В следующей жизни

— Я слышала, что граф предаётся.. страсти.. со своим слугой. Придворные шепчутся, распускают слухи, стоит одному случайно прошедшему мимо юноше заметить выходящих из покоев поочерёдно, раскрасневшихся и довольных лицом мужчин. — Не могу найти слов, чтобы истолковать это безобразие! За спиной, тщательно скрываясь, ведут чёрные дела, выставляют многоуважаемого Разумовского непристойными именами, готовые кричать об этом направо и налево. — У него никогда не было супруги, но как часто он позволяет себе находиться в столькой близости к мужчинам. Все вокруг только и говорят о неправильности графа. Часто задевают его покойную мать, от которой, по составленной народом легенде, ему передались ярко-рыжие волосы. Поговаривают, что старуха ведьмой была, что не смогла справиться с грехами и, оставив новорождённого сына на крыльце особняка его отца, покончила со своей жизнью. А второй родитель Сергея высшего чина был, как бравый джентльмен не отказался от наследника, вырастив мальчишку по достоинству. И не пожалел. Способности были в его руках, жажда власти и справедливости струилась из голубых глаз, точно таких же, как у своего отца. Может быть, именно видя себя в светлом взгляде мальчонки, мужчина не смог оставить его на волю судьбы. А может, и нет. Слухи разные ходят, но что среди них правда – разобрать сложно. Разумовский слышал всё, что о нём говорят, и понимал абсурд пущенного слуха, но делать ничего не собирался. Не видел смысла. Ведь люди так сильно верят в то, до чего додумались сами, переубеждать их будет бесполезно. Отказываться от красивых речей, аккуратных ласк и постоянной моральной поддержки Сергею совсем не хотелось, да и он знал, что без всего этого просто пропадёт. А Волков был глух к слухам, слеп к презрительным искрам в чужих глазах и предан к своему графу. Как верный пёс, сидел на краю постели Разумовского, пока не будет велено уйти, тихим хриплым голосом читал самостоятельно сочинённые строки стихов, посвящённых только ему, гребнем перебирал запутавшиеся рыжие волосы, делая это так нежно, как только могли сделать грубые широкие ладони. Одним словом, делал всё, что считалось непотребным в приличном обществе. И получал от этого собственное удовлетворение, понимая, что всё это будет сходить с его рук, пока он прислуживает графу. Сергей ценил такого слугу по-особенному, приглашал в свои покои и разрешал оставаться там намного дольше, чем приближённым. Если бы не статус, он был бы готов делать всё в его удовольствие, чтобы каждый день эта усталая улыбка, похожая на оскал, появлялась на его лице. Только вот обществу вряд-ли понравился, узнай они чуть больше о личной жизни графа, поэтому скрывать свои довольно тёплые отношения им приходилось постоянно. Ласки оставались в спальне, так же как и шёпот и откровенные желания, которым они предавались довольно редко. Ничего, кроме слухов, не просачивалось в общество, а они, по большей части, были ложью. Матушка Разумовского не была ведьмой, Олег не околдовывал графа ради порочности и сам Сергей не осквернял своих подданных. Всё это было глупостями, придуманными народом. И им верили почти все, кто не знал правду. Это не могло не расстраивать юного Серёжу, заставляя его время от времени глотать слёзы, путаясь в фразах «Что подумают люди? Что сделают? А если отец...» — За гранью жизни, за гранью смерти, – шептал в одну из таких ночей Волков, успокаивающе скользя ладонями по холодной спине. – Моя любовь к Вам бесконечна.