ильей в спешке одевались, путая одежду друг друга, как стряхивали все улики под подушку. илья вышел из комнаты первым, полностью готовый принять удар на себя, на ходу проговаривал оправдания — и ни одно из них не пригодилось. инна александровна ужаснулась, когда увидела мальчиков бодрствующими в столь ранний час, поблагодарила шуру за то, что он приглядывает за ильей, поблагодарила их обоих за то, что не дали цветочкам с подоконника умереть. на нервах шура ткнул илье ледяной рукой в бок, чуть не нарушив вопросом про цветочки всю их конспирацию. илья показушно дулся. кира препарировать хотели они оба — но тогда, когда тетя инна ушла к себе, а они к илье, его там не оказалось. шура еще долго называл кира очкошником за то, что тот сдриснул через окно и сидел где-то там, пережидая пришествие инны александровны. илья верил, что он бредил, когда первый герой примостился у него на подоконнике, совершенно спокойно беседуя с шурой о том, что у него есть очень очевидные причины не хотеть знакомиться с мамой эренбурга так скоро. взбудораженный шура превосходно соображал, не особо осознавая этого — отдал киру ключи от тачки, послал его досыпать там. они уехали к обеду в тот день. шура и илья долго прощались в подъезде, кир тактично ждал в тачке, догрызая купленное ночью печенье. уезжал шура с невероятно счастливыми глазами. кир неловко подколол его на эту тему и умолк от греха подальше. шутки шутками, но видеть шуру таким было бесценно. не в злобном, насмехающемся смысле, а в самом простом, человеческом. окупились и ночная пятерочка, и невероятно болящая поясница, и переполох под утро. кир согласился бы еще раз, если бы его позвали. когда шура позвал его снова… это было максимально хуево. кир предпочел бы никогда не вспоминать об этом. эрнеста слегонца отпустило, они с шурой вернулись к общению через геолокацию и короткие ответы, все возвращалось на круги своя. он не совсем понимал, что должен был испытывать по этому поводу. попытка посоветоваться с мирой обернулась ударом ниже пояса — она стоически держалась, когда он рассказывал во всех красках свое близкое знакомство с эренбургом, но потом посыпалась, чуть не грохнув свою же кружку. кир кривился на нее, но сдерживать себя не мог и все равно смеялся. она сказала, что ему полезно проветриться и хотя бы притвориться, что все нормально. напомнила, что между ним и шурой не такая гигантская разница в возрасте. это осело у него в голове и не давало покоя еще долго. а ведь действительно — всего четыре года. с шурой разница едва-едва чувствовалась, с его не по годам развитой башкой и умением держаться. вот только кир такой же был, вот и чувствовал себя дряхлым на его фоне. кир долго гадал, почему эренбург прилип к нему как банный лист, а потом дошло — он же протеже тихановского, околачивается рядом с ним постоянно, а тому чуть за пятьдесят. с ним самим илья, наверное, вообще разницу не ощущал. в таких мыслях кир варился весь вечер, рассекая по квартире и наслаждаясь отдыхом после дневного патруля. рассекал от безделья, пытаясь оценить, насколько плохой идеей будет на досуге разжиться какими-нибудь долгоживущими неприхотливыми растениями, чтобы разбавить свое гнездышко. от безделья — и совсем чуть-чуть от тревоги. крошечной такой, которую было слышно только тогда, когда кир застывал в дверном проеме, чуть дыша. неизвестно, откуда она там взялась, но он так часто чувствовал себя всрато, что не придал этому особого значения. одним поводом больше, одним меньше, кир не замечал разницы и не обращал внимания. мало ли причин, по которым шура не написал, что доехал до дома спокойно. замотался, забегался, предположил, что кир не тупой и догадается, что ему больше негде находиться в это время в этот день. глубоко внутри что-то скреблось. отдавало кислым. киру очень не нравилась эта новая разновидность его тревожности. он обнаружил себя залипающим на каталог икеи, загипнотизированным белыми полочками, когда шура написал. сначала