Заходи на чай, Кэйа

Кэйа Альберих не ждет подарков. Лет так с семнадцати или восемнадцати, когда не приходит письмо, хотя бы записка — не то чтобы он проверяет почтовый ящик каждый час- он проверяет. И когда Дилюк возвращается в город, отношения между ними все еще натянутая струна — звенят от напряжения, режут по живому, сдавливают сердце так, что каждый стук отчаянный на грани. Поэтому Кэйа не ждет. Не хочет надеяться, что в этом году получит что-то кроме бутылки вина и официальной открытки из винодельни, что Дилюк позволит себе чуть больше необходимых приличий, что- — Если у тебя нет планов напиваться сегодня вечером, заходи на чай. — Чай? Кэйа не пил чай, наверное, с лет, когда Аделинда лечила их с Дилюком от осенней простуды. На официальных мероприятиях он предпочитает вино, в таверне, особенно когда за барной стойкой его рыжее сумасшествие — «Полуденную смерть», лучше сразу три, Люк, сдачи не надо. — Я приду, — выдыхает Кэйа и остаток времени, пока пустеет бокал, размышляет о том, годится ли дарить на чаепитии светяшки? Вообще-то, это почти его день рождения, но Люк и цветы — две параллельные прямые. — Аделинда сегодня выходная. Но я передам ей, что ты принес- — Это тебе, — Кэйа не смотрит. Чувствует, как сгорают щеки от смущения и внутреннего огня, от крошащих ребра чувств, от жара — и вовсе не камина. Они стоят нелепые в своем молчании, в незнании, как что и все другие сковывающие горло вопросы — и Кэйа опускается на стул и пьет чай — приторно сладкий и чуть остывший за то время, что они топтались у порога. — Вкусно. — Мг. Я попробовал добавить мякоть закатника и цветок-сахарок. — Тебе стоит подавать его в «Доле ангелов». — Не думаю, что вынесу, если каждый вечер кто-то будет заказывать Кэйю. Кэйа давится чаем — в уголках глаз выступают слезы, а горло дерет кашлем. — Ты назвал чай моим именем? — Один из подарков, — Дилюк тоже не смотрит. Вертит в руках небольшую продолговатую коробочку, перевязанную красно-синей лентой. Блики ламп на глянцевой поверхности. Молчание — тягучее, словно древесный сок. Кто из них первым касается руки другого? Искры по коже, невыносимо тянет переплести пальцы, не отпустить, не- — Раскроешь? Под упаковочной бумагой — колода карт ручной работы. Кэйа на ощупь чувствует пятизначность ценника — гравировка, позолота, выписанные тонкой кистью детали. — Мастер Дилюк, разве такими картами подобает играть в таверне? — Ты можешь играть ими здесь. С едва уловимой мягкостью тона — словно утверждает, а не предлагает? — И с кем бы? Ты предпочитаешь шахматы, Аделинда — шашки, Джинн — отчеты. Остается Путешественник — но Путешественник никогда не остается на месте. — Я мог бы сделать исключение. На несколько вечеров. Кэйа тасует колоду — пальцы двигаются так быстро и ловко, не уследить — и бросает невзначай, проверяя устойчивость их не подобрать подходящего слова — На что будем играть? — Это обязательно? — Часть наслаждения от игры — получить в конце желаемое, мастер Дилюк. Ох, всему тебя нужно учить. По пять карт рубашкой вверх. Кэйа окидывает взглядом свои — неплохой результат. — Ставлю на твой галстук. — Хочешь… мой галстук? — Хочу, чтобы ты его снял, если я выиграю. И смотрит в глаза — с вызовом и смущением, и дергает подбородком: примешь или нет? Всего лишь игра. Всего лишь галстук. — Твои перчатки. Кэйа смеется — громко-звонко — и одним глотком допивает остывший чай. — Приготовься к битве, Дилюк Рагнвиндр. Никогда