* Тогда Разумовский хватался за каждую призрачную надежду, появившуюся в мыслях, как за спасательный круг. Как когда-то хватался за чужие крепкие плечи, вновь предаваясь отчаянию на чужих глазах. — Какие красивые строки... – также тихо отвечал Сергей, утирая запястьем предательские слёзы и, кажется, намочив кружевные манжеты так, что из них теперь можно было без усилий выжимать солёную жидкость. – Поклянись, что будешь посвящать свои прекрасные поэзии только мне. Поклянись, что будешь прикрывать мою спину днём, а ночью вспоминать обо мне только добрыми словами. Поклянись, что не оставишь наедине с самим собой, что бы не случилось, иначе, видит Бог, я совсем лишусь рассудка. — Сколько бы я не клялся Вам в верности, Ваше сознание будет требовать этого каждый день нашей встречи? – это было сказано совсем без цели обидеть, однако понурый вид Разумовского заставил Волкова начать сожалеть о фразе в ту же секунду. Без резких движений мужчина взял лицо юного графа в ладони, видя его таким жалким, каким всегда мечтали видеть его враги. – И клясться мне нечем, Ваше Сиятельство, потому поклянусь душой. И своей любовью к Вам клянусь, ибо знаю, что труднее всего судьбе будет разорвать её. А Вас прошу только поверить мне и убедиться в искренности моих слов позже. Эти слова и ранили, и успокаивали одновременно. От такого контраста было настолько непривычно, что сначала Сергей хотел оттолкнуть его от себя, но быстро привык. Пригрелся, позволил себе уткнуться носом в чужое плечо и вдыхать запах, исходящий от слуги. Он пах пряностями, так как работал близ кухни, и догоревшими свечами. И немного полевыми цветами, которые так любил приносить графу. Для чего? Разумовский просто всегда любил искусство и природу, считая их главным образцом красоты. Но сохранить в красках всё самое прекрасное не получалось так долго, как хотелось бы. И потому он использовал технику гербария, о которой слышал от придворных дам. Засушивал цветы и листья меж страниц любимых французский книг, радуясь возможности любоваться красотой природы когда вздумается. Это было их своеобразным ритуалом, который пропитался теплом от взаимной любви, и теперь даже Олег, ранее не понимающий искусство, был зачарован. Их взаимоотношения не развивались дальше имеющегося этапа, но это было и не нужно. Обоим вполне хватало слухов с головой, так что, не сговариваясь, они решили этот вопрос. Только вот даже самым крепким надеждам суждено когда-то с треском расколоться, предаваясь жестокой реальности. Разумовский буквально поблёк на глазах придворных после одной из своих поездок по делам, где он участвовал в качестве переводчика для иностранных переговоров. Не сразу народ понял, в чём дело и что же стало причиной такой резкой перемены от гордого, справедливого и иногда легкомысленного графа к поникшему и серому человеку высокого чина. Первое время Сергей часто отлучался куда-то без сопровождения, не желая, чтобы подданные знал. Никто не придавал этому особого значения. Они даже не подозревали, что последний поход графа станет последним днём, когда его видели во дворе. Разумовский, кажется, впервые в своей жизни, стоял на коленях. Стоял, пачкая идеально чистые одежды и позволяя слезам скатываться по щекам, впитываться в и без того мокрую землю. На днях часами лил дождь, воздух был холодным и отдавал сыростью, но ему было наплевать. Ведь он стоял у небольшого и совсем неприметного надгробия. А под ногами, пол слоями земли, лежало уже наверняка остывшее тело его верного слуги. Олега Волкова. В последний день его отъезда от отца пришла телеграмма. Буквально пара слов, но как сильно они ранили хрупкую юную душу, разбивая сердце на мельчайшие осколки, которыми он резался при каждой непотребной мысли. Точной формулировки Сергей уже не помнил, в память врезались только несколько слов. «Олег Волков мёртв, а смерть его осталась на руках людей, что выше нас. Весь двор передаёт соболезнования юному графу» Сначала он не верил. Приехал так быстро, как только смог, и по приезде по всему особняку искал присутствие Волкова. Хотя бы намёк на лживость слов, выцарапанных чернилами в том письме. Но ничего. И все вокруг твердили, что умер он, похоронили лишь из чести к графу и место показали. А Разумовский только и делал, что закрывал уши от постоянных соболезнований со стороны придворных или слуг. Народ теперь твердил о нём иначе. Кто-то радовался, что больше не будет порочности предаваться граф, что это станет для него уроком. Кто-то жалел юношу, ведь матери у него не было, а Олег стал единственным дорогим человеком после отца. А кого-то раздражало, что после всего этого Разумовский старший в живых сына оставил, дескать, кому отпрыск с ненормальностью нужен. И всё это бесило Сергея до жути. Злили буквально все чувства, которые он вызывал у людей, будь они положительными, отрицательными или нейтральными. Он сам не чувствовал ничего, кроме боли, разрывающей грудь, словно стая воронов. Показные эмоции других просто выводили из себя, в них не чувствовалось ни грамма понимания. — За гранью жизни, за гранью смерти... – начинал Разумовский, повторяя строки бывшего слуги. – Моя любовь к тебе бесконечна. Но ведь так не может быть. Он клялся. Клялся, что не уйдёт, что не оставит Серёжу одного. Неужели всё это.. было пустыми словами? Как бы то ни было, вины Волкова здесь нет никакой, и юноша понимал это с грустной улыбкой на губах. Ноги промёрзли, где-то далеко в высокой кроне деревьев затерялся предзимний ветер, отдающийся в ушах волчьим воем. Но несмотря на это граф не вставал с колен, отдавая дань Олегу, что когда-то также стоял перед его постелью, ожидая приказов. — Не волнуйся, моя светлая любовь, все наши проблемы я уже решил, – тон граничил с приторной сладостью и истерикой, голос был сиплым от долгих рыданий, однако он продолжал. – Я отдал возможность ходить по нашей земле, чтобы однажды встретиться с тобой в следующей жизни. Мы обязательно узнаем друг друга, я обещаю тебе, свет моих очей. Совсем скоро я лягу в землю холодную рядом с тобой, но, клянусь душой своей порочной, мы встретимся в иной жизни. Ведьма приняла его просьбу с удовольствием, наслаждаясь ещё одной собранной в коллекцию душой. Старуха оборвала жизнь юноши, как оборвал бы крепкий мужчина кусочек ткани – легко, без особых усилий. И смерть он принял без страха, решительно и твёрдо, глядя в глаза человеку, что даровал ему возможность увидеть умершего близкого человека в другой жизни. В тот вечер граф не вернулся в свои покои в нужный час, не явился к завтраку, даже через неделю вестей не было. Разумовский старший поднял на уши весь двор, запрягая каждого искать юношу. Люди на лошадях прочёсывали поля, в близстоящем лесу ходили придворные, что ещё недавно пускали грязные слухи, и окликивали Сергея. Ни нигде не было его, будто провалился сквозь землю. Поиски продолжались несмотря на погоду и упавший настрой. Отец Серёжи был убит горем также, как ещё недавно его сын тосковал по Волкову. И с каждым пришедшим письмом или новостью от служанок ждал, когда известят о находке Разумовского. И в одно утро это случилось. Но не так долго длилась радость старшего графа – тело нашли глубоко в лесу, потрёпанное волками и с вырванным из груди сердцем. На его месте осталась пустая впадина, залитая кровью, с очертанием из белых рёбер. Кажется, мужчина, узнав эту новость, стал бледнее, чем остатки обглоданных костей юноши. Церемония похорон была, видит Бог, самым мрачным событием, что когда-либо происходило с этим светом. Гости и придворные не плакали, только изредка промокали глаза платочками и таращились стеклянными взглядами то на графа, то на открытый гроб из резного дерева. Рыжие волосы обрамляли почти белое лицо, как языки пламени, а приоткрытые голубые омуты казались устрашающими. Никто не посмел опустить веки до конца, Разумовский старший запретил. Посчитал, что его сын должен видеть, с какой теплотой двор провожает в последний путь. Однако сам не мог отвести взора, видя застывший на лице юноши ужас. Люди произносили речи, желали отцу Сергея больше сил, чтобы пережить такую утрату, однако они даже не подозревали, какая ждёт прелестная жизнь мальчика в будущем. Жизнь, где они с Олегом навсегда будут вместе, от самого начала до самого конца.