обрадовался. потом одернул себя, спросил в пустоту, все ли с ним в порядке. ткнул по уведомлению, глянул на открывшийся чат. весь коктейль из эмоций смыло моментально, и самого кира, кажется, смыло тоже. к горлу неприятно подступило, желудок сжался. sh it, 23:07: кир sh it, 23:07: это срочно sh it, 23:07: ты можешь меня забрать? шурину манеру общения кир выучил быстро — осмысленные сообщения, пунктуация и заглавные буквы. он, конечно, свечку не держал, и предполагал, что люди могут писать по-другому, если захотят, но сердце подсказывало, что шура с пустого места явно себе не изменит, а если это все же случилось, значит, случился пиздец. пиздец в контексте шуры, вероятно, отличался от обычных форс-мажорных ситуаций нормальных людей и других прелестей жизни. топчась в прихожей, кир на секунду подумал, насколько реален шура, перепивший в айвазовском или у ильи. кривой полет его мыслей прервался ответившим на звонок шурой. почти сразу, как кир его набрал. — шур, все в порядке? на фоне не было слышно ни попсы из айвазовского, ни элджея из плейлиста эренбурга. чуть-чуть городской шум, приевшийся такой. и всхлип. кир промахнулся мимо ботинка, схватился за стену. да сука. да ну нет же. он взмолился, прижав телефон плечом и нагнувшись, чтобы зашнуроваться. шура всхлипнул еще раз, шумно выдохнул, как будто пытался успокоить самого себя. — не… нет. не в порядке. ты меня заберешь? — говно вопрос. откуда? где ты сейчас? — недалеко от дома. — на машине? — нет, — тихо ответил шура, шмыгая носом. — я могу вернуться за ней, если надо. — что случилось? задушенный вздох на том конце кир как будто разделил вместе с шурой — тоже задохнулся. чуть не закашлялся, по-дебильному поперхнувшись воздухом. последняя надежда полыхала синим пламенем. — отец. будет дико смешно, если эрнест попытается дозвониться до него прямо сейчас с просьбой найти шуру и вернуть домой. кир вообще не хотел оказаться меж двух огневиков. — шур, — обратился он мягко, осторожно, — я сейчас подгребу, ты только точку скинь. никуда не уходи, ничего не делай. ты ведь не замерзнешь там? — нет. — вот и все. тебя кто-нибудь учил контролировать дыхание при паничке? — нет. — слушай меня и делай как я говорю. все хорошо. дверь было решено оставить, и кир без задней мысли прошелся до зала, распахивая окно. эренбург херово влиял на них всех, но в данной ситуации он был последним, о чем кир мог думать. их этому учили. контролировать дыхание, чтобы успокоиться, памятка оказания помощи потерпевшим. очень часто потерпевшим был сам кир. помогал самому себе. — шур? — я тут. — хорошо, — он прикрыл глаза, опираясь на оконную раму рукой. — представь себе квадрат. обычный квадратик, окей? — окей. — одна сторона — вдох. вторая — пауза. третья — выдох. на четыре счета, пока не станет лучше. понял? — понял. — дыши, шур. вдох. выдох. вдох. выдох. кир дышал с ним долго. вслушивался в свистящие звуки, считал. позже взял с него обещание сидеть на месте и следить за дыханием, убрал телефон и сорвался с окна, не дыша. это хорошо, что он сразу врубился и додумался сначала успокоить шуру, а потом лететь к нему. если бы он этого не сделал, то, наверное, уже бы сидел с шурой на улице, и они бы сходили с ума от тревоги на пару. шуру крыло, а кир от него зажигался. перехватил бы его настрой и задохнулся бы в панике сам. хуево, конечно, что больше всего их роднила покоцанная эрнестом эдуардовичем головушка. кир чисто по-человечески сочувствовал шуре. у него не было ни плана, ни предположений, он не думал, что будет делать, если эрнест все-таки позвонит и потребует шуру домой — просто не заходил так далеко. шуре нужно было помочь. на этом грандиозные планы кира кончались. возвращение пешком займет время, но, может быть, оно пойдет им на пользу — на улице было в меру прохладно, а прогулка на свежем воздухе помогла бы шуре. лучше, конечно, помогло бы что-нибудь действенное. более профессиональное, весомое, надежное. кир едва-едва