Unholy

One, two, three, got em lined up at her door She loves em on their knees, whining, begging her for more Give me love, give me passion, she wants to see you bleed She’ll give you what you want but only if you plead (“say please”)

      Лед сковывал жизнь граццканцев в Хиденлее, с мастерством ювелира вставляя пинцетом между спиц колес сверкающие железные сосульки. Дмитрий Сергеевич — сажень в плечах и тело-поле вспаханное белыми шрамами — щедро сыпал кровавой перчаткой звонкое золото в карманы тысяч вдов в обмен на благосклонность и пересмотр симметричного возмездия краснопогонным. Крепко держаться за треугольные вожжи: золото, кровь и надежда, — первый урок для Марии. Второй урок — не упускать свои; теряя контроль, лучше приблизить, чем отдалить.       Ей по наследству достались кровавые перчатки по самый локоть: не каждый граццканский молодец или хиденлейская воительница сдадутся под ласковыми увещеваниями, поэтому надобно заботливо подбирать инструментарий иного рода в темноте подвалов с мерными хлопками падающих капель об лужу: пряник, кнут, скальпель, натянутые жилы на основу. Парню, о котором говорил недавно ей отец, шельмецу, который младше нее на года два, тоже должны были достаться кровавые перчатки: его отца, Никиту Нафалова, Мария отпечатала на гравюре сетчатки глаз как такого же матерого граццканского хищника, как и Дмитрий, — светловолосого, чуть простоватого лицом и с сильными грубыми руками.       Но тот, скользкий змей, (точеное лицо, темные волосы, брови вразлет и пальцы музыканта) вырвал от жизни силу вышибать у нее из-под ног землю: грозовые глаза мучали грудь, а звонкий голос химозным лаком фиксировал слова в снаряды. Прямая осанка аристократа, ленивые жесты франта, сменяющиеся открытая улыбка и комплимент-нужда очаровывали и проигравших, и победителей.       Ее, Марию Дмитриевну, отец заставил стянуть с кончиков пальцев кