-хён?

Чонгук пружинистым шагом пересекает порог и закрывает за собой дверь квартиры, оказываясь в темноте. На часах около восьми, Тэхен должен быть дома. Наверняка читает очередной отчет, попивая колу без сахара из вычурного хрустального бокала, облаченный в любимую клетчатую пижаму, которую Чонгук в шутку зовет «анти-секс». В шутку, потому что, во-первых, он никогда бы не посмел навязывать свое мнение касательно тэхенова стиля, а во-вторых — если бы у слов «секс» и «роскошь» было имя, оно бы определенно звучало как «Тэхен». За все двадцать восемь лет жизни Чонгук еще не встречал человека, который являлся бы воплощением этих понятий сильнее, словно Тэхен обладает некой магией превращать в роскошь все, к чему прикасается, даже если это дурацкая клетчатая пижама. И если начистоту, Чонгуку совершенно плевать, во что тот одет. Он бросает дипломат с бумагами куда-то на пол, скидывает ботинки, отправляет на вешалку пальто. Словно у себя дома. Узнай его папа, что Чонгук практически живет у омеги, с которым не состоит в романтических отношениях, схватился бы за сердце и начал причитать о распущенности и честном поведении альфы. Впрочем, познакомься он с Тэхеном, причитать бы начал уже по другому поводу. Не то чтобы он когда-либо собирался их знакомить, но… Чонгук хмыкает этим забавным мыслям и направляется в гостиную. Свет в коридоре не горит, но дорога известна ему слишком хорошо — заплутать невозможно. Звуки классической музыки и слабое свечение из гостиной подсказывают, что хозяина квартиры он найдет именно там. — Устал? — утопающий в большом мягком кресле Тэхен поднимает голову, едва Чонгук входит в комнату. В его руках папка с документами (как и ожидалось), на носу очки в тонкой оправе, а волосы в легком беспорядке: видимо, ерошил по привычке, раздумывая над очередной бизнес-задачей. В полумраке домашней обстановки он выглядел бы даже уютно, если бы не привычно острый взгляд, которым он окидывает Чонгука с ног до головы. — Тяжелый выдался день, — тот расстегивает пуговицу на пиджаке, стягивает его с плеч и не глядя бросает в сторону огромного дивана. Дергает узел галстука-удавки — через пару секунд тот улетает вслед за пиджаком. Тэхен следит за его рваными движениями, барабаня пальцами по колену, и произносит с одному ему присущей мягкой твердостью: — Иди сюда. Чонгук не смеет сопротивляться. Нависает над креслом, упершись ладонями в подлокотники, и с благодарностью принимает приветственный поцелуй. Тэхен касается его почти целомудренно, не пытаясь проникнуть в рот языком, и легко поглаживает по щеке тыльной стороной ладони. — Ты на взводе, — говорит он, отстранившись, — твой запах пропитан напряжением. Не заключили сегодня договор? — Чертовы китайцы, — Чонгук ластится к теплой руке, как послушный щенок, — только воду льют, а сами уходят от ответа и выдвигают все новые условия. Я уже начинаю подумывать послать их в жопу дикобраза и поискать новых поставщиков, но у этих мудил лучшие цены и продукция, — одно воспоминание о провалившихся переговорах заставляет заводиться. — Черт, бесит. — О чем я говорил тебе, Чонгуки? — Тэхен скользит по его губам большим пальцем, кончиком ногтя легонько царапает родинку под нижней. — Повтори. — Мы нужны им не меньше, чем они нам. — Хорошо. Еще? — Если условия партнеров становятся слишком хитровыебанными, на хуй их. Тэхен удовлетворенно улыбается: — Какой умный малыш, — он снимает очки и прикрывает глаза. — Поцелуй меня. Чонгук почти невесомо касается его губ своими, не зная, как много ему сейчас позволено. Они целуются долго и по обыкновению горячо, но ни один поцелуй не способен заглушить досаду и неудовлетворение, царапающие чонгуковы ребра изнутри — для этого ему нужно больше. Гораздо больше. И Тэхен, конечно же, это чувствует. Он толкает Чонгука в грудь, побуждая отстраниться, собирает разложенные на коленях бумаги и, встав с кресла, относит их к письменному столу у окна. — Тебе нужно успокоиться, — произносит Тэхен, обернувшись. Он поворачивается спиной к столу и опирается на столешницу руками. Чонгук понимает приказ без лишних слов — подходит вплотную, а после плавно соскальзывает на колени. Тэхен смотрит на него сверху вниз — вид привычный и донельзя желанный — гладит по щеке с искренней заботой. — Давай, малыш, ты знаешь, что делать. Без рук, помнишь? Чонгук кивает: он знает. Знает слишком хорошо. Он кладет руки на тэхеновы бедра, гладит их через тонкую ткань шелковых домашних брюк, а после стягивает резинку вниз, высвобождая мягкий член, и касается губами гладко выбритой кожи. Головка, скрытая до поры крайней плотью, ложится на язык так правильно, словно Чонгук был рожден для того, чтобы брать у Тэхена в