вывозил собственные беды с башкой, сыпался и ломался, а в случае с шурой вообще не представлял, что и как делать. на мгновение задумался, почему шура написал ему, а не тому же эренбургу. снежинки в лицо отрезвили и вернули с небес на землю. образно, конечно. кир порадовался, что бандана хотя бы частично защищает его — отмораживать уши не особо хотелось, он и так замерзал почти весь. ветер, снег, все слилось и осело, больше ненужное, когда кир осторожно приземлился на тротуар. потоптался на месте, оглядываясь, всматриваясь в редких прохожих. волей-неволей шура был яркой фигурой, притягивал к себе внимание. горел. у кира не было слова лучше — он выглядел потухшим сейчас. спутанные волосы, беспорядочно лежащие на плечах, сцепленные руки — и взгляд, боже, его взгляд. время от времени кир видел этот же взгляд в отражении зеркала. затравленный, на дне радужки оседает страх. перья, кажется, чесались от желания использовать их против эрнеста за всю сделанную им хуйню. кир проигнорировал этот момент помутнения своего рассудка и подошел к шуре, осторожно, каждым движением давая знать, что он все еще на его стороне и не обидит. сгорбившийся шура ощущался даже ниже. кир открыл рот, сделал вдох, хотел что-то сказать. хороших, правильных, нужных слов не нашлось. закрыл рот. шурин взгляд выбивал у него почву из-под ног и подчистую сжигал все памятки о помощи жертвам, какие-то чувства, мысли. кир осторожно тронул его за плечо, и в тот момент, когда шура дрогнул под прикосновением, стиснул зубы — там, где еще пару минут назад плескалась тревога, сейчас разгоралась ярость. — все хорошо, — мягко сказал он, возвращая шуру из пучин переживаний в реальность. — все в порядке. пошел он нахуй. погнали. в ответ шура ничего не сказал и покорно поплелся за ним. по-хорошему, стоило поговорить. обсудить произошедшее, как-то помочь шуре, реабилитировать его, разобраться с проблемой, а не забивать на нее. кир стратегически решил не делать этого на улице, где шура явно не захочет выворачивать самого себя наизнанку и где попросту не слишком-то комфортно для подобных приколов. они двигались по освещенному тротуару, ведомые киром — он делал шаг, шура делал шаг за ним или сбоку от него. кир очень хотел встать за ним, чтобы не терять из виду, но не хотел давить шуре на голову. через пешеходку виднелась пятерочка. повтыкав немного в светофор, кир обернулся, пытаясь определить состояние шуры по его лицу. и сформулировать вопрос так, чтобы он не звучал по-тупому. — шур, почему ты позвонил мне? скривился. все равно хуйня вышла. шура посмотрел на него, и что-то более знакомое киру промелькнуло на лице — аккуратные эмоции, мягкий взгляд. — все прошло не очень хорошо, — туманно объяснил он и первым ступил на пешеходку, когда зажегся зеленый. спрятал руки в карманах. — я свалил. потом ты сам слышал. — это я понимаю. почему мне? кир не особо понимал, что ожидал услышать. что он нянька? что шура расценивает его как универсальный метод решения своих проблем? что эренбург оказался занят? во взгляде у шуры мелькнуло что-то чужое. кир видел это тысячу раз, такое знакомое, и… — ты знаешь, какой он. и такое непохожее на то, что кир знает. не эрнест. шура. — если бы я позвонил илье, он… он бы все равно пришел за мной, но попытался бы спалить его. или еще что-нибудь. не самая плохая идея, сказал самому себе кир и кивнул. — и он на смене сегодня. подрабатывает. — я иногда удивляюсь тому, как он все успевает. — я тоже. — какой у нас план? расслабленность улетучилась, кир неаккуратно смахнул ее. это было заложено в нем — продумывать шаги, придерживаться стратегии, но сейчас играло против него. шура снова скис и отвел взгляд. они остановились у пятерочки. белые лампы, освещающие ступеньки и пандус, подсветили киру лицо. — переночуешь у меня? нельзя было сейчас отпускать шуру куда-либо в одного, кир бы не пустил и не позволил даже думать об этом. если бы шура захотел куда-то пойти, кир из соображений