***
Саске и Наруто знают друг друга большую часть своей жизни. Они были неразлучны в детстве — несмотря на то, что все, что они делали, это дрались за обладание чучелом ти-рекса Саске, и на протяжении всей начальной школы — несмотря на то, что все, во что они играли, это притворялись соперничающими ниндзя, которые убивали друг друга на переменах. Однако их подростковый возраст был совсем другой историей. Между двенадцатью и семнадцатью годами Саске и Наруто были злейшими врагами. Итачи использует термин «врагами» с немалой долей сарказма, потому что, хотя Саске ясно дал понять, что презирает Наруто, он все равно ударил другого мальчика, который назвал Наруто глупым — неважно, что Саске регулярно говорил и хуже — и был отстранен от занятий на три дня. Тогда Итачи часто задавался вопросом, понимает ли Саске свое лицемерие, или его ослепляет собственничество. Итачи не знает, что именно стало причиной размолвки между Саске и Наруто. И хотя он не хочет знать, да и не нужно ему это знать, он может сделать обоснованное предположение. Саске всегда был интровертом, а подростковый возраст втрое усилил его неприязнь к сверстникам; в то же время его растущее физическое влечение к Наруто дискомфортно сочеталось с платонической любовью к другу детства. Эмоциональная нестабильность Саске в сочетании с очень громкой и всепоглощающей влюбленностью Наруто в их одноклассницу Сакуру превратили их дружбу в соперничество, которое продолжалось на протяжении большей части их карьеры в младших и старших классах средней школы. Вражда между его братом и Наруто продолжалась более пяти лет. До раскола Итачи считал их долгую разлуку невозможной — он помнил, как Саске, будучи маленьким ребенком, закатывал истерики, когда Наруто не мог прийти поиграть, — но они оба были невероятно упрямы и шокирующе тупы, особенно когда дело касалось другого. Как это ни банально, Итачи испытывал искушение запереть их в одной комнате, пока они не разберутся между собой. Однако, в конце концов, вмешательство никому не понадобилось. Едва начав последний год обучения в школе, они нашли новый способ выплескивать свое раздражение: их мстительные удары превратились в отчаянное скольжение ладоней по новой, но знакомой коже, их жалящие, словесные колкости стали поцелуями, приправленными зубами, и хотя драки продолжались, они в основном велись в горизонтальном положении. Итачи был слегка удивлен, — и одновременно совершенно не удивлен, что было странным и непередаваемым ощущением, — когда он впервые увидел их сплетенными вместе. Они были тесно прижаты друг к другу от колена до груди, укрывшись от проливного дождя, принесенного поздней весной, на маленькой стеклянной автобусной остановке. Они могли быть кем угодно, просто парой мальчиков в школьной форме, обменивающихся влажными поцелуями в ожидании окончания короткой грозы, парой, настолько поглощенной друг другом, что промокший мир за окном был не более чем помехой, отвлекавшей их друг от друга. На полсекунды Итачи пребывал в блаженном неведении об их истинных личностях. Несколько лет назад у Наруто произошел скачок роста, и он стал выше Саске более чем на полголовы; Итачи настолько привык к тому, что Саске был выше Наруто на дюйм или два, что вид брата, стоящего на носочках, чтобы поцеловать Наруто, смутил его больше, чем сам поцелуй. Итачи всегда подозревал, что отношения Наруто и Саске достигнут кульминации именно таким образом, но на самом деле вид низко склоненной золотой головы Наруто заставил Итачи замешкаться. (В ретроспективе тот факт, что Саске однажды станет ниже Наруто, должен был быть очевиден. Узумаки все были высокими и белокурыми, что составляло прямой контраст с темным цветом и общей миниатюрностью клана Учиха. Наруто также вырос широким в плечах и груди, в то время как Саске всегда был узким и худым. Их различия были очевидны — и в то же время дополняли друг друга, — когда они стояли бок о бок). Только когда незнакомка в кресле рядом с Итачи обожгла язык о свой латте и выругалась, Итачи понял, что пялится. Он опустил глаза в ответ и снова зарылся головой в свою потрепанную, подержанную книгу. Он не был смущен — Итачи всегда считал смущение бесполезным чувством; и он не испытывал отвращения — с кем человек выбирает быть и как он хочет быть с ним — никого не касается, кроме него самого, — но в этот момент Итачи знал, что не должен был видеть того, что видел. Поцелуй может быть просто поцелуем, но между Саске и Наруто это всегда будет нечто большее. В тот дождливый майский день Итачи не мог знать, что его непреднамеренный вуайеризм был предзнаменованием грядущих событий. Если бы он знал, то вышел бы на улицу, — будь проклят внезапный ливень, — и смутил бы их настолько, что они даже не подумали бы прикоснуться друг к другу, предварительно не закрыв за собой дверь. Но он не знал; поэтому Итачи позволил себе улыбнуться страницам своей книги и тихо и безмерно радовался тому, что его младший брат и его почетный младший брат наконец-то нашли путь друг к другу.***