рот. Он размашисто лижет ствол, прежде чем принять его на всю длину и начать ритмично двигать головой. Тэхен над ним выдыхает, вплетает в волосы пальцы, поощряя. Его член вскоре начинает стремительно увеличиваться в размерах, распирая изнутри, и, боже, как сильно Чонгуку это нравится. — Малыш, — хватка в волосах становится жестче, требовательней. Чонгук понимает без слов и послушно расслабляет глотку. Тэхен аккуратно, но уверенно заполняет его одним толчком, заставляя уткнуться носом в лобок, и замирает. Все чонгуково естество сосредоточено сейчас вокруг чужого члена, голова пустеет почти до звона, и это именно то, чего он так желал. Освободиться от давящих мыслей о сегодняшнем провале, от неудовлетворенности собой, от необходимости лавировать меж потоков словесной воды партнеров и контролировать все и вся. Как же хорошо. Чонгук чувствует себя бабочкой, распятой на игле — ни двинуться, ни вдохнуть — абсолютная беспомощность. Контроль полностью в руках Тэхена, и он передает его с радостью. Тот всегда знает, что нужно сделать, чтобы хорошо было обоим, и Чонгуку нравится быть под его контролем. Нравится, когда Тэхен заполняет его до конца — в каждом из смыслов; нравится, когда связывает и двигается на нем так, как захочет сам; нравится доставлять ему именно то удовольствие, которое Тэхен хочет получить. Внутри разгорается костер; от невероятного ощущения заполненности собственная плоть тоже начинает твердеть. Тэхен подается назад, а после вновь заполняет его — сильно, но аккуратно, чтобы не навредить. Чонгука эта бережность заводит окончательно. Он вскидывает на Тэхена слезящиеся глаза — проверить, хорошо ли ему. Выступившая испарина, излом бровей, закушенная губа и сильная хватка в волосах говорят ему больше слов, и все же: — Ты так хорошо справляешься, — рваным выдохом с полных губ. — Самый лучший, самый красивый, самый старательный, — несмотря на накатывающее удовольствие, Тэхен не сбивается с ритма. — Потрогай себя, малыш. Брюки не снимай. Чонгук послушно опускает ладонь на свой пах. Член давит на ширинку — немного больно, но дискомфорт заводит тоже. Он гладит себя, пытаясь подстроиться под ритм, в котором его трахает Тэхен, но выходит рвано и беспорядочно. Чонгук чувствует себя на грани; он изливается, чувствуя наслаждение и блаженную пустоту. Член покидает его рот, Тэхен додрачивает себе в кулак, коротко простонав на пике, а после тянется к стоящей на столе упаковке салфеток. Чонгук следит за тем, как он вытирает руку, не смея подняться с колен без разрешения — Тэхен бросает грязную салфетку в мусорное ведро у стола и наклоняется к нему за поцелуем. — Если твой рот так хорошо справляется с моим членом, — шепчет он, облизав напоследок чонгуковы губы, — то с убеждением каких-то китайцев он точно справится, — он выпрямляется и, подтянув брюки, уходит в сторону кухни. — Иди в душ, малыш. Обсудим стратегию дальнейших переговоров за ужином. Чонгук поднимается; ноги покалывает от долгого сидения на коленях, в штанах влажно, а челюсть и горло немного побаливают. Пожалуй, в следующий раз все же стоит использовать смазку. — Ты ждал меня, чтобы поужинать? — спрашивает он вслед. — Да, с тобой еда всегда вкуснее, — отвечает Тэхен, ничуть не смущаясь. — Не задерживайся, второй раз греть не буду. Чонгук едва заметно улыбается: Тэхен никогда не скупится в выражении привязанности, но получить очередное ее подтверждение приятно всегда. За четыре года их неромантические отношения стали по-настоящему близкими, и Чонгуку это нравится. Меж ними нет наивных обещаний быть вместе до гроба, нет долга, обязательств или зависимости — Чонгук может быть с кем угодно без чувства вины или обид, но выбирает быть здесь, потому что ему классно с Тэхеном, и он знает, что это взаимно. Тэхен на своем примере показал Чонгуку, каково это — знать себя, принимать себя со всеми желаниями, ошибками или глупостями. Пить колу из хрустального бокала, надеть на деловую встречу малиновый костюм, зарабатывать большие деньги и с удовольствием их тратить, не общаться с токсичными родственниками, доминировать в постели, не хотеть детей в тридцать пять и многое, многое другое, о чем раньше Чонгук всегда слышал «так быть не должно». Именно с Тэхеном он осознал, что за пределами его суждений простирается необъятный космос, полный волшебства и открытий. Узнай его папа о Тэхене, точно бы схватился за сердце, начал причитать о приличиях и обозвал их обоих бесстыдниками. В чем-то он был бы, конечно, прав: у них с Тэхеном нет пронизывающего естество стыда, вынуждающего прятаться в самый темный и дальний угол в страхе осуждения и критики, быть удобным, терпеливым и очень несчастным человеком. Вот они свободны.