***
Гамбит привычно заговаривает, пряча взгляд под шляпой, и перебирает покерную колоду. Потом замирает, услышав: — Надо поговорить. Логан ждёт удара. Нет, уворачиваться он не будет, как не увернулся в самую первую встречу. Гамбит снимает шляпу, знакомо откидывается в кресле и пронзает нечитаемым взглядом. Ставки сделаны, во рту так сухо. Гамбит почти не смотрит в карты, ни в свои, ни в те, что перед ним. Будь ситуация совсем другой, Логан рассказал бы ему историю о том, как собирал эти треклятые сто долларов. Посмеялись бы вместе. Гамбит встаёт из-за стола молча, забирает выигрыш, легко отшвыривая его сотню в сторону. Другие игроки непонимающе смотрят ему вслед и пожимают плечами. Кто-то косится с опаской на самого Логана. Логан идёт следом, наблюдает за тем, как к Гамбиту на колени плюхается подвыпившая девица и ставит перед ним на стол бутылку виски. Игнорирует его натянутую, но и без того не растерявшую обаяния улыбку и что-то воркует на ухо, дёргает за пряжку ремня, встаёт и уходит. — Передумаешь, — улавливает слух томную интонацию. Нет, не передумает. Он наливает виски в стакан почти до краев — так несвойственно. Выпивает в три глотка, чуть морщась. Логан делает шаг навстречу, но тут его кто-то толкает в спину. Надо же так накидаться! Местечко-то вроде не из таких, даже странно, слишком «вылизанное». Пара извинений. Всего секунда или две — столик, за которым сидел Гамбит, уже пуст. В конце мрачноватого коридора, ведущего к выходу из чёрного хода, всхлипывает девушка… совсем девочка с длинными черными волосами, заплетёнными во французскую косу. А она что вообще делает в таком месте? Мотылек среди губительного пламени, ни на кого здесь не похожий. Она поднимает взгляд на Логана, вздрагивает и быстро вытирает слёзы: — Вам нужна помощь, сэр? В ладони поблескивает заряженная покерная карта. — Мне нужен Реми Этьен Лебо, кажется, он только что вошёл в эту дверь. Голубые глаза выдают девчушку с головой ещё больше, чем карта — Гамбит был здесь. Правда, кое-что важное и неоспоримое вызывало сомнения — из-за Гамбита девушки обычно не плакали. — Он уехал. Сказал, что не вернётся, — сдерживая дрожь в голосе, говорит она и быстрым шагом идёт в противоположную сторону. Блестящая карта едва не выскальзывает из рук. — Скажите ему, если встретите, — вдруг оборачивается с нежной улыбкой. — Да, я глупая и упрямая. И нет, я не устану доставать его из петли. Господи, Гамбит… Признаваясь себе с большой неохотой, он понимал, что Гамбита не придётся искать долго, даже ездить сюда было лишним. Реми всегда был рядом, в месте, которое Логан ненавидел больше всего на свете, исключая остров Страйкера. На кладбище Вестчестера, где Логан считал кощунством со своей стороны появляться. Возле могилы единственной любимой. Так сыро, так холодно, так пусто. Зверь внутри шепчет, и от того ещё больнее: — А ты как думал? Тебя таким сделали. Ты живешь для того, чтобы переживать всех, кого любишь, и хоронить их. Признайся, ты пришёл добить своего лучшего друга. Логан затыкает его средним когтем. Нет, он не такой. Джин доказала ему это тем, что полюбила. Чарльз доказал. Ему кажется, Гамбит видит его, наблюдает. Как назло, луна освещает пространство, словно прожектор. Логан старается не смотреть на надписи, увековеченные в граните. У него всё прекрасно с памятью. И в этой самой памяти все живы. Реми лежит лицом вниз, обняв землю упокоившую Роуг. Длинные пальцы впиваются в неё, минуя маленькие бутоны белых цветов. Не любила Роуг ни траурных лент, ни венков, даже возложенных живых цветов — они погибали. Поэтому на её могиле росли настоящие цветы. Отцветали и рождались вновь, как