безопасности последовал бы за ним. на лице у шуры отчетливо читалась усталость — как будто он был готов куда угодно, только бы не здесь. он кивнул. — тогда погнали. — куда? — за едой. тебя же нужно чем-то кормить, да? шура не стал подвергать это сомнению и поплелся за ним. холодный свет в магазине отбрасывал некрасивые тени у него на лице, и он выглядел еще более измученным. кир принял тупенькое решение временно игнорировать это и выезжать на подручных средствах. со стороны они, наверное, выглядели очень забавно — кир подолгу пялил на полки, оборачивался на шуру, как будто тот мог помочь ему с выбором, а шура смотрел перед собой и много молчал. в послужном списке у кира было еще и рекордно хреновое домашнее хозяйство, которое он кое-как вел, чтобы не помереть раньше времени. если бы мира не прикладывала руку к содержимому его кухни, то он реально долго бы не протянул. это плохо сочеталось с его попыткой в заботу — через некоторое время шура включился в процесс и аккуратно подсказывал ему, что взять. сам шура тоже особо хозяйственным не выглядел, и кир с опаской предположил, что это разновидность влияния эренбурга. тот выглядел довольно хозяйственным. замер на кассе, гадая, насколько далеко это зашло. скосил глаза сначала на жалюзи, прячущие сигареты, потом на шуру. шура помотал головой и отошел в сторону. на вечер и утро хватит, прикинул кир, на день шура вряд ли останется. загадывать так далеко было лишним, ненадежно, не к месту, и он с силой прогнал эти мысли, сосредотачиваясь на пакете-майке. тот не поддавался — кир пожалел, что не имеет при себе никакой авоськи, чтобы не париться с пакетами. на улице время ощутимо шло к комендантскому, обстановка менялась. по дороге пролетела тачка с орущей музыкой. шура поморщился — кир тоже, но больше от того, что эти счастливчики ехали, а они шли. ноги у него слегка подмерзли, не говоря о крыльях. шура держался молодцом, пришел в себя, насколько кир видел со своего угла. ему шла эта расслабленность, спокойствие в чертах лица. сам кир таким похвастаться не мог. в голове одна за другой крутились мысли о том, что он должен делать и как он должен себя вести. обычно общение с шурой было ненавязчивым, самой приятной частью дня, но вряд ли это сработает в этот раз. он понимал шурину позицию — шуре нужен был тот, кто поймет его страх перед отцом, кто сможет это осознать. на мгновение кир поддержал описанную шурой позицию эренбурга, но сразу же мысленно переобулся, сосредотачиваясь на более ощутимых проблемах. пропустив шуру в подъезд, кир хлопнул себя по карману, молча надеясь, что ключи были там — он же не через дверь выходил, мог и оставить. было бы очень тупо и неловко перед шурой. острый край врезался в ладонь, когда он прощупал карман. значит, не выкладывал. по мере приближения к квартире кир взбодрился, из лифта натурально вылетел, сразу же отходя как можно дальше. ему в лифтах никогда не было комфортно — очень ограниченное пространство, пытка для него и его крыльев. принимать гостей кир не умел — его хватило на то, чтобы сориентировать шуру по планировке, толкнуть в ванную, чтобы руки помыл, и ушел на кухню, трудиться над ужином. чайник засветился и зашипел, разбавляя почти что стерильную обстановку в гнездышке. кир замер в дверном проеме и прикинул, насколько плохой идеей будет разжиться какой-нибудь херней для визуального шума. ну, помимо него самого. в отсутствие шуры он успел переодеться, и теперь, в домашнем, светился сильнее обычного. светлая майка с гигантскими проймами и вырезом для крыльев больше напоминала натянутую сверху тряпку, чем одежду. пока ходил, раскидал перья. наполовину для удобства, наполовину для шуры. кир не думал, зачем. просто для него. поставил на стол чашки, придвинув к своей сахарницу. почти что ласково улыбнулся микрухе, пока вскрывал чебупели. только благодаря ей он до сих пор не откинулся и не сжег квартиру в попытке приготовить что-нибудь. надо будет расстелить шуре в