не доверяйте тасовать колоду Кэйе Альбериху. Он уверен в своей победе — как и в припрятаной в рукаве карте «Полуночного героя», и прекрасной памяти, и- Разве не прекрасная жертва — мастер Рагнвиндр, впервые услышавший правила игры пятнадцать минут назад? Кэйа разденет его донага и насладится видом, а потом — Это означает, что я выиграл? — Дилюк сосредоточенно смотрит на поле — все карты Кэйи, даже «Полуночный герой» — повержены. — Новичкам везет. Дилюк сам подцепляет кожу перчаток и стягивает их — скользит пальцами от запястья до первой фаланги среднего пальца. — Пожалуй, получилось веселее, чем я предполагал. — Это что, улыбка на твоих губах? — Кэйа вдыхает и не выдыхает, любуясь приподнятыми уголками рта. Красивый. До сердечного не приступа, но близко красивый — позвонки колет острым желанием коснуться. Погладить. Выцеловать всего такого довольного своей победой. Новичкам везет — и в следующем раунде Кэйа лишается сапог. — Признай, ты хочешь побыть выше, — дразнится, подходя вплотную, носы едва не касаются, а дыхание смешать, но не взбалтывать. Дилюк так и правда кажется чуточку выше — в этом заслуга еще и высоких каблуков, и Кэйа непременно его от них избавит, стоит только- Ремень выскальзывает из шлевок. Лицо Дилюка разгоряченное до румянца, и Кэйа подается вперед, притирается бедрами. — Мы не закончили играть. На тебе еще много одежды. — На тебе больше. Жульничаешь, мастер Дилюк? — Если кто из нас и жульничает, то ты. Кэйа рад бы. Кэйа — правда — рад — бы. Он расстегивает последнюю пуговицу — блики огня отражаются на металлических колечках пирсинга. Дилюк по-прежнему одет — спасибо, что не в шубу — и в грудной клетке скребется недовольство. Карты всегда были полем битвы Кэйи. Нужно лишь немного сосредоточиться — на колоде, а не на том, как Дилюк смотрит. Немного. И он обязательно- — Снимешь с меня последние трусы, мастер Дилюк? — Уж надеюсь, что под ними нет других. — Улыбка и шутка — сегодня вечер открытий. Не знал, что ты умеешь и то, и другое. Кэйа целует первым. Тянется навстречу, сжимая скрытые слоями ткани — раздражает! — предплечья, стягивает жилетку, рубашку, галстук- галстук можно оставить, пожалуй. Губы Дилюка влажные, с привкусом закатника и мяты — Кэйа медленно вылизывает их, не торопясь углубить поцелуй. У них впереди вся ночь, не так ли? Вся ночь, чтобы изучать шрамы на теле Дилюка. Каждый из них — поцелуями, ласкающими прикосновениями, дыханием, языком. Вся ночь, чтобы гнуться и плавиться, и так восхитительно горячо, что крио капельками стекает по разведенным бедрам. Вся ночь. Поразительная бесцеремонность — Кэйа едва успевает смахнуть карты на другой конец стола и ощущает лопатками гладкую деревянную поверхность и — Не стыдно, господин Дилюк, нам же завтра здесь завтракать? — Ничуть, — пьяно, будто его ведет точно так же, как Кэйю, до одурения, до сорванных стонов и мыслей. От осознания этого внутри ломается вдребезги-звонко. Кэйа царапает столешницу в такт заполняющим движениям, в такт боя часов — семь. девять. двенадцать — и на последнем Дилюк шепчет в губы тихое: — С днем рождения, Кэйа. — Как удобно, мастер… Стон — вдох — прикусить плечо до налившейся кровью метки. — …Дилюк, что все твои подарки я могу использовать лишь с тобой. Кэйа сбивается после каждого слова, хватается за острые лопатки — блядские боги, как же! — и совершенно сходит с ума. Кэйа Альберих совсем не ждет подарков. Но получает целых три.