Вопрос напоследок

      Говорят, человек может бесконечно любоваться тремя вещами: как горит огонь, как течёт вода, и как улыбается любимый человек. Раньше Чарльз Лоннит подписался бы под всеми пунктами, но обстоятельства последних дней заставили несколько пересмотреть взгляд на вещи: любимая работа улыбалась все реже, от раскаленного жаром железа до сих пор покалывало в подушечках пальцев, а соваться в воду после вынужденной «прогулки» по озеру желания не было и подавно. Возможно, сейчас Кейт в очередной раз назвала бы его трусом, но, пока воспоминания о произошедшем ясные и чёткие, Чарли выбирает бегство.       За пару ночей, что дознаватели держали их в участке, Чикаго ни капли не изменился; такой же прекрасный, местами шумный и криминально-опасный. В последнем, к сожалению, их пятёрке не посчастливилось удостовериться лично.       Лоннит щурится и отходит от окна, когда солнце, отражающееся от безмятежной глади озера Мичиган, начинает слепить: в плотном графике никак не получалось выделить время и заказать жалюзи; теперь же они не понадобятся вовсе — последнее предупреждение о просрочке платежа по аренде пришло в день отъезда. Чарли окидывает взглядом непривычно прибранный кабинет: шкафы со стеклянными дверцами пустуют, а картонные коробки с аппаратурой и архивной документацией «Лоннит Интертеймент» составлены у двери — часть из них Чарли заберёт с собой, другую же самое время отправить на свалку.       Сюжет о копии знаменитого «замка смерти», едва не стоивший им жизней, был последним шансом студии. Конечно, группа попала на телевидение, но совсем не так, как ожидала: вместо документального выпуска с высокими рейтингами и солидным гонораром — пятиминутный репортаж в утренних новостях, да несколько громких статей в газетах.       Чарли вздыхает и, в пару широких шагов обогнув маленький, но уютный, кабинет, присаживается за стол. На его поверхности в кои-то веке не царит творческий беспорядок; бумажные заметки, наметки идей и будущих сюжетов метафорически задвинуты в дальний ящик. На самом углу тонкая стопка желтоватых бумажных листов — наскоро подписанные заявления на увольнение. Кейт — лицо их шоу — не стала даже забирать вещи, Эрин и Джейми управились за день, Марк же долго копошился: заглядывал каждый день забрать то одно, то другое, но Чарли знал настоящую причину этих визитов. Хороший парень пытался подбодрить директора, оставшегося одного и теперь, как капитан, идущего на дно со своим кораблём.       В ожидании машины, нанятой вывести скопившийся за несколько лет хлам, Чарли по привычке тянется к карману, но вместо сигарет вытаскивает полупустую пачку никотиновых леденцов. Он не знает, сколько протянет на одной только силе воли, но собирается попробовать, пока она сильна.       Стук в дверь застает Чарли врасплох. Леденец, зажатый между зубов, щёлкает и растрескивается. От резкого движения Чарли морщится и поднимается с места, ожидая увидеть на пороге водителя-грузчика или сердобольного Марка.       За дверью оказывается ни тот, ни другой. Высокий крепкий мужчина в деловом костюме и с дипломатом подмышкой сдержанно улыбается и с излишним, на взгляд Чарли, энтузиазмом протягивает руку.       — Чарльз Лоннит, счастлив познакомиться с вами! Мэтт Нумеджер, «Чикаго сегодня», — для человека столь внушительного внешнего вида голос у него оказывается неожиданно мягким, вкрадчивым даже, с то и дело пробивающейся хрипотцой. — После выходных город просто на ушах стоит! Новостные передачи бьют все рейтинги, и для нас будет огромной честью, если вы согласитесь дать небольшое интервью.       — Вы выбрали не самое удачное время, — Чарли обводит рукой нагромождение коробок у двери, — я сегодня немного занят.       — Это недолго, уверяю вас. Позволите?       Чарли тяжело вздыхает и отходит в сторону, пропуская настойчивого журналиста в кабинет, а затем закрывает дверь. В приватности нет нужды, ведь все, кто мог подслушать, уже разъехались, но выработанную с годами привычку не вытравить одним днем. Где-то в голове пробегает и тут же гаснет мысль, что запасной путь отхода оставить все же стоило.       — Присаживайтесь. Кофе, к сожалению, не предложу, — Лоннит проходит следом и, дождавшись, пока гость устроится поудобнее в кресле напротив, садится за рабочее место, складывая руки перед собой. — Так откуда такой интерес к моей персоне?       — Видите ли, мистер Лоннит, в наше спокойное время люди все чаще обращаются к прошлому, отыскивая истории, что помогут пробудить тягу к жизни в настоящем. Разрушительные стихийные бедствия, катастрофы, паранормальные явления и, конечно же, будоражащие кровь убийства... Читатели получают свою дозу адреналина, утоляя любопытство, но при этом оставаясь в безопасности и, порой, даже не задумываясь, как обстояли дела на самом деле. Ваш... несостоявшийся сюжет — одна из таких историй. Её хочется услышать из первых уст.       — Сомневаюсь, что читателей «Чикаго сегодня» интересует что-то, помимо уплаты налогов и способов заработать на жизнь.       — Вы будете удивлены.       Нумеджер кивает сам себе и, вытащив из уложенного на колени дипломата пару листов, передаёт их Лонниту. Чарли достаточно поверхностного осмотра, чтобы понять, что перед ним самый обыкновенный контракт, какие он, работая на телевидении, не единожды подписывал: стандартные права и обязанности можно пролистать, а вот на пункте о вознаграждении стоит задержаться подольше. Чарли хмурится и поднимает глаза от бумаг: — Не многовато ли за интервью?       — Включена плата за сопутствующий моральный ущерб. В издательстве понимают, что говорить и вспоминать о подобном нелегко.       Лоннит хмыкает — понимают они, как же, — но, ещё раз пробежавшись глазами по ровным строчкам, ставит уверенную подпись в конце страницы. Деньги сейчас не помешают, да и в одной из книг по психологии, что совала ему Уайлдер, утверждалось, что выговориться полезно в борьбе с тревожностью. Даже учитывая, что по указаниям следователей рассказать он может далеко не обо всем. Журналист улыбается, принимая бумаги и пряча их в портфель; взамен на столе оказываются маленькая записная книжка и серебристая коробочка-диктофон.       — Расскажите, с чего все началось.       Чарли закатывает глаза: как на допросе, никакой фантазии.       — Как вы наверняка знаете, наш последний выпуск был посвящён Генри Холмсу и не вызвал большого интереса у общественности. Через несколько дней со мной связался человек, дальний родственник которого был большим поклонником Холмса, и пригласил в копию «замка смерти». Он собирался открыть выставку...       — Аттракцион.       — Что?       — Он собирался открыть аттракцион, — Нумеджер пожимает плечами. — Передали в новостях.       — В любом случае, при встрече он вёл себя странно, торопился и нервничал. Ребята обратили внимание, да и меня, честно говоря, немного встревожило такое поведение, но любопытство и желание снять что-то действительно уникальное... Искусство — вся моя жизнь, я не мог упустить этот шанс.       — Поэтично. Всем творцам в некоторой степени свойственна гордыня, правда? Продолжайте, что вы можете сказать об отеле?       Снисходительный тон, которым сопровождается последняя фраза, Чарли совсем не нравится. Он кидает возмущенный взгляд в сторону журналиста, но тот лишь улыбается уголками губ в ответ; его невозмутимость и наглость начинают действовать на нервы. Чарли и раньше не был особенно терпеливым, но без привычной сигареты в зубах сдерживать себя становится тяжелее.       — Потрясает в той же степени, что ужасает. Идеальная копия. Многие локации были заброшены, не достроены, но сам масштаб невероятный: детали, что я видел на архивных фотографиях, были воспроизведены в точности. Тогда я решил, что сорвал джекпот, в голове крутились мысли о сценарии, как выстроить кадр, куда обратить внимание зрителя — не терпелось начать. Но, к сожалению, у меня не было времени насладиться видами, большую часть пришлось провести в катакомбах в попытках выжить.       На секунду кажется, что глаза Нумеджера светятся гордостью, а пластиковая улыбка, словно приклеенная к лицу, становится искренней.       — Позже хозяин пригласил нас на ужин, но сам не явился. Моя коллега видела, как он спешно покинул остров незадолго до этого, и мы остались одни. Как мы думали.       — Что вы имеете в виду?       — Отель был полон кукол; аниматроников, похожих на нас. Он создавал сцены с их участием. Несложно догадаться, откуда брались сюжеты, — Чарли опускает глаза, нервно заламывая пальцы скрепленных в замок рук. — Он убил человека на моих глазах, а я ничего не сделал.       Тишина затягивается; Нумеджер глядит на него сочувствующе, прежде чем потянуться к дипломату.       — Сигарету не желаете? — Чарли качает головой. — А я, с вашего позволения, закурю.       Он не возражает. Запалив сигарету от спички, Нумеджер затягивается с шумным вздохом. Огонек тлеет на кончике зажатой в узких губах сигареты. Молочно-белый дым просачивается наружу и быстро распространяется по небольшому помещению, проникает в ноздри, вызывая желание снова почувствовать привычную никотиновую горечь на языке. Лоннит узнаёт запах еще до того, как Нумеджер выкладывает на стол потрепанную пачку «PRAIRIE». В горле возникает ком, Чарли тяжело сглатывает:       — Я раньше курил такие же.       — Какое совпадение! Почему перестали?       — Обжегся.       — Что ж, разное случается. Продолжим, мистер Лоннит. Как вы считаете, уместно ли геройствовать в подобной ситуации?       — О чем вы?       — О том, что, как вы выразились, вы ничего не сделали. Уместно ли проявлять доблесть и геройствовать, пытаясь спасти чужую жизнь, когда на кону ваша собственная?       Интонация журналиста не меняется, только в словах все равно ощущается угроза. Чарли не хочет думать о долбаной паранойе, но паника накатывает с новой силой: по спине бегут мурашки, и он крепче сжимает в кулаки дрожащие холодные пальцы. Глаза невольно мечутся с человека напротив на дальнюю стену: кнопка вызова охраны на приборной панели у двери, рядом с датчиком сигнализации.       — Мы бы не выжили, если не помогали друг другу.       — Да, разумеется, но был ли в этом смысл, если конец предрешен?       Нумеджер поднимает голову, выпускает изо рта дым, а затем тушит сигарету, с силой вдавливая ее в стопку заявлений.       — Думаю, на сегодня достаточно. Уходите или я вызову охрану, — стараясь сохранять спокойствие в голосе, Чарли встает из-за стола, но скованное неясным предчувствием тело не может сдвинуться с места, так и остается стоять, держась лишь за спинку стула. Маленький кабинет мгновенно превращается в огромный; он четко понимает, что не успеет добраться до двери. Нумеджер поднимается, обходит стол нарочито неторопливо и останавливается напротив. На плечо опускается тяжелая ладонь, сжимает тонкими пальцами почти до боли. В стеклянных глазах напротив никаких эмоций, прямо как тогда.       — Нет нужды. Вопрос напоследок, мистер Лоннит. Ваш нос уже зажил?