Феникс. Феникс… Джин… В памяти вспыхивает ало-рыжий образ любимой женщины, просящей о смерти. Господи… Гамбит поднимается, почувствовав его взгляд. Гранатовый свет впивается адамантиевой пулей. Логан не знает, что говорить. Снова не знает. Жаль? Да он сам убил бы и не вспомнил за такую «жалость», которая ничего не меняет. Всё, что умеет, знакомо ноет в кистях рук. Нет. По крайней мере, не сейчас. Не здесь. Не при погибших. Не при… ней. Но лицо Гамбита искажает короткая и злая усмешка. Он дерётся с ним насмерть, выстреливая карту за картой, как голодный зверь. Прыткий, ловкий, чужой. Не чужая лишь ненависть, какой Логан сам себя ненавидит. Едва справляется с нахлынувшей яростью — к Гамбиту, к себе, к ситуации — не имеет значения. Прижимает к земле, приставляет кулак горлу, оставив только два лезвия по бокам. Гамбит тяжело дышит, не вырывается, не отводит испепеляющего взгляда и молчит… Верно. Говорить им больше не о чем. Кровью заляпана одежда, ноет в подреберье. Он всматривается в черты и попутно проверяет, не сломал ли ему руку. Ещё чего не хватало. — Я ненавижу себя, — срывается с губ хриплый шёпот. Гамбит будто не слышит. — Тебе память, пуля, петля, жизнь, существование, что хочешь. А мне — вечность с этим. И ты никогда не докажешь, что я не любил Роуг. Возможно, и я тебе тоже. Мари… Не Роуг… Она любила, когда он называл её Мари… Логан хочет спрятать лезвия, но Реми касается одного пальцами. Будто бы только этого и ждал. Гул от последствий ударной волны гуляет по всему скелету. Логан понимает, что лежит на поваленном дереве и чертыхается. — Готовился, значит… Его самого тоже зацепило: он лежит на том же месте и смотрит в небо воспалённым взглядом. — Надеюсь, тебе немного полегчало. Прошу, всего один разговор. Гамбит неохотно кивает, тяжело поднимается с земли, проигнорировав протянутую ладонь. Логан молча крутит руль и вспоминает, как угнал мотоцикл у Скотта. У Гамбита почти такой же — в кузове. Тогда у него ещё были силы на улыбку, как оказалось, он ещё способен был радоваться, как ребёнок. Все они. — Закурить не дашь? Неожиданный вопрос заставляет крепче сжать руль. Он хочет припомнить, что Гамбит не курит сигары, но вместо этого предлагает открыть бардачок. Реми так и не закуривает. В его руках оказывается чуть смятая фотография, которую Логан забрал, уезжая из Вестчестера навсегда… он так думал. Губы трогает чуть уловимая, но до боли знакомая улыбка. Гамбит сглатывает и жмурится. Прижимает ладонь к груди. На фото они с Роуг такие счастливые и живые. Она сидит на его коленях, смущённо улыбается в камеру, а Реми обнимает её, как самое великое сокровище на свете и даже здесь умудряется стрелять глазами. Логан не помнит, кто же их тогда фотографировал в кафе. Ороро? Хэнк? — Возьми себе, — аккуратно говорит Логан, не отводя глаз от дороги. Не хочется быть посланным. Дурацкая просьба после всего того, в чём виноват. Как назло, а может и не совсем, в машине практически заканчивается бензин. Ничего, обычное дело, главное, доехали. — Можно войти? Гамбит оборачивается с тем же мёртвым взглядом, будто бы выжидает, проглатывая ненависть. И скрывается за дверью дома, не закрыв её. Устало вздыхает, обратив внимание на контейнер с едой. Длинные пальцы барабанят по столу. С фото в витиеватой рамке широко улыбается та девочка с французской косой. — Она готовила? — Или убирайся, или ни о чём не спрашивай. Логан слышит звук воды в душевой. Кажется, он должен расслаблять и успокаивать, но его раздражает на один только слух. В доме непривычно светло и чисто. Реми здесь редко бывает и рука на всём явно женская. Должно быть, той девочки из клуба. В голове не укладывается. Она ведь сама, как этот дом. — Выкладывай, чего тебе надо, и проваливай. Гамбит привычно наливает виски сначала ему, затем себе, но в пересохшее горло ничего не лезет. — Кажется, любит тебя, — предательски срывается с губ. А всё потому, что проще встретиться с взглядом с фоторамки, чем с самим Гамбитом. Он ожидает очередного «пошел нахрен» в интеллигентной манере, но Гамбит молчит. Чертова водородная бомба! Логан пробует хотя бы представить то, что надо сказать, но дальше имени слова не продвигаются. Он не видел Гамбита год. Искал и избегал одновременно. Тот остался прежним, только больше не улыбался. И взгляд… это больше не был его взгляд. — Возможно, ты думаешь, что горе у одного тебя, но это не так. Мы оба любили Роуг. Мари… Но имеет ли он право называть её так теперь? Гамбит достаёт покерную колоду и начинает медленно перебирать. На подушечках длинных пальцев поблескивает пламя. — Мне не всё равно. И это ничего не меняет. — Зачем ты вытащил меня? Оставил бы с ней. Слова противной жижей проникают внутрь, застревают в районе солнечного сплетения и скребутся… скребутся… Он помнит всё так ясно, будто это было пять минут назад. Логан собственными руками хоронил своих друзей. Теми же руками, которыми убил, и ему упорно кажется, что адамантий запомнил смерть каждого на вкус, будто бы он не металл, а живая плоть. Гамбит поднимает взгляд, и с уст едва не срывается: «Чтобы хоть ты мне не снился». Но он — практически единственный из них всех, кто приходит к нему в кошмарах… и просто молчит. Как сейчас. И буравит его мертвым взглядом. — Я не смог, Реми. Я нащупал твой пульс. С фотографии на столе широко улыбается девочка с французской косой. Гамбит переводит взгляд на фоторамку и переворачивает лицевой стороной вниз. — Зачем? — переспрашивает снова. — Можешь высмеять меня за это, но я не знал, кто есть кто. Не понимал, где нахожусь. Не знал даже, что у меня есть имя. — Ещё скажи, что ничего не помнишь, — выплёвывает Гамбит. — Помню, — слова даются трудно и вместе с тем так страстно желают вырваться наружу. — Помню, как ударил в спину Шторм, помню, как Роуг меня коснулась… только поздно. — Ты её… — Гамбит задыхается, хватает бутылку со стола и глотает прямо из горла. — Реми… — Я сам решу, когда мне хватит! — пресекает он. — Ты разорвал Мари на моих глазах. Решил, что для неё двух ударов в грудь мало будет? — Это был не я… — бессильно срывается с губ, хотя не собирался оправдываться. Такое себе оправдание. — Это был ты. Потом переключился на меня. — И заслужил каждый твой удар. Очнулся рядом с тобой… ты не дышал, пульса не было. Роуг… ещё тёплая была. — Теперь, ради памяти её, заткнись! Но Логан лишь качает головой. — Только тогда опомнился. Не верил тому, что вижу. Подходил к каждому по нескольку раз… Твой пульс постоянно пропадал. Логан выпивает виски и чувствует, как напряжение ненадолго стихает. Совсем ненадолго. А Гамбита алкоголь словно вовсе не берет. Горло сжимает в тиски. — Разбавленный, что-ли? — срывается с губ от бессилия. Гамбит почти знакомо усмехается. И тут же жмурится, отложив карты. — Ненависть возвращает к жизни, как и любовь. Логан помнит каждый удар, Логан помнит каждый ответ, Логан помнит каждый крик, взгляд, проклятие, тепло на адамантиевых лезвиях. Будто бы видит себя со стороны и ничего не может сделать. Ему так хочется забрать хоть каплю причиненной боли, но такую не стереть и не выжечь. — Я не имею права просить у тебя прощения, вообще говорить с тобой. Но поверь мне в последний раз… я себя никогда прощу. Возможно, у тебя когда-нибудь найдутся на это силы. — Ты хочешь к своей Джинни? — тихо спрашивает