***

За окном проезжали машины, и сидящий на подоконнике мальчик мечтал, что вот сейчас одна из них остановится у ворот приюта, из неё выйдет женщина с рыжими волосами, забежит в здание и потребует встретиться с Серёжей Разумовским. Что его мама, которую он совсем не помнил, наконец заберёт мальчишку из этого серого места. Но машины всё ездили, ездили.. и всё мимо, не делая остановок у невзрачного детского дома «Радуга». Серёже никогда тут не нравилось. Дети были жестокими, имели поверхностные знания и совсем не разбирались в искусстве. Еда в столовой всегда была то пересоленной, то совсем пресной. А воспитатели ругали за попытку исправить ошибку в их речи. Единственное, что успокаивало его, – это коллекция фантиков от диковинных конфет, спрятанная под матрасом двухъярусной кровати. И, кажется, скоро ей придёт конец. К нему в комнату подселили новенького. Бывал он тут редко, чаще гуляя за пределами четырёх стен, однако Разумовский списывал это на стеснительность. Однажды, поправляя постель, он рассыпал пару своих коллекционных фантиков на пол в присутствии того пацана. И тогда-то Серёжа понял, что вскоре весь приют будет жужжать о том, что рыжий умник настолько странный, что собирает упаковки от конфет. Однако ни через день, ни через два слухи не пошли. Это было странно, считал мальчик. Уже на четвёртый день Серёжа стал замечать, как пристально засматривается на него новенький, но сам в гляделки играть не собирался. Только показательно отворачивался, тут же занимая себя другим делом. Однако мыслями всегда возвращался обратно к этому мальчику. Казалось бы, не примечательный совсем. Волосы тёмные, почти чёрные, а глаза карие. Угловатые черты лица выделялись острыми скулами и носом с еле заметной горбинкой. Ничего сверхъестественного и особенного. Но Разумовского просто не оставляло чувство, что где-то он видел точно такой же взгляд, такую же живую мимику и такой же изгиб губ в кривой улыбку. Было в этом что-то знакомое, только вот откуда именно – можно было лишь догадываться. В один из таких вечеров, когда Серёжа усердно трудился над домашней работой, с чистотой выводя буквы из-за придирок воспитателей на косой почерк, в комнату соизволил прийти тот новенький. Обычно он возвращался со своих похождений поздно, задания делал ночами, будто не желая тревожить соседа. Мальчик, оторвавшись от тетради, мельком глянул на часы и понял – рано, пока слишком рано для его прихода. Это немного насторожило, заставило Разумовского впервые встретиться с незнакомцем взглядом. Раньше он сравнивал карие глаза банально с шоколадом, но сейчас видел что-то иное. В них был смешан одновременно дорогой коньяк, тягучая сладкая патока и корица, а крапинки близ зрачка походили на янтарь. Безумно красивые глаза, если присмотреться. Это учитывая, что Серёжа карий цвет радужки никогда не любил, зато голубой и серый – всегда. Видимо, пора менять приоритеты во вкусах. — Привет, – неловко поздоровался новенький, и в голосе его не было слышно той насмешки, с которой звучали фразы других ребят приюта. – Ты не против.. познакомиться? Мне неловко находиться с тобой в одной комнате, даже не зная имени. Почему-то такая отговорка сильно позабавила Разумовского, на его лице сама собой расплылась непривычная улыбка, сводящая скулы. Развернувшись на скрипящем стуле, мальчик полностью окинул взглядом фигуру соседа и выдал неожиданным даже для себя лёгким тоном : — Конечно. Я Серёжа Разумовский, местный умник и решала математики. Обращайся, если что. —Олег Волков. Обязательно обращусь, с моими-то посредственными знаниями. Вторую часть фразы Серёжа попросту пропустил, слушая