Сейчас половина десятого, и Итачи только что дочитал сборник стихов, найденный им на распродаже. От его ромашкового чая остались лишь капли на дне керамической чашки, и, встав с кровати, он стягивает наушники на шее, как ошейник. — …трахну тебя так сильно, что ты будешь чувствовать это целую неделю, — рычит Наруто; пустая угроза, доносящаяся из спальни Саске в спальню Итачи. Итачи сдерживает желание закатить глаза. Вот что он получает за аренду квартиры с тонкими, как бумага, стенами и приглашение младшего брата жить с ним: ужасно грязные разговоры, источником которых является исключительно парень младшего брата. — Да ну? — Саске усмехается. Итачи не может не вспомнить тот случай, когда он вошел к Саске-подростку, оттачивающему эту ухмылку в зеркале. Итачи шантажом заставил Саске в течение двух месяцев выполнять его работу по дому. — Ты обещал это в прошлый раз, но, как обычно, слишком рано сдулся. Рука Итачи подергивается от усилия, затраченного на то, чтобы не скорчить недовольную гримасу на откровенное подначивание Саске. Наруто ни за что не клюнет на такую очевидную приманку… — Что… не правда, придурок! — Раздается приглушенное мычание и отчетливый стон. Когда-то Итачи, возможно, ужаснулся бы, узнав, как звучит Саске в пылу страсти. Теперь же он едва моргает. — Я отымею тебя так сильно… Как рыба на крючок, скорбно думает Итачи, и хотя он отчаивается по поводу очевидной тактики Саске, это его не удивляет. Наруто и Саске всегда были чрезвычайно склонны к соперничеству во всех сферах своей жизни ,— даже мать Наруто шутит, что Наруто научился ходить так рано только затем, чтобы превзойти Саске в чем-то, — и Саске никогда не гнушался использовать это в своих интересах. — …ах-х, идиот, это все, что у тебя есть… ах-х-х! Итачи невозмутимо надевает наушники, увеличивает громкость и идет на кухню, чтобы заварить ромашковый чай. Если повезет, грохочущие басы заглушат горизонтальные махинации его соседей по комнате.***
Итачи занимался сексом один раз в жизни. Будучи подростком, Итачи никогда не был озабочен мыслью о сексе — если он и был чем-то озабочен, так это тем, что избегал секса, — и он лечил свои нерегулярные эрекции клиническим методом. Итачи мастурбировал быстро и эффективно, когда это было необходимо; для Итачи эякуляция никогда не была удовольствием, просто физическим облегчением. Простая мысль о том, что кто-то может прикоснуться к его члену или прикоснуться самому к другому такому же члену, заставляла его содрогаться. Единственный раз, когда Итачи не был уверен в своей асексуальности — когда один из его дальних кузенов, мальчик по имени Шисуи на несколько лет старше его, навещал их летом. Шисуи был умным, страстным и острым на язык; он был уверенным, решительным и харизматичным; и когда он улыбался Итачи или обхватывал Итачи за плечи, тело Итачи обдавало теплом. Как бы он ни был озадачен, Итачи думал, что ему удалось скрыть свои необычные реакции — но это было до того, как Шисуи забрался к нему в постель и устроился на его бедрах. — Ты хочешь меня, — изумился Шисуи, проводя пальцами по лицу Итачи: щекам, переносице, влажному рту. — Хочешь. Шисуи был красив в лунном свете. Он только что вышел из душа, его влажные кудри прилипли к челюсти, а кожа была теплой под ладонями Итачи. Счастье бурлило в груди Итачи, когда Шисуи наклонился, чтобы поцеловать его, их губы крепко и целомудренно прильнули друг к другу. Глаза Итачи затрепетали и закрылись, довольный тем, что его прижимает комфортная тяжесть Шисуи. Прошло совсем немного времени, прежде чем поцелуи Шисуи стали небрежными, а его руки стали блуждать по телу Итачи. Итачи скривился от дискомфорта, когда Шисуи погладил его сквозь одежду; он был тверд, но прикосновения Шисуи были странными и непривычными. Когда они оба были обнажены, лежали на боку, лицом друг к другу, и их кулаки обхватывали члены друг друга, Итачи сказал себе, что его беспокойство вызвано его неопытностью. Близость Шисуи и тепло, которое он вызывал в Итачи, опьяняли — несомненно, это было влечение — но когда Итачи наконец кончил, незадолго до Шисуи, он почувствовал облегчение, что все закончилось. Через несколько дней после этого Шисуи уехал тем летом и никогда не упоминал о времени, проведенном вместе. Несмотря на то, что они остались хорошими друзьями, они больше никогда не прикасались друг к другу. Их совместная ночь открыла Итачи, что желание быть рядом с кем-то — это не то же самое, что влечение, что хотя он может желать эмоциональной близости, он не желает физической близости. Только опыт научил Итачи, что ему нравится, а что нет, и, даже если бы Шисуи был некомпетентным учителем, Итачи мог бы проверить свои границы с кем-то, кто был менее добр и заботлив, чем Шисуи. Итачи навсегда останется благодарен Шисуи за столь важный урок. Возможно, Итачи завидовал бы Саске и Наруто, если бы хотел иметь такие отношения, как у них, но он не хочет, поэтому не завидует. Иногда он задается вопросом — забавляли бы его их сексуальные выходки, если бы он был сексуально-активным человеком, или находил бы он смешными ситуации, в которых часто оказывается, если бы испытывал возбуждение, обычно возникающее при визуальных стимулах. Но его это не так тревожит, как, возможно, других людей, и, если не считать иногда возникающей неловкости, эти вещи часто бывают очень забавными. Наглядный пример: Итачи находится в своем любимом чайном магазине с Кисаме, перечитывая «Норвежский лес», пока Кисаме вяжет что-то сложное на четырех двухконечных спицах — вероятно, очередную пару носков или варежек, поскольку Кисаме одержим проблемой плохого кровообращения Итачи — когда у него пиликает телефон. Не задумываясь, он берет его, снимает блокировку экрана и читает: ≫ я хочу отсосать тебе Итачи пытается и проигрывает в попытке удержать свою недоверчивую бровь от поползновения вверх к линии волос. Это не первый раз, когда Наруто отправляет Итачи сообщение по ошибке — это даже не первый раз, когда Наруто отправляет ему секст, — поэтому он кладет телефон обратно на стол и игнорирует его. Надеясь, что Наруто поймет свою ошибку и продолжит секстить правильному человеку. Телефон Итачи пикает снова, и снова, и после короткой паузы пикает еще раз. — Я слишком многого прошу, — бормочет про себя Итачи. ≫ я не видел тебя весь день детка ≫ извини