Гамбит в пустоту, а Логана точно режет собственный адамантий. Тоска разливается горьким ядом по венам и артериям. Жестокое «Я» протяжно скулит, умоляя, превратить в груду щепок, как минимум, слишком идеальный стол. — Да, — ответ звучит ещё тише вопроса. — А я к Мари хочу. Как думаешь, там, где она сейчас, есть что-нибудь? Курт верил… аж на зубах вязло, как. Не от неприятия, а от того, что вера жгла, куда больнее неверия, постоянно гноящиеся и саднящие раны. Логан помнит, как тоже пытался поверить. Каждый раз, когда был в крови по горло, каждый раз, когда чувствовал себя счастливым, обнимая или просто смотря на Джин. И точно знал, что не хватит свечей ни в одном храме для того, чтобы хватило каждому, кого он потерял. А ведь со многими он просто заговаривал или имел неосторожность довериться. — Хочется верить. Мне было важно знать… — Насколько я не в порядке? — Гамбит почти смеётся. В глазах блестит кровавое пламя. — Уходи, Логан. Но он не уходит. Хочет дождаться утра. В конце концов, далеко ему сейчас не уехать, а со сном они с давних пор враги. Гамбит ложится, не раздеваясь, отворачивается к стене, и Логан понимает по его дыханию, что тоже не спит. — Она снится тебе, Логан? Мари. — Почти никогда. Кажется, ответ ему по сердцу. — Мне — постоянно. Она просит тебя простить. А я задушить хочу. И плевать, насколько ты живучий. Дышать не могу с тобой одним воздухом. Логан допивает виски. Ей-богу, разбавленный. До знакомства с Гамбитом не чувствовал особой разницы. Если бы он только знал, насколько ему самому тошно от бессмертия. Что оно дало ему? Всё хорошее в жизни, как дано, так и отнято. Даже Лора… девочка с его ДНК в крови. Его Лора, его дочка, которую он привёл в заветный Эдем из треклятых комиксов. Разве желал он ей познать муки, через которые прошёл сам? Она отпустила его… такая маленькая и такая взрослая, храбрая. Отпустила навестить друга, который больше никогда не будет ему другом. Она сейчас в порядке? Оправдывает ли Эдем своё название? Бережёт ли её и остальных? Где-то там… у воды… он оставил Чарльза. В сырой земле среди тихих деревьев. А как же океан? А как же яхта и «Охотник за солнцем»? Логан злился и доказывал Лоре, что Эдем — это детская сказка, а самому было так душно… без надежды. Той самой, которой Чарльз буквально сшиб его с ног когда-то. — Реми, есть одно место… Логан осекается, понимая, что не дождётся ответа. А если дождётся, услышит отказ. Гамбит неровно дышит и ворочается во сне, замирает в позе, в которой Логан оставил его на лестнице университета: запрокинутая голова, одна рука на груди, вторая, как плеть висит, правая нога чуть согнута в колене. И ненавистное солнце в ненавистный день заливает пространство и «алый цветок» на белой ткани золотом, заботливо заворачивает в уютный плед. И ни черта не греет! — Найди пулю из адамантия. Прекрати его муки, Гамбит. В ответ лишь глубокий вздох. Гамбит чуть приоткрывает глаза и закрывает снова: — Не убивай её, Логан… — Тебе это снится, Гамбит. Всего лишь снится… Как же ему хочется поверить собственным словам и просто проснуться! «Чарльз… он жив, Чарльз». Один. Больше никто. Даже сам Логан мёртв с этой минуты, пусть сердце его бьётся, и на ногах стоит он твердо. Он не винил Чарльза за срыв. Ни тогда, ни сейчас. Это выглядело очевидным: нет такого сосуда, не существует такого разума, такой силы… без края. Он никогда не проклинал Чарльза за то, что слишком поздно взял верх над собственным даром. Логан помнил, как рухнул на пол, схватившись за голову, а затем очнулся… прежним. О, лучше бы он не видел того, что увидел! Из груди Гамбита вырывается глухой кашель и тут же стихает. Всё