спальне, подумал он. сам в зале ляжет, не в первый раз, один хрен с крыльями везде уютно. главное окна не открывать — шуре, конечно, будет все равно с его причудой, но из вежливости. не к месту кир понял, что как-то долго шура торчит в ванной. из вежливости потоптался на кухне, разлил кипяток по кружкам, достал чебупели и кинул к ним вилки. спустя время вежливость сменилась обеспокоенностью. он прошел мимо двери, прислушался, льется ли вода. было очень, очень тихо. как в фильме ужасов. кир осторожно постучал перед тем, как дернуть ручку. что-то раздалось в ответ, что-то тихое, он не расслышал, не успел — все внимание, все его мысли, весь он в миг сконцентрировались на другом. в ванной были хорошие лампы, новенькие совсем. они светили холодным белым, и киру вообще не нравилось отмываться в этом свете. он как будто выделял все плохое. надо выкрутить их к чертовой матери, подумал он, глядя на очень заметные шурины слезы. сделал шаг вперед, протянул руку. шура сделал шаг назад, врезался задницей в стиралку. напуганный. его толстовка была осторожно сложена, поверх лежал телефон. кир не захотел даже думать о том, что в том таилось и что произошло. ну же. ну пожалуйста. еще шаг. как мира, блять, справлялась с ним, когда у него самого случалось такое? он же ничем не отличался от шуры сейчас, те же смотрящие мимо глаза, та же жалкая попытка сжаться. — шур, все хорошо. ты в безопасности. во взгляде промелькнуло что-то — понимание, осознание, что-то кроме паники. кир осторожно развел руки. — я с тобой. тебя никто не обидит. вынести шурин взгляд в упор было сложно, но кир не смел, не мог отвернуться, просто не представлял такое возможным. — он тебя не тронет. его здесь нет. вот, где шура сломался. он вздрогнул, шагнул киру навстречу, уткнулся в него, если не свалился в руки. кир осторожно развернулся, позволил шуре слегка сползти по нему, обхватил его и стиснул, удерживая как можно ближе к себе. с ним самим работало только такое — сломать барьер и воздействовать тактильно. для шуриной ситуации у него не было ни хороших слов, ни правильных решений. он гладил шуру по спине, меж лопаток, примостил голову ему на макушку и старался не дергаться, когда шура тянул за подол драной майки. голосок в голове напомнил, сколько шуре полных лет. напомнил, что он все еще ребенок. изувеченный, напуганный до полусмерти ребенок. шуру передернуло. кир держал его крепко, и его будто бы пробило тоже — насквозь, от макушки до пяток, даже крылья дернулись. нужно было выводить шуру из этого состояния, пока кир не начал чувствовать панику вместе с ним. он же заводился с тычка, уже сейчас чувствовал, как на задворках сознания или где-то в дебрях грудной клетки что-то ворочается, двигается, оживает. шурина причуда творила хуйню, кир поежился и на всякий случай простился с кусками себя. мотнул головой, стряхивая ненужные мысли. вот этого еще не хватало, для полного-то счастья. не сразу стало понятно, что шура что-то бормочет — все звуки, которые он издавал, кир принимал за плач, не вслушивался. он извинялся. тихо-тихо бормотал извинения, как будто кир в них нуждался, как будто шура был в чем-то перед ним виноват. кир осторожно отстранил шуру от себя, глядя прямо в глаза, оставил руку на плече, другой смахнул со щеки слезы. ожог выделялся особенно ярко, кира покоробило — все мысли касательно шуры уходили не в то русло, и эта не была исключением. откуда… сейчас это не было важно. — шур, — мягко, ласково, возвращая из водоворота мыслей в реальность, — шура, все хорошо. ты же это понимаешь? ты в безопасности, все хорошо. — кир… — все хорошо. дыши, окей? я с тобой. вдох, шура. выдох. вдох. шура давится слезами, опускает голову, чтобы кир не видел его лица, и тот не препятствует, не настаивает, осторожно обнимая за плечи снова. выдох. вместе с ним вырывается сдавленный всхлип. дышать шуре было трудно, и кир, кажется, делил это с ним — чтобы поддержать, чтобы было хоть чуточку легче. гладил меж лопаток, отчетливо напоминал о вдохах и выдохах, дышал сам, чтобы не увязнуть вместе с шурой. холодная шурина рука очень неудобно упиралась ему в бок. они простояли так долго. кафель холодил ноги, стиралка неудобно врезалась в поясницу. шура сполз ниже, спрятал лицо, и кир бессвязно что-то говорил ему, утешая. мире можно было выдавать орден героини за заслуги. кир едва-едва представлял, как расскажет ей об этом. из ванной они вышли — выползли — на негнущихся ногах, деля шаги. шажочек делает кир, придерживает шуру за плечи, шажочек делает шура, его ведет в сторону и кир обхватывает его крепче, чтобы не убился ненароком. заблаговременно закрытому окну кир порадовался. если бы сейчас еще и в самой квартире было бы холодно, он бы натурально откинулся, прямо тут, перед стулом, на который усадил шуру. кир протянул ему стакан с водой и устроился рядом, приглядывая. трясло шуру поменьше, чем до этого. он больше не плакал, просто всхлипывал, шмыгал носом и очень нехорошо дышал — кир налил ему еще воды, когда стакан опустел, и снова приклеился к нему, считая вдохи-выдохи. чебупели остыли. чай тоже. его телефон кир под шумок свистнул, чтобы шуру вдруг не пробрало заново, и тот неугомонно вибрировал — не звонок, просто сообщения. кир молился всем, кого знал, чтобы шура этого не заметил, и про телефон не вспомнил, и вообще перестал притягивать к себе всякое дерьмище. первые шурины слова — не бормотание, не скулеж, а слова, — резанули киру по сердцу. больно-больно, по касательной. — извини. — ты не виноват. ни в чем. — я этого не чувствую. — а я это знаю. кир подтянул второй стул, столкнул его с шуриным и устроился рядом, стискивая шуру в кривом объятии. отпускать его не хотелось вообще. шура не сопротивлялся — склонил голову ему на плечо и шумно вздохнул. хотелось спросить о многом. как давно это началось, как часто у него такое, что, сука, случилось, когда он просто оставил его в ванной одного, писал ли эрнест эдуардович, охуел ли эрнест эдуардович… мысли в голове у кира набирали обороты, и он радовался, что у него нет никакой причуды, которая морозит все вокруг, когда крыша подтекает. он даже знать не хотел, по какой причине на кухне было прохладно — шура под боком выглядел слишком уязвимым, хрустальным. кир осторожно погладил его по плечу. телефон в кармане завибрировал снова. еще одно сообщение. было почти интересно, любопытство чуть-чуть подстегнуло, но кир не рискнул. второй такой раунд не вывезет ни он, ни шура. шура подтянул кружку к себе и нагрел в руке, приложился губами к ободку. молчание стало каким-то неловким. по крайней мере, так казалось. шуре вообще много что сегодня казалось — что он виноват, что он задыхается, что кир ведет себя странно. обычно вместо кира все это делал илья. шура помнил его теплые руки, горькую валерьянку, темные глаза, в которых он тонул вместо того, чтобы тонуть в тревоге. глаза у кира были другими. шура не сразу понял, что кир смотрит на него в упор и ждет чего-то. — ты хочешь знать все или хорошую часть? — там есть хорошая? — кир скривился, легко, небрежно. — давай как есть, только без паники. — отец. — я помню. что случилось-то? шура поставил кружку обратно на стул, притерся к теплу. температура в комнате возвращалась в норму, он брал себя в руки и успокаивался, но кир все равно был нужен ему под боком. вдох-выдох. — посрались. это случайно вышло, я просто… сказал лишнее. он тоже. — ничего больше? — да. я попытался ответить, он вспылил, — шура смотрел прямо перед собой, от этого взгляда киру стало не по себе. он стиснул шуру в объятиях, надавил на плечо. — он еще пьяный сегодня. кир даже пытаться в удивленное выражение лица не стал. — все, шур. не мучай себя. — допрос кончился? — это не допрос. просто оцениваю ситуацию. — и как? — веришь, нет, — он скосил глаза на шуру, — мне жаль. ты этой хуйни не заслужил. эрнест… творит и говорит хуйню. а ты ее не заслужил. расслабься, шур. сегодня все будет хорошо. когда