я знаю ты сказал что тебе нужно заниматься но как насчет небольшого перерыва? ≫ я могу прийти и отсосать тебе и вылизать тебя как ты любишь, могу съесть тебя пока ты не кончишь ≫ блядь я завелся от одной мысли об этом ≫ детка, посмотри какой я твердый для тебя Прежде чем Итачи успевает отправить Наруто сообщение и сообщить ему, насколько плохая это идея, — или мысленно подготовиться к тому, что сейчас произойдет, — Наруто посылает ему фотографию своего члена. Объективно говоря, у Наруто хороший член. Он немного длиннее и толще среднего, в эрегированном состоянии изгибается вверх, а широкая, губчатая головка выглядывает из-под крайней плоти. Он обхватывает ствол рукой, а большой палец располагает прямо под головкой, сжимая ее так, что из щели вытекает жемчужина спермы. Это настолько непристойно, настолько шокирующе-порнографично, что Итачи не может не сидеть и не смотреть. Кисаме разрушает наваждение, хрипловато поинтересовавшись: — Ты в порядке? — Наруто прислал мне фотографию члена, — говорит Итачи. — Что? — спрашивает Кисаме. Когда Итачи просто протягивает ему телефон, Кисаме внимательно изучает фотографию, а затем пожимает плечами и говорит: — Я видел и побольше. ≫ нравится то что ты видишь? — пишет Наруто. ≫ Кисаме говорит, что видел и побольше, — отвечает Итачи. Затем, — в следующий раз убедись, что пишешь правильному Учихе. Ты же не хочешь случайно послать моей маме фотографию своего члена, правда ведь? Итачи не получает ответа — не то чтобы он ожидал его, — и когда он возвращается домой несколько часов спустя, одна пара шерстяных носков заправлена в карман его кардигана, Саске все еще держит учебники разложенными перед собой. — Наруто здесь нет? — спрашивает Итачи. — Он не писал тебе? — Я сказал ему, что мне нужно учиться, не то чтобы он меня слушался. — Саске поднимает глаза от своих записей, поправляет очки для чтения и хмурится. — А что? — Ничего, — говорит Итачи.***
— Я хочу, чтобы ты сделал мне больно, — говорит Саске. Рука на дверной ручке, а ключ все еще в замке, Итачи замирает. — Что? — спрашивает Наруто. Его удивление проникает сквозь дверь квартиры. — Ты хочешь… Саске, что?.. — Я хочу, чтобы ты сделал мне больно, — повторяет Саске. Он звучит раздраженно, но раздражение — это его стандартный тон голоса, когда в разговоре участвует Наруто, будь то в роли собеседника или в качестве предмета разговора. — Ты спросил меня, хочу ли я попробовать что-нибудь в следующий раз, когда мы будем трахаться. Вот чего я хочу: Я хочу, чтобы ты сделал мне больно. — Сделал тебе больно? — Голос Наруто звучит высоко и недоверчиво. Итачи может представить себе гримасу удивления на его лице: широко раскрытые голубые глаза, поднятые брови, приоткрытый рот. — Саске, я не могу… Саске насмехается над протестом, даже когда Итачи закатывает глаза. Было время, не так давно, когда было необычно видеть Саске без травм; если это были не расцарапанные костяшки пальцев или фингал под глазом, то это были фиолетово-зеленые синяки или разбитая губа. Саске говорит об этом снисходительно: — Ты постоянно меня бил, идиот. — Да, но ты вел себя как мудак! — возражает Наруто. — Это другое! По ту сторону двери — как аутсайдер, далекий не только от их разговора, но и от их отношений — Итачи понимает. Он знает Саске лучше, чем Саске знает себя; как его почетного второго младшего брата, он знает Наруто не хуже. С того самого первого раза, когда Саске пришел домой потрепанным, не желающим никому рассказывать, кто порвал его пиджак, Итачи знал. Был только один человек, которого бы Саске так рьяно защищал, даже если бы этот человек разбил бы ему нос. — Я не прошу тебя избивать меня, Наруто, — бормочет Саске. Все признаки раздражения исчезли, хотя Итачи едва его слышит. — Мне… мне это нравится. — Тебе нравится боль? — шепчет Наруто. — Не совсем. — Итачи слышит шарканье ног и вздох. — Я хочу, чтобы мне было больно — но только если это будешь ты. Я хочу, чтобы ты причинил мне боль. Боль — это все еще боль, но это не… Предложение Саске обрывается, и наступает тишина. Без их разговора, отвлекающего его, до Итачи доходит, что он откровенно подслушивает личную беседу; это не просто случайно подслушанная пара слов, а настоящий разговор тет-а-тет. Он чувствует небольшой, но незначительный укол вины, но тут же отмахивается от него, так как у него были места в первом ряду на шоу Саске и Наруто™ с тех самых пор, как они были детьми. Обсуждение их извращений — хотя и в характерной для них эмоционально заторможенной манере — это лишь малая грань их грандиозных отношений. Итачи уже видел большую часть этих отношений, даже те части, которые он не хотел видеть, так что эта мелочь не имеет большого значения в их великой схеме. — Я не понимаю, — медленно произносит Наруто. Как обычно, Наруто первым выходит из их патовой ситуации. — И даже если ты захочешь, я не уверен, что смогу причинить тебе боль. Ты… ты хочешь, чтобы я тебя ударил? Отношения Саске и Наруто были проще, когда они были соперниками, считает Итачи. Хотя их дружба быстро переросла в бурное противостояние, они не могли оставаться равнодушными друг к другу; расстояние было слишком велико для них, поэтому они боролись, чтобы сохранить свою подростковую гордость. Они дрались, стремясь воссоздать ту близость, которая была между ними в детстве, и если они причиняли друг другу боль, то были довольны тем, что эта боль означала, что их невозможно будет забыть. Эти стычки внезапно прекратились примерно в то же время, когда Саске и Наруто начали заниматься сексом. Судя по всему, в то время как Наруто воспринимал свои поединки как замену секса, то Саске относился к ним как к невероятно