играет огонь на подушечках пальцев. Нужно что-то сказать, но слова застревают в горле. «Живи. Кто-то же должен любить жизнь в этом прогнившем мире, как ты её любил! Как ты любил свою Мари…» Гамбит затихает, словно почувствовав его настроение. И жмурится. К лунному свету его глаза тоже восприимчивы, даже если закрыты. Логан дотягивается до плотной бежевой шторы с золотой вышивкой и дёргает на себя. Конечно, почувствовал… Его аура с ума сводила даже самые неприступные сердца. Чего ей стоит услышать чужие немые мольбы? Он помнит, как просил Чарльза не стирать и не изменять Гамбиту память — не смог бы лгать, а тот лежал весь в трубках, исполосованный его когтями и едва дышал. Не сам, но дышал, и пульс трепыхался на запястье. Чудо… Каким-то чудом он почти не зацепил ему сердце. Но с того самого дня на нём появился рубец. И не один. Заживляющая жидкость, разработанная Хэнком, капала по капельке каждые две секунды — это было похоже на пытку. Чарльз тогда сказал, что слышит его крик, его боль, его гнев. Но туда, за них, Гамбит не пускает. Он всегда оставлял в самой глубине сознания мизерную долю процента того, к чему не сможет прикоснуться телепат. Чарльз спросил: — Передать ему что-нибудь? Но Логан не нашёл слов. Отныне, они остались с ним вдвоём: убитые горем, но зачем-то живые, постаревшие в одночасье, виновники. Они просидели у постели Гамбита до самой ночи. А потом пришлось бежать. Чарльзу становилось всё хуже, приступы повторялись. Логан зацепился за это оправдание, как за спасительную нить. — Прости, я должен, — прошептал уходя, а внутри было мерзко. Сбежал, оставил одного в темноте, утопил в дикой боли, не оставил даже воздуха, и вот теперь вернулся. Из практически чужого прошлого всплывают картинки, на которых они прикрывают друг друга. Гамбит защищает Роуг, а Логан их обоих, Джин, всех, кто ему так дорог. Но Гамбит всё равно оказывается впереди, будто нарочно ходит по лезвию. И ведь веришь: он успеет и пройдёт там, где другой сорвётся. Логан закрывает глаза, а открыв уже видит, как солнечный свет прогоняет тьму. Не приснилось. Ему впервые в жизни ничего не приснилось! — Вообще-то, я вчера в Вестчестере был, чтобы попрощаться. Уезжаю. Куплю яхту, буду жить в океане. Логан полусонно наблюдает за тем, как Гамбит, что-то ищет по немногочисленным ящичкам. Хочется улыбнуться шутке или не шутке, только сказанное надрывает душу, если она в нём ещё жива. Чарльз… Они договаривались, что он покажет Чарльзу океан. Ту жизнь, где они оба никому не навредят. Океан… а похоронил у реки. Гамбит пододвигает к нему тарелку. Жаркое девочка с французской косой приготовила отменное — чувствуется по одному запаху. — Тебя же порадовать хотела. — Я не буду, — звучит неоспоримо. — Но она любит тебя, — снова эта глупая фраза. Зачем? Зачем он пытается говорить с ним так же, как раньше? Гамбит оборачивается, глаза коротко вспыхивают. — Жалеет. Ходит, как привязанная. Я её напугал один раз сильно, вот с тех пор и ходит. — Ты стал жестоким. — Я просто не умею лгать тем, кто мне дорог. — Он беспорядочно закидывает немногочисленные вещи в дорожную сумку и выдыхает: — Не люблю я её… — Но оберегаешь. — Не твоё дело, — он вдруг нависает над столом и не смотрит, прожигает. — Ты не тот собеседник, кому мне стоит открываться. Тебя Чарльз подослал? Так вот, послушай… — Чарльза нет, — Логан опускает взгляд и чувствует, как трещит по швам вся его броня спокойствия. В горле застревает крик. Как же его много… как тяжело его проглатывать. — Давно нет. Впервые говорит об этом так прямо. — Я посочувствовать должен? Логан хватается левой рукой за ворот его рубашки, а правой приставляет к