он говорил так, шура не особо мог не верить или подвергать это сомнению. у кира во взгляде скользило понимание, он знал, чувствовал и делил с шурой все эмоции насчет отца — именно поэтому он ему и позвонил. ему нужно было это услышать. ему нужно было, чтобы кто-то знал. внезапно идея телохранителя показалась шуре не такой уж и хреновой. они сидели вот так еще очень долго, шура снова и снова нагревал кружку. гоняли ее туда-сюда, сначала шурину, потом ту, которую кир оставил себе. шура пил маленькими глотками, на каждом морщась — сахар. кир с виноватым видом опустошал кружку на треть за раз. заварив чай еще раз, кир начал возвращать их в обыденное состояние, как будто не вытаскивал шуру из ванной в слезах, как будто не хотел уволиться или сделать что-нибудь нехорошее в гердепе. заново разогрел чебупели, проследил за тем, чтобы шура поел, сам тоже что-то пожевал. молчать с шурой было приятно. кир почти предложил поставить что-то на фон, какой-нибудь подкаст, чтобы заполнить тишину, но вспомнил о шурином телефоне у себя в кармане и решил не рисковать. шура от него так и не отстранился — сидел под боком, никуда не отодвигался и не особо порывался к этому. кир молча похихикал с того, что буквально взял его под крыло, постарался не подавать виду, когда шура встрепенулся. гипнотизировать окно было не очень увлекательно, с высоты в принципе мало что было видно, а в темноте шансы падали до нулей. через некоторое время шура начал клевать носом. его разморила спокойная обстановка, комфортная температура и кир рядом, отступившая тревога больше не цеплялась за его отравленные нервы косыми-кривыми когтями и не доставляла неудобств. он что-то промямлил, когда кир отстранился — отошел помыть посуду, прибраться на столе. налил воды в стакан и осторожно поднял шуру, чтобы отвести в спальню. в квартире было темно, кир ориентировался по памяти, а шура семенил за ним. вспомнил про телефон, постеснялся спросить. кир щелкнул выключателем — какой-то абстрактный ночник рядом с кроватью — поставил рядом с ним стакан и достал из кармана шурин телефон. — вот здесь ты сегодня спишь. перьев там нет, должно быть комфортно. — спасибо. а ты… — в зале. не впервой, не переживай. шура отвел глаза. телефон у него в руке завибрировал, экран загорелся. счетчик уведомлений на мгновение приподнял их общий уровень стресса, а ник ответственного за все уведы расслабил — это был илья. он слегка потерял шуру, закидал его тиктоками и на что-то высказывался. — он не спит? — это же илья, — шура слегка улыбнулся, открывая переписку. — по идее, должен скоро лечь. — позвони ему. — а? — позвони ему и поговори с ним. я такое видел в сериале, всем помогло, все были счастливы. и тебе получше станет, спать будет легче. — а ты? — притворюсь глухим. расслабься, шур. не в первый раз. как раз-таки шура понимал, что не в первый раз, и из-за этого ему было неловко. он рассеянно улыбнулся, хотел что-то сказать, но кир тактично вышел из комнаты, оставив его наедине с самим собой и эренбургом. прикрыл за собой дверь. героика учила кира помогать людям, вытаскивать из тяжелых ситуаций и ставить на ноги. он знал, что иногда этого недостаточно. что есть что-то, с чем он не справится. голос у шуры был мягким и ласковым, когда он начал говорить. подслушивать нехорошо, но кир не удержался и выстоял полторы-две минуты у двери, желая убедиться, что пересказ сегодняшнего вечера не доведет шуру снова. шура сначала говорил, потом молчал. замирал в некоторых моментах, как будто обдумывал, что сказать. вздыхал и тихо-тихо хихикал. кир в эренбурге не ошибся. он смылся тогда, когда новости у шуры кончились, и у ильи, видимо, тоже, потому что они начали обмениваться какими-то совсем личными деталями, которые слушать ему было необязательно. на мгновение ему даже показалось, что шура заговорил иначе — звук есть, а слов разобрать не смог. кир не захотел даже думать, что это могло быть, и отчалил на кухню. хотелось курить. открыть