запутанной прелюдии. Итачи не удивлен узнать, что Саске нравится, когда ему причиняют боль, и что у Наруто в голове не укладывается концепция мазохизма. — Мы можем попробовать, — говорит Наруто, когда Саске не дает устного ответа. Итачи все еще чувствует неуверенность в тоне Наруто, сомнение в том, что боль — это удовольствие, но он также слышит решимость, скрывающуюся за этим. Наруто сделает все для Саске — даже причинит ему боль — если Наруто был убежден, что Саске хочет именно этого. — Просто подумай, что ты хочешь, чтобы я сделал, и, если это не слишком странно, я сделаю это. Договорились? — Идиот, — говорит Саске взамен реального ответа, напускное раздражение поверх глубокого колодца нежности. Кухонный стул скребет по дешевому линолеуму, и наступает тишина, беззаботная и облегченная. Итачи осторожно вынимает ключ из замка и убирает руку с дверной ручки. Саске и Наруто, вероятно, пытаются закрепить свою словесность, отсасывая друг у друга, и, хотя Итачи обычно без проблем прерывает их любовные сеансы, он не хочет мешать им. Итачи не понаслышке знает, как трудно быть честным с партнером; он не желает смущать их и портить любой аспект их обмена. Для Саске и Наруто нелегко делиться — во всяком случае, когда дело касается слов, — и он не намерен мешать им обмениваться своими желаниями, потребностями и проблемами в будущем. Итачи уходит за кофе. Надеясь, что к его возвращению Саске и Наруто разберутся с этим.***
Секс не вызывает у Итачи отвращения — это был просто секс, в конце концов, биологический императив, который был немного странным на определенном расстоянии, но в конечном итоге понятным — однако после Шисуи Итачи знал, что он никогда не сможет быть в отношениях с партнером, который хочет сексуальной взаимности. Опыт научил его, что ему было некомфортно, когда кто-то прикасался к нему, пытаясь вызвать сексуальную реакцию, но не тогда, когда прикосновение предназначалось для утешения. Когда Итачи стал старше, он поставил всех своих потенциальных партнеров в известность о своей асексуальности, и хотя многие из них считали, что он лжет, или пытались делать то, чего Итачи не хотел, Итачи никогда не шел на компромисс. При встрече с Кисаме эта стальная решимость рухнула. Кисаме был другом друга того, с кем коллега Итачи ходил в художественную школу, он был выше и уродливее всех остальных в переполненной комнате. В течение ночи они с Итачи украдкой бросали любопытные взгляды по сторонам; влекомые этим любопытством, они медленно и неизбежно тяготели друг к другу. В конце концов, когда вечеринка перетекла из дома во двор, они оказались прижатыми друг к другу на скамейке в обветшалом саду. Кисаме пил много пива — тепловатое «Пабст Блю Риббонс», что стоит на стойке с того самого дня, — и мало разговаривал. Итачи было все равно. Его опьяняла твердая, крепкая тяжесть тела Кисаме и тепло, исходившее от его кожи, — утешение в промозглом осеннем воздухе. Итачи не испытывал такого желания быть рядом с кем-то со времен Шисуи. Время шло: часы, дни, недели. Итачи узнал, что Кисаме вяжет и читает те же старые научно-фантастические романы, которые любил Итачи; он узнал, что Кисаме работает на пристани и готовит вкусную жареную рыбу; и он обнаружил, что чем дольше он скрывает от Кисаме свою асексуальность, тем труднее становится завести разговор об этом. Итачи никогда раньше не испытывал проблем с тем, чтобы рассказать людям, заинтересованным в нем, чего они могут ожидать — а Кисаме был очень, очень заинтересован, — но Итачи обнаружил в себе нехарактерную для него нерешительность. Никогда еще не было так легко быть с кем-то, как с Кисаме. Кисаме понимал его на базовом, внутреннем уровне; в большинстве дней казалось, что они дружат не недели, а годы. Итачи боялся, что если он расскажет Кисаме, что он такое и чего хочет, Кисаме отдалится от Итачи, а то и вовсе исчезнет. Это был довольно сильный страх, поэтому, когда Кисаме, наконец, потянулся к нему, Итачи не стал сопротивляться. Поначалу контакт был волнительным. Кисаме целовал грубо, но сухо; вместо языка он использовал зубы и пощипывал пухлую нижнюю губу Итачи. Мелкие покусывания не причиняли Итачи дискомфорта, а Кисаме явно наслаждался этим, поэтому Итачи ничего не сказал, обхватив руками шею Кисаме и притянув его ближе. Ему даже понравилось, как Кисаме притянул его к себе на колени и провел своими широкими, грузными ладонями по его спине, время от времени останавливаясь, чтобы сжать бедра Итачи. В течение нескольких минут все было прекрасно. Поцелуи и прикосновения Кисаме не были откровенно сексуальными, просто интимными, и Итачи наслаждался близостью. К сожалению, руки Кисаме вскоре переместились ниже, и он начал прижимать свою эрекцию к заднице Итачи. В груди Итачи поднялась тревога, и он задрожал от нервного напряжения. Он хотел отстраниться и сказать Кисаме, чтобы тот притормозил, вернулся к тому, чем они занимались раньше, но слова застряли у него в горле. Кисаме явно хотел Итачи. Что бы он сделал, если бы Итачи остановил их и сказал ему об этом? Итачи всегда старался заранее обсуждать это со своими партнерами; большинство из них были готовы попробовать, но некоторые были убеждены, что смогут изменить его, некоторые считали, что он лжет, чтобы «быть особенным», а некоторые были откровенно возмущены и называли его уродом. Итачи не знал, что ему делать, если Кисаме попадет в последнюю категорию. Он знал Кисаме всего месяц, но мысль о том, что Кисаме отвернется от него, наводила на него ужас. Если бы секс с Кисаме был тем, что удержит Кисаме рядом с ним, то Итачи притворялся бы до конца жизни. В прошлом бывали случаи, когда тело Итачи реагировало на