горлу коготь. Замолчи! Замолчи! Гамбит сглатывает и закрывает глаза. Коготь медленно касается кадыка, находит бледно-синюю борозду, опускается ниже, обнажая край шрама на груди, и со щелчком исчезает. — Цветы на могиле Мари, — горько усмехается Гамбит, — она сажала. Носится со мной, как… Как ты живёшь с этим, Логан? Интонация, от которой дрожь холодком по венам. — Не живу. С того самого дня. Гамбит не сводит с него изучающего взгляда. Не верит. Больше никогда не поверит. — Почему всё так, Логан? — губы трогает лёгкая улыбка. — Всякий раз, когда я к кому-нибудь привязываюсь, всё всегда… вот так. — Мы этим похожи. Я всю жизнь искал ответ на этот вопрос. И… Бог его знает. — Бог, — цепляется Гамбит и тихо посмеивается, — им был ты в тот день. Не надо… Не надо… — Я благодарен тебе, Реми, — срывается с губ. Гамбит вопрошающе хмурится. — Хочу, чтобы ты знал. Я видел, как Роуг была счастлива с тобой. Видел, как любила тебя, как доверяла. Ты подарил ей возможность чувствовать жизнь. То, чего я не успел подарить никому. Гамбит опускает глаза и некоторое время молчит. — Прощай, Логан, — наконец, выдыхает и берёт в руки фоторамку. Он вставил поверх фото девочки из клуба то, что отдал Логан, и теперь всё вернул, как было. — Перегнул я вчера… Не прощу себя, если зарёванную увижу и не извинюсь. Она беззлобная такая. К Мари как к подруге близкой ходит. Даже простила, что я до сих пор помню запах её волос. — Я тоже, — роняет Логан, имея в виду Джин. — Прощай, Реми… Он не хочет уйти, оставшись ему врагом или, что ещё хуже, никем. Привычно кладёт ладонь на плечо, не надеясь на ответ. Больше они не встретятся. Логан умышленно не станет думать о страшном. В конце концов, не зря говорили о Реми Лебо, как о «принце воров» и «короле ночи». Его так просто не встретишь. Но, собирая себя самого по острым осколкам и крошкам, Логан почему-то видит себя у нового надгробия в Вестчестере снова. Рядом та самая девушка с французской косой, только намного старше. На её безымянном пальце блестит тоненькое золотое колечко. — Как он ушёл? — шёпотом спрашивает Логан. — Во сне, — она бросает на него блестящий взгляд и коротко улыбается. Логан провожает её до машины, украдкой коснувшись холодного камня надгробия. Теперь уже общего с Роуг. Замирает, заметив в салоне девочку лет шестнадцати. Она вытирает слёзы и любовно гладит глянцевое семейное фото. А Логану видится Роуг. Действительно, так похожа! Такие же длинные каштановые волосы, большие глаза с хитринкой, открытая улыбка, малиновый шарфик и тёмно-зелёное пальто. Она крепко обнимает Реми за пояс, и Логан ловит себя на мысли, что отзеркаливает его улыбку. — Незадолго до ухода, — осторожный женский голос касается слуха, перед тем, как машина трогается с места, всколыхнув пожухлые листья, — он сказал, что простил вас.***
В кафе уютно, пахнет свежей выпечкой. А Шторм-то во всём Шторм. В её личном кафе всегда лето… но идёт снег. Парит и тает под самым потолком. Логан жалеет, что притащил в это место свои тревоги. И вообще себя, чего уж там. — Как на духу рассказал. Прости, не могу выносить в одиночку. Я столько раз пытался исправить неизбежное. Пытался спасти всех, хотя бы кого-то. Но каждый раз терял, и вот… Знаю, похоже на бред. Реми смотрит на него внимательно и задумчиво. Глубоко вздыхает и берёт канапе на прозрачной шпажке. — Страшные вещи говоришь. Этого ведь никогда не будет? Логан мотает головой. Не должно. Не должно. Не должно. И осторожно ищет у друга на горле бледно-синюю борозду. Ищет, чтобы не найти. — Гамбит верит, — он опускает взгляд, и Логан начинает сомневаться в реальности именно этой минуты. — Раз уж сегодня