окно нараспашку, перегнуться через подоконник и курить, вдыхая морозный воздух. кир знал, что с пустого места у него это желание не вырастает, и что он глубоко внутри очень сильно в ахуе от всего произошедшего, в ужасе, подвержен стрессу и просто не может до сих пор переварить все, вот и ищет сомнительные способы решения своих проблем — и, поразмыслив об этом, он подумал, что пачка сигарет в загашнике ему бы пригодилась. так-то, героям было нельзя. а еще им вряд ли было можно прятать сыновей министров у себя, потому что те не хотят возвращаться домой, потому что дома плохо, а еще им вряд ли можно было думать о своих начальниках вот так. кир завис, глядя на улицу за окном. попытался сообразить, чье это дурное влияние. вероятно, его собственное. после всего, через что он прошел, удивляться такому было бы попросту глупо. он нарезал круги по квартире еще долго, останавливаясь то тут, то там. налил себе еще чая, забрал из ванной шурину кофту и осторожно оставил на видном месте, проверил личный телефон, позаботился о том, где будет спать. однажды шура поимел несчастье оставить их — кира и эренбурга — наедине еще раз. он выскочил за чем-то, что-то ему было нужно, а эти двое остались, и, за неимением более увлекательных вариантов, разговорились. илья говорил что-то про неверие в героику. кир тогда мало его слушал, больше косясь на фраппучино, взятый шурой, но что-то в голове отложилось. что-то про героев, которым хотелось верить. на которых можно было положиться. не потому, что ни у кого нет выбора, а потому, что хочется. потому что смотришь и знаешь — не подведет. как в сказках, как в детских мультфильмах. сваленная на пол униформа, кажется, смотрела на кира из темноты, пока он смотрел на нее. ему хотелось быть таким героем для шуры. чтобы он меньше дергался. не срывался… вот так. ровный же пацан. что за хуйня выпала на его долю? упомянутый пацан, видимо, нутром почувствовал, что о нем думают — осторожно высунулся из спальни, наконец-то похожий на самого себя. только волосы растрепанные, как будто ему было некуда деть руки, кир не к месту вспомнил, что расчесок у него тут особо нет. телефон прижимал к груди. кир мысленно поблагодарил эренбурга и мягко улыбнулся шуре, делая шаг навстречу. смотреть на шуру было совсем не тяжело. — порядок? — да. илья передавал привет. — передашь ему от меня утром. иди, ложись. он остался в дверях, чтобы убедиться, что шура хотя бы попытается уснуть, хотя бы притворится готовым ко сну. по идее, срубить его на фоне такого истощения должно было очень скоро — слишком быстро расслабился под одеялом, кир заметил. подошел ближе, передвигаясь почти что бесшумно. шура смотрел на него из темноты и не до конца осознавал происходящее. кир щелкнул ночником. комната погрузилась во тьму, и в ней было комфортно. не было монстров под кроватью, теней в углах. как будто присутствие кира отпугивало их всех, оберегало шуру. лучше всего его присутствие справлялось с шуриной тревожностью — он ее почти не ощущал. как будто она зассала перед размахом соколиных крыльев и скрылась под полом, проигравшая в этот раз. — кир. спасибо. — не за что. серьезно, не надо. спокойной ночи. — и тебе. он мягко-мягко улыбнулся, надеясь, что шура хотя бы поймет это, если не увидит, и развернулся, двигаясь к двери. одна-единственная назойливая мысль врезалась в сознание. пороги перезагружали сознание, и кир не хотел потерять ее. замер у косяка. обернулся на шуру — тот смотрел, он чувствовал его взгляд на себе. — эрнест хуесос, кстати. и вышел, прикрыв за собой дверь. шура еще долго пялился туда. потом перевернулся на спину, смотрел в потолок, пытаясь осознать, что именно кир сказал. он закрыл лицо руками, сопротивляясь желанию натянуть одеяло на голову и по-детски съежиться. его мнение о няньке-телохранителе — о кире — о друге, наверное, теперь было не таким уж серым. это было весело, как и сказал илья. не то, что шура ожидал, но лучше он и пожелать не мог.