прикосновения партнеров. Его эрекция не была возбуждением, что многие из его партнеров с трудом понимали, и он довольствовался тем, что его член оставался налитым кровью до тех пор, пока его партнер не пытался прикоснуться к нему. Итачи вцепился в широкую спину Кисаме и отчаянно надеялся, что его тело сейчас отреагирует. Когда Кисаме повернулся, вдавливая Итачи в диван и прижимаясь к нему, Итачи завел в голове мантру, пытаясь убедить себя, что все не так уж плохо. Кисаме хотел его, а он хотел удержать Кисаме, так что ему придется это сделать. Возможно, если они будут заниматься сексом достаточно часто, Итачи научится любить это или хотя бы терпеть. Возможно, он просто боялся, или был сломан, или ошибался, или все те вещи, которые люди говорили ему в прошлом, и он просто должен стать лучше… Кисаме с ворчанием отстранился. Смятение и облегчение охватили Итачи, когда Кисаме сел и освободил его от удушающего веса. Руки Кисаме, только что расстегнувшие ширинку Итачи, бесполезно болтались в образовавшемся пространстве между их телами. Он уставился на член Итачи; быстро взглянув на него, Итачи заметил, что тот совсем не твердый. Стыд, внезапный и непреодолимый, заполнил его, что было полной противоположностью его обычной реакции. Как бы он ни хотел, ему не удалось притвориться. — Если ты не хотел, чтобы я прикасался к тебе, — огрызнулся Кисаме, его грубое лицо исказилось от отвращения к себе, — ты должен был так и сказать. Я думал, ты хочешь… Ты должен знать, я бы никогда… — Кисаме, — перебил Итачи. — Я хочу, чтобы ты прикоснулся ко мне, просто… — Итачи сглотнул, прежде чем продолжить шепотом: — Просто не так. — Не так, — повторил Кисаме, ничего не понимая. В этот момент Итачи осенило, что, не говоря с Кисаме о своей асексуальности, он причиняет боль не только себе, но и Кисаме. Итачи слышал, как другие люди называли Кисаме глупым, уродливым и грубым; Итачи знал, что Кисаме не был никем из этого, но его убеждения не были убеждениями других, и, возможно, даже не самого Кисаме. Убегая от собственной неуверенности, Итачи лишь подтвердил некоторые из худших убеждений Кисаме. Чувство вины превратило кровь Итачи в лед. — Кисаме, это не… — голос Итачи дрогнул. Он потянулся к лицу Кисаме и сжал в ладонях его крепкую челюсть. Когда Кисаме не посмотрел ему в глаза, решимость Итачи укрепилась, хотя сердце его разрывалось. Он должен был доверить Кисаме правду и дать ему возможность принять решение, даже если его решение означало, что он больше никогда не захочет иметь ничего общего с Итачи. Не только Кисаме заслуживал знать, но и Итачи заслуживал возможности быть честным. Итачи глубоко вздохнул и сказал: — Я должен тебе кое-что рассказать.***
Спустя некоторое время после того, как Итачи подслушал, как Саске и Наруто обсуждают свое погружение в садомазохизм, он уходит со смены пораньше. Он с тоской думает о недопитой бутылке «Мерло» в холодильнике; его так занимает мысль о том, как приятно будет лежать на диване, попивая и слушая музыку, что он открывает дверь квартиры, входит внутрь и направляется к холодильнику, не обращая внимания на придушенные стоны, доносящиеся из гостиной. К тому времени уже слишком поздно. Его взгляд привлекает полузнакомый шум, и перед Итачи предстает совершенно голый Саске, склонившийся над коленом Наруто. Задница и верхняя часть бедер Саске покраснели в темный, жгучий, болезненный розовый цвет; когда Наруто опускает руку вниз, шлепая Саске с удивительной силой, белые полосы от пальцев Наруто вспыхивают от усилия. Саске хнычет, отстраняясь от прикосновения, но это действие скорее продуманное, чем инстинктивное. Саске упирается в ногу Наруто, и Итачи видит, как его член болезненно скользит по обтянутому джинсами бедру Наруто. — Блядь, — стонет Наруто, проводя пальцами по расщелине задницы Саске и прижимаясь к его дырочке, блаженно не зная, что Итачи находится прямо там и может все видеть. — Блядь, хорошо, ты действительно красный, хочешь… Когда Саске затихает вместо внятного ответа, Итачи принимает это как сигнал к уходу. Он поворачивается на пятках, марширует за дверь и второй раз за неделю совершает стратегическое отступление. Если повезет, у Кисаме в холодильнике окажется достаточно дешевого вина, чтобы смазать четкость изображения, выжженного на сетчатке глаз Итачи.***
У Кисаме недостаточно вина.***
Итачи мало о чем жалел — сожаление для него почти так же бессмысленно, как и смущение, — но он определенно жалел, что купил Саске вибратор на день рождения. Саске было почти восемнадцать, а лето уже было суровым. Жара сменялась жарой сменялась жарой. Тротуар плыл вдалеке, сверчки и кузнечики стрекотали так часто, что звук походил на гудение, исходящее из сухой бурой травы. Итачи очень хочется поклясться, что от высокой температуры у него отключился мозг, но никак не может убедить себя в этом, поскольку идея зародилась в кондиционированной комнате отдыха на его рабочем месте. — …лучший гребаный оргазм в моей жизни, — сказал его друг по работе с глупой улыбкой на лице. — Я сначала немного опешил — я никогда не видел фаллоимитаторов такой формы, окей, а я видел много странного дерьма, помнишь того парня, с которым я встречался в скульптурном классе? — но, блядь, когда он был внутри, он был внутри, я, блядь, клянусь… Пока его друг по работе болтал о фаллоимитаторе, Итачи подумал, что было бы забавно подарить Саске секс-игрушку на день рождения. Саске до сих пор никому — даже Итачи — не сказал, что встречается с Наруто; конечно, в семье Учиха ходили догадки, после того как стали появляться засосы, но Саске продолжал хранить молчание, когда его спрашивали, деликатно или напрямую. Итачи не знал, почему