вполуха. Олег Волков... Что-то такое знакомое, но стоит ему только задуматься о том, откуда именно, мысль ускользала, словно песок сквозь пальцы. Невозможно поймать ориентир, вспомнить, кто из ребят когда-то упоминал некого Волкова. Попросту безрезультатно. — Я видел, ты собираешь что-то.. Коллекционируешь? – поинтересовался Олег, неловко переступая с ноги на ногу. В сравнении с Разумовским он выглядел мрачновато : серая толстовка на пару размеров больше, штаны в тон и белые кеды, с которых, по-видимому, уже не оттирались зелёные пятна от травы с лета. Сам Серёжа над своим внешним видом следил. Рубашечки были идеально чистыми, ни пятнышка, длинные рыжие волосы всегда забирались в низкий хвост, а старые штаны, даже учитывая свой возраст, у него выглядели презентабельно. — Да, фантики от конфет, которые несколько раз в месяц дают. И которые смогу обменять у девчонок. Ответы давались легко, будто сознание Разумовского изначально знало, что этот человек не засмеёт и не унизит. И оно оказалось правым. На это Олег только смущённо улыбнулся и подошёл ближе, и лишь тогда Серёжа заметил заведённые за спину руки. «Притащил что-то?» – хотел спросить было мальчик, но не успел. Сосед протянул ладони с одним из романов Достоевского из маленькой библиотеки приюта, а затем быстрым движением раскрыл на нужной странице. Между строк лежали сжатые цветы ромашки с ломанными лепестками и пожелтевшие листья, на которых было ярко видны прожилки. В голове что-то щёлкнуло. Гербарий. — Я не знал, как начать знакомство, поэтому хотел предложить вот это. Девчонки из соседних комнат читали про это, рассказали мне по секрету. Сушишь цветы в книгах и получается красиво. Не помню, как называется.. — Гербарий, – подсказал Разумовский, пытаясь собрать мысли в кучу. — Да, точно. И я подумал, что тебе будет интересно попробовать. Скоро зима, все цветы завянут, поэтому.. Закончить предложение он не посчитал нужным, да и смысла в этом не было. Разумовский несколько раз быстро кивнул, даже не пытаясь скрыть приятного волнения. Эта техника ему всегда нравилась, но он не знал, как начать. И тут подвернулся случай, ещё и от человека, к которому почему-то безумно притягивало. Серёжа встал со стула и, в пару шагов преодолев расстояние между ними, молчаливым взглядом спросил разрешение. Подождал, пока Олег кивнёт, и аккуратно провёл пальцем по сжатой ромашке. Не такая сухая, но, кажется, лежит она там несколько дней точно. Это значит, что Волков начал такую деятельность почти сразу, как появился здесь. Ещё более странно, чем прошлые доводы. — Слушай, мы нигде не встречались раньше? – спросил Олег, чем вызвал у Серёжи ещё больший ступор. У него точно такие же мысли. Получается, всё-таки они были знакомы? – У меня такое чувство, будто я где-то тебя видел, но не могу вспомнить, где именно. — Ты не поверишь, у меня тоже самое, – смешок вышел нервным, нежели искренним и лёгким, однако это осталось незамеченным. Мозг Разумовского напоминал собой высокий шкаф с множеством полочек. Всё, что в них находится, – это воспоминания. Какие-то важные, какие-то не очень, но их объединяет одно. О них всех мальчик не забудет, пока не посчитает нужным исключить из своей головы. Только вот никакого Олега Волкова там нет и, кажется, никогда не было. Не может быть, что знакомство осталось незамеченным, ведь их у Серёжи было не так много. Тогда как такое возможно? — Ты веришь в реинкарнацию? – спросил мальчик неуверенно, одним движением убрав со лба выбившиеся рыжие пряди. — А это что? — Ну.. это такое явление, когда человек после смерти перерождается в другом теле и не помнит о своей прошлой жизни. — Не