день откровений, я тебе тоже кое-что расскажу. Когда я ещё вращался в ближних воровских кругах, у меня была жена из Гильдии убийц. Мы рассчитывали с помощью брака сломать систему многолетней вражды между нами. Брат Беллы в союз не поверил и вызвал меня на поединок. Кого только не позвал смотреть на то, как «выведет меня на чистую воду». Беллу в том числе. Я оборонялся… но для всех теперь убийца, которому нигде больше не рады, — он виновато улыбается, отпив белого вина. — Так что я тоже… не ангел. Тяжелый взгляд. Хоть бы не недоверчивый. Логану хочется прямо сейчас подарить ему пулю из адамантия. На всякий случай. — Я обещаю тебе, всё, о чём рассказал, не сбудется. Реми собирается что-то ответить и тут же улыбается, глядя в сторону. Его взгляд… так он ни на кого больше не смотрит. — Вы чего такие хмурые? Мари садится к нему на колени, нежно целует. Самоконтроль дается ей всё лучше. Она касается и почти уже не смотрит, причиняет ли боль. Реми зарывается в её волосы, прячет лицо, обнимает сильнее. Прости… Как же хочется обнять их сейчас обоих! Мебель из красного дерева, кожаные диваны, отблески свечей и до краёв наполненные бокалы, уют. А у Логана внутри всё равно грызёт. — Я счастлив за вас, — он едва договаривает, как вдруг замечает вспышку фотоаппарата. — Привет, Хэнк. — Не смог удержаться. Больно вы сегодня красивые, — улыбается тот. — Только сегодня? — с притворной обидой спрашивает Мари. — А ну, дай сюда! И сердце Логана катится вниз — то самое фото. — Джеймс? — окликает Реми по имени, но на ответ не хватает воздуха. О, да… Осталось только довести его до паранойи, сказав о таком дежавю! Не сбудется. Никогда не сбудется. Клянусь тебе. — Что с тобой? Ты побледнел, — говорит Мари, забирая фотоаппарат. — Как нежно… — Я сейчас, — Логан резко встаёт, допив свой бокал. — Куда? — спрашивает Реми. И ему впервые почему-то хочется улыбнуться без опаски. — Сломаю систему, — говорит вкрадчиво, практически шёпотом. Джин листает меню, особо не вчитываясь. Только что пришла. Мысли её явно где-то за пределами этого мира. Там, куда закрыт путь непосвящённым. Но Логана она замечает. Тонко улыбается, и изумрудный взгляд бьёт точно в цель. Огненно-красные локоны ниспадают с обнаженных плеч, две пряди лежат на груди, и Логану отчего-то так хочется их убрать. — Логан? По телу прокатывается дрожь, когда он сжимает её ладони в своих и произносит так тихо, чтобы слышала только она: — Джин, выходи за меня. Она хмурится, будто бы ей послышалось, рвано вздыхает. Молчит. Молчит всего миг, а Логан уже представляет, как извиняется за «неудачную пьяную шутку». Свет свечей мерцает на одежде, оливковой коже. Она, верно, взяла его в плен ещё в первую встречу и оттого удивлена теперь. Логан давно в её власти. Всеми правдами и неправдами, со всей бесчисленной армией демонов и ворохом кошмаров. Ведь, заглянув ему в сердце, она не испугалась, а прошла сквозь непроходимые дебри памяти, сжигая по пути часть, и нашла его. Настоящего его. Джин медленно качает головой. Бережно гладит кисти его крепких рук. И медленно моргает, соглашаясь и заставляя кровь прильнуть к уставшему сердцу. — Прошу извинить, Джеймс сегодня такой забывчивый. Голос Реми звучит спасением от затянувшейся неловкой паузы. Но когда на столе появляется большой букет красных роз, обёрнутый в золотистую фольгу, в горле снова завязывается ком. Господи… — Не мешаю, удаляюсь, — он исчезает, хитро улыбнувшись, и Логан не успевает поблагодарить. Плечо обжигает дружеское касание. Он целует Джин с нежной страстью, утопая с головой в неповторимом аромате её волос. Он никому не отдаст их общее новое завтра. Никогда и никому.