Саске не решался никому рассказать. Наруто уже практически был членом семьи, поэтому Саске не нужно было беспокоиться примут ли Наруто, а Итачи много лет назад признался, что он гоморомантик, и его сразу же приняли, поэтому Саске не нужно было беспокоиться о том, что Наруто — мужчина. Итачи подозревал, что Саске держит Наруто в секрете из-за неуместной гордости, как и многие другие аспекты их отношений. Итак, Итачи купил вибратор (и упаковку презервативов и смазки, потому что он не был уверен, что Наруто и Саске были умными и осторожными в этом вопросе). Он думал, возможно ошибочно, что вибратор покажет Саске, что Итачи поддерживает его ориентацию и его отношения без необходимости вступать в спор с Саске и выпытывать у него правду. (Выпытать правду у Саске было нелегко с тех пор, как Саске перешел в старшую школу). Обида Саске была дополнительным бонусом, если не мотивирующим фактором; Итачи съехал из дома, когда Саске было пятнадцать, и, хотя он часто навещал его, прошло много лет с тех пор, как Итачи выполнял свой самый священный долг — быть старшим братом. Предсказуемо, когда Саске открыл подарок Итачи, он стал красным, как помидор. Итачи расхохотался, когда Саске не удалось помешать матери увидеть, что было в коробке; Микото прищелкнула языком, прежде чем провести рукой по волосам Саске и сказать: — Ну, я уверена, что тебе и Наруто, по крайней мере, понравится. Комментарий матери заставил Итачи расхохотаться еще сильнее — его садистские наклонности были генетическими, и он определенно унаследовал их не от отца, — а Саске смущенно вскрикнул. Очевидно, их мать и мать Наруто знали обо всем с самого начала, и обе они ждали, когда Саске и Наруто будут готовы рассказать им об этом. — И благодаря твоему брату я только что проиграла Кушине немалую сумму денег, — вздохнула Микото. — Я была уверена, что ты ничего не скажешь об этом, пока не покинешь дом, но кажется, кто-то тебя вынудил. Чего, однако, Итачи не предвидел, так это того, что Саске и Наруто будут использовать вибратор. Иногда его асексуальность была его врагом. Вероятность того, что Саске и Наруто воспользуются его подарком, едва ли приходила ему в голову; мимолетная мысль о том, что они могут это сделать, была сразу же отброшена, он был уверен, что смущение Саске пересилит его любопытство. Умом он понимал, для чего должен использоваться вибратор, но вместо того, чтобы использовать его по прямому назначению, он использовал его в шутку. Шутка, похоже, адресовалась Итачи. Он купил вибратор в промежутке между тем, как Саске и Наруто наконец-то сошлись, и тем днем, когда Саске переехал в квартиру, и еще не знал, что ни один из них не думает о том, где они находятся, когда у них поднимается настроение. Если бы он знал — что ж, что сделано, то сделано, и Итачи оставалось только сожалеть.***
— Не могу поверить, — потрясенно говорит Наруто. — Он чертовски подходит. На короткую секунду Итачи пребывает в блаженном замешательстве и ничего не понимает. Он не знает, о чем говорит Наруто и что за жужжание доносится из комнаты Саске. Любопытствуя, он заглядывает в приоткрытую дверь. Итачи тут же жалеет, что сделал это. — Уннх, — скулит Саске вместо своего типичного саркастического ответа, но загадка, почему — вовсе не загадка. В его задницу погружен до боли знакомый вибратор, его дырочка растянута вокруг его внушительного размера, а фальшивые, ярко-фиолетовые желейные шарики игрушки покачиваются от силы вибраций. Наруто, должно быть, выкрутил мощность до упора, чтобы колебания были такими мощными. — Блядь, — стонет Наруто, прижимая большой палец к концу вибратора и надавливая. Минутное усиление давления заставляет все тело Саске дернуться; вероятно, ощущения более впечатляющие, чем выглядит. — Это так чертовски горячо, Саске, почему мы не сделали этого раньше… Руки Саске сжимают простыни в кулаки, а его расфокусированный взгляд устремлен на белый отшпаклеванный потолок. Его рот безвольно открыт. Румянец сполз по его лицу и горлу на грудь. Его соски твердые, а член такой тяжелый и налитой, что, наверное, причиняет боль. — Я заставлю тебя кончить вот так. — Наруто покачивает большим пальцем вибратор, и бедра Саске поднимаются и опускаются в такт движениям. — Потом я оставлю его, пока ты снова не будешь готов, а потом трахну тебя, потому что, даже если тебе и понравился искусственный член, мой член тебе нравится больше, и я сделаю тебя мокрым и грязным от моей спермы, прежде чем засуну его обратно, и… — Тогда сделай это, — перебивает Саске, скорее отчаянно, чем требовательно. Его губы красные и блестящие от слюны. — Сделай это и, блядь, заткнись… Когда Наруто тянется к торчащему концу вибратора, Итачи просовывает голову в их комнату и говорит: — Эй, ребята, в следующий раз, когда будете извращаться, не забудьте, пожалуйста, закрыть дверь. — Господи, мать твою, — визжит Наруто, подпрыгивая на метр в воздух и падая с кровати, в то время как Саске запоздало прикрывается и кричит, заливаясь красным цветом: — Закрой эту чертову дверь! — Сами закрывайте эту чертову дверь, — отвечает Итачи. Он не питает иллюзий, что этот урок решит его проблему случайного (и нежелательного) вуайеризма — ничего, кроме чуда, это не решит, — но, возможно, если ему повезет, он не увидит ни одного незапланированного напряженного члена в течение рекордно долгой недели. С надеждой на будущее и с последним веселым взглядом Итачи оставляет Саске и Наруто предаваться унижениям.***