думаю, что это возможно. Этим коротким ответом он озадачил Разумовского ещё больше. Тогда откуда они знакомы, но в то же время не помнят друг друга? Может быть, чтобы понять, нужно познакомиться поближе? — В общем, держи, – Волков закрыл книгу и протянул соседу, а как только она оказалась в чужих руках, неловко почесал затылок. – Скажем так, это мой приветственный подарок. — Спасибо, это очень.. любезно с твоей стороны, – не то, чтобы Серёжа любил что-то больше математики, но получать такие утончённые подарки оказалось довольно приятно и тепло. И в ответ нужно обязательно чем-то отплатить, хотя бы чтобы остатки совести не грызли. – Как насчёт сбежать с отбоя и посмотреть на закат? Я знаю одно место, там очень красиво. Иногда я там рисую пейзажи, когда становится скучно. — Ты рисуешь? – кажется, Олег был этим удивлён. После подтверждающего кивка он спросил. – А можешь меня нарисовать? Эта просьба была забавной, такой детской и наивной, до безумия тёплой, и потому Разумовский не смог отказать. Только отложил книгу на стол и достал с полки свой блокнот. Весь вечер мальчики сидели на старом ковре, разглядывая красивые пейзажи, портреты различных красивых девушек и парней постарше и своеобразные пародии на великие художественные произведения. Как оказалось, Волков не разбирался в искусстве так тонко, как Серёжа, но тот только улыбался и объяснял, пересказывал биографию художников и глядел, как от удивления расширяются чёрные зрачки. Тогда карие глаза казались ещё более темными, но оттого более красивыми. Будто два глубочайших озера, в которых можно с лёгкостью утонуть. И тонуть в них – одно удовольствие для Разумовского, как он понял почти сразу после первого знакомства. На следующий день Олег сядет за одну парту с новым другом, через неделю Серёжа будет объяснять ему математику и помогать с домашним заданием, а через месяц воспитатели не смогут разделить этот дуэт, даже за уши оттянуть не получится. Разумовский чувствовал какое-то родное тепло, будто, как он всегда мечтал, приехала мама и забрала его из приюта. Только вот это родное ощущение дома он обрёл рядом с серьёзным на вид мальчишкой. Серьёзным, с волчьим взглядом и улыбкой, похожей на оскал, но зато по-собачьему верным. Почему-то именно эта верность успокаивала, давала понять, что в каком бы котле не варился Серёжа, он будет делать это не в одиночку и обязательно выберется. Олег был единственной причиной, по которой Разумовский улыбался, не так натянуто, как воспитателям, а искренне. Это было до одури приятно, хотелось остановить время и окунуться в чувство безопасности с головой. Сергей знал, что ничто не сможет разлучить его с Волковым, и не прогадал. Ведь годы бежали, время уносило в прошлое все проблемы и старых знакомых, и только его Волче оставался рядом. Как ручной пёс на коротком поводке, никогда не бросит, потому что по-иному не привык жить. И если сказать, что Олегу такой расклад не нравится, то это будет ужасная ложь. И даже сейчас Разумовский, чувствуя пальцы в отросших рыжих волосах, ощущал себя на удивление для его темперамента спокойно. Волков что-то тихо успокаивающе шептал, удосуживаться разобрать Серёжа не стал, однако одна его фраза отдавалась в голове чётко, громко и понятно, те самые строки, сочинённые Олегом самостоятельно. И теперь он повторял их снова, зная, как они полюбились тому маленькому, загнанному в угол мальчишке, что в будущем остался таковым в душе. — За гранью жизни, за гранью смерти, – вторил самому себе, проводил грубыми ладонями по рыжим волосам, напоминавшим утекающий сквозь пальцы шёлк ржавого цвета. – Моя любовь к тебе бесконечна.