— Так плохо, да? — Кисаме усмехается, глядя, как Итачи возится с пуговицами на пальто Кисаме, как только они оказываются за дверью. Они оба пьяны — Итачи гораздо больше, чем Кисаме, и обычно безупречная координация Итачи нарушена. Когда Кисаме пытается взять на себя инициативу, он шипит сквозь зубы, что заставляет Кисаме только сильнее рассмеяться. — Такой упрямый, — с нежностью говорит он, криво улыбаясь, зачесывая прядь волос за ухо Итачи. Его пальцы, теплые от плотных рукавиц, обжигают холодную кожу Итачи. Пальто Кисаме и Итачи успевают зацепиться за спинку кухонного стула, их ботинки оказываются в непосредственной близости от шкафа, но остальная одежда без раздумий разбрасывается в стороны. Потрепанный свитер и рваные джинсы Кисаме без малейшего шороха падают на ковер; его дырявая футболка команды по плаванию и толстые шерстяные носки приземляются на кресло; а его хлопковые боксеры, потрепанные временем и частым использованием, засовываются за диванную подушку. — Черт, у тебя руки ледяные, — задыхается Кисаме, когда Итачи прикасается к нему, и рельефные мышцы его живота вздрагивают. — Мне сделать тебе новую пару перчаток или… — Тихо, — приказывает Итачи. Хотя Кисаме подчиняется, его ухмылка по-прежнему говорит о многом. В ответ Итачи щипает нежную кожу на нижней стороне руки Кисаме. После их первой неудачной попытки быть вместе, Итачи и Кисаме прокладывали свой путь посредством компромисса с удивительным терпением и пониманием. Кисаме узнал все границы Итачи, а Итачи научился помогать Кисаме, не ставя себя в неудобное положение. Сегодня они владеют этим искусством в совершенстве, даже когда далеко не трезвы, и именно этой близостью Итачи наслаждается, когда Кисаме целует его в губы, изредка покусывая, а его крепкие кулаки погружаются в длинные волосы Итачи. — Я хочу забраться тебе под кожу, — бормочет Итачи, проводя ладонями по плотным бокам Кисаме, мышцы пульсируют под царапающими ногтями. Кисаме шипит от явного возбуждения, но Итачи не возражает: они оба получают от прикосновений то, что хотят и в чем нуждаются. — Это жутко? — Ты жуткий, когда в стельку пьяный, — говорит Кисаме, прижимаясь к виску Итачи. — Я привык к этому. Итачи хмыкает, его пальцы скользят по выраженным тазовым косточкам Кисаме. Кожа Кисаме гладкая и темная, и теплая, и Итачи наслаждается осознанием того, что он может прикасаться к Кисаме, когда захочет, и что Кисаме хочет его. Итачи никогда не был особенно неуверенным в себе, но знание того, что Кисаме хочет его так же сильно, как и он хочет Кисаме, очень его подбадривает. — Я действительно чертовски тверд, — стонет Кисаме, когда Итачи проводит руками по бедрам Кисаме. Грубые волоски приятно царапают ладони Итачи. — Диван? — М-м-м, — снова хмыкает Итачи. Выпитое ранее спиртное разворошило его разум по углам и сделало его конечности вялыми. Кисаме усаживает его на диван, и Итачи понимает, что не может винить в тепле, разливающимся в груди, и невесомости в руках только свое опьянение. Они оказываются на потрепанном диване, голова Кисаме на коленях Итачи, Кисаме дергает свой толстый член в шершавых руках, стонет и дергается, подталкивая себя к оргазму. Его ноги раздвинуты, одна нога упирается в пол, а другая упирается в подлокотник, и его член фиолетово-черный между темными пальцами, и это было так откровенно сексуально, что Итачи должен был бы чувствовать себя неловко, — но он не чувствует. Дело может быть в том, что Кисаме не прикасается к нему с намерением, или в том, что Итачи полностью одет и больше наблюдает, чем участвует, но он сидит довольный, запустив пальцы в волосы Кисаме. В его груди разливается тепло, когда он смотрит, как Кисаме мастурбирует. В этом разница между тем, что было у Итачи с Шисуи; в то время как Шисуи брал, Кисаме отдает Итачи эту интимную часть себя, доверяет ее Итачи, и это — это то, чего Итачи хочет больше всего на свете. — Блядь, — стонет Кисаме, длинная часть его тела извивается и сокращается, приближаясь к оргазму. Он вжимается лицом во внутреннюю часть бедра Итачи, зажмуривает глаза, его широко раскрытый рот захлопывается. — Блядь, блядь, блядь… Кисаме хрипит, когда кончает, крепко сжимая член одной рукой, а другой перетягивая огромные яйца. Его бедра инстинктивно дергаются вверх, а сперма, густая и белая, разбрызгивается по его подергивающемуся животу. Даже если это зрелище не возбуждает Итачи, он все равно ценит то, как выглядит Кисаме, и гордится тем, что помог Кисаме почувствовать себя хорошо. Он издает тихий гортанный звук удовольствия, как вдруг Наруто восклицает: — О мой Бог! Итачи переводит взгляд с сытой улыбки Кисаме на дуэт у главного входа, его зрение плывет от резкого движения. Он все еще очень пьян, он знает, вот почему он не слышал, как они вошли. Оба таращатся, словно не в силах оторвать взгляд. — Привет, — самодовольно приветствует Кисаме, отпустив свои гениталии и потягиваясь. — Давно там? Подстегнутый комментарием Кисаме, Саске убегает в свою спальню, на его лице застыла гримаса ужаса, и он захлопывает за собой дверь. Кисаме, посмеиваясь над реакцией Саске, встает с дивана, потягивается, хлопает по плечу застывшего Наруто и идет в ванную, чтобы привести себя в порядок, в то время как Итачи встает и подбирает с пола одежду Кисаме. Это кажется правильным поступком, даже если он все еще немного шатается на ногах. — О мой Бог, — снова взвизгивает Наруто, находясь в вечной петле недоумения. Итачи удивляется его смущению; похоже, в этот раз не он вошел в дом. — О мой Бог. — Ты сломался? — спрашивает Итачи, не поднимая глаз от мягкой рубашки в своих руках. Она пахнет дезодорантом Кисаме. — Я точно знаю, что ты уже видел член. Наруто задыхается: — Но вы не… — затем слова покидают его, и он беспомощным жестом показывает на диван, как будто это поможет ему озвучить путаницу своих мыслей. Итачи пожимает плечами, берет носки Кисаме и говорит: — Я нет. — Но вы были… — Я не был. — Но он был… — Да, он был. — Итачи ухмыляется, возможно, более злорадно, чем следовало бы, и с большим количеством зубов, чего бы не сделал, будь он совершенно трезв, но, блядь, смена позиций — честная игра. — Ему нравится, когда я с ним, а мне нравится быть рядом с ним. — О, — говорит Наруто, его глаза широко раскрыты и полны безумия. Затем, с задумчивой и озадаченной гримасой, он медленно спрашивает: — Это то, что ты чувствуешь, когда?.. Итачи поднимает бровь, и Наруто бледнеет еще больше, что впечатляет, учитывая, что он уже белый от шока под своей вечно загорелой кожей. — Я больше никогда не буду оставлять дверь открытой, — шепчет он. — Приятно слышать, — говорит Итачи и уходит, чтобы отдать Кисаме его одежду.***
По правде говоря, большую часть времени Итачи не уличает своих младших братьев за откровенными выходками. Конечно, Саске и Наруто попадаются ему на глаза с пугающей частотой, но когда он все же сталкивается с ними, они либо трутся друг о друга на кухне, либо лапают друг друга в гостиной. Если бы он не видел воочию, как быстро и легко они увлекаются друг другом, Итачи мог бы подумать, что они делают это специально. (Итачи надеется, что то количество секса, которым они занимаются, является следствием того, что им девятнадцать лет. Однако он знает, что его надежда напрасна, потому что количество секса, которым занимаются Саске и Наруто, является следствием того, что они — Саске и Наруто, а не следствием возраста. Итачи молча смиряется с тем, что всю жизнь будет вынужден терпеть открытые публичные ласки). Конечно, Итачи мельком видел твердый член больше, чем когда-либо хотел или ожидал. И хотя подобные эпизоды, как правило, немного неудобны для всех участников, как в тот раз, когда Наруто и Саске решили, что подрочить друг другу в прихожей — хорошая идея, Итачи это не особенно волнует. Саске — его младший брат, а Наруто уже достаточно давно занимает почетное место в семье Учиха, и их твердые члены так же обыденны и не впечатляют Итачи, как и любой другой твердый член. Или, как сказал Кисаме через плечо Итачи, когда Саске и Наруто поспешно прикрывали свои интимные места: — Не то чтобы мы не видели этого раньше. Итачи может не обращать внимания на неистовые метания и отмахиваться от них, пожимая плечами, или получать удовольствие, прерывая их (редко личные) личные моменты. Они закончили школу несколько месяцев назад, и Саске впервые уехал из дома — Наруто все еще живет дома, поэтому он бывает в квартире шесть дней из семи — и уединение стало пьянящим. Даже Итачи, который редко одевается меньше чем в пару слоев плюс кардиган, сшитый Кисаме много лет назад, неделями слонялся по дому в одних боксерах, просто потому что мог. Но вот что Итачи не мог игнорировать, так это вот это: Саске лежит на кровати, его волосы прилипли к раскрасневшимся щекам, ногти впиваются в плечи Наруто, а Наруто осыпает сухими, благоговейными и затяжными поцелуями веки Саске, его виски, впадинку челюсти за ухом. — Я так сильно тебя люблю, — шепчет Наруто, полный искренности. — Я люблю тебя так, так сильно. Итачи не завидует сексуальной жизни Саске и Наруто — он не завидует и их роману, потому что у него есть Кисаме, его семья и его собственный круг друзей, и это все, чего он хочет и в чем нуждается — но эта нежность испепеляет его и заставляет его гореть. Это зависть, рожденная не от желания, а от любопытства, и она пройдет, как это всегда бывает. — Еще раз, скажи мне еще раз, — его руки отцепляются от плеч Наруто лишь затем, чтобы вцепиться в его волосы, длинные золотистые пряди Наруто путаются меж его пальцев. Его бледные ноги сжимают бедра Наруто; Наруто полностью внутри него, не в силах войти глубже и не желая двигаться. — Я люблю тебя. — Никогда не оставляй меня, — умоляет Саске, слова звучат странно-невнятно. Его голос тоненький, хрупкий и тяжелее, чем все, что Итачи когда-либо слышал. — Ты не можешь… — Я не могу, — прерывает Наруто, поднимая голову от татуированного горла Саске и убирая с его лица спутанные пряди волос. Их взгляды встречаются и, теперь уже немигающие, не отпускают друг друга. — Ты должен знать, что я не могу. Никогда, никогда, никогда, никогда, никогда… Неважно, что Саске и Наруто обнажены и возбуждены, что они толкаются, как звери, потому что эти вещи искусственны, это напускная декорация, и хотя они личные, они не тайные. Но это — то, как они смотрят друг на друга, когда никого нет рядом — это то, что Итачи не должен видеть. Одно дело — знать умом, что Саске и Наруто любят друг друга слишком глубоко и сильно, но совсем другое — знать это наверняка, быть свидетелем этого. — Никогда, — бормочет Саске. — Никогда, — обещает Наруто и, насмотревшись, Итачи отворачивается от открытой двери.***
Саске и Наруто всегда вызывали и будут вызывать друг в друге самые худшие чувства. Они оба упрямы и вспыльчивы, хотя и по-разному; они подначивают друг друга, оскорбляют друг друга и постоянно ссорятся из-за самых банальных, бессмысленных вещей; а их предпочтение действовать, а не говорить создает больше проблем, чем предотвращает. Но, несмотря на это, Саске и Наруто всегда были и будут лучше вместе. Они могут проявлять друг в друге худшее, но также и лучшее. При всех своих сходствах и различиях они одновременно бросают вызов и дополняют друг друга. Саске позволяет себе быть менее идеальным, когда он с Наруто; Наруто забывает, что ему не нужно постоянно притворяться, что он в порядке; и когда они вместе, они настолько «влюблены», что инди-романтические фильмы мечтают их повторить. И даже несмотря на непреднамеренный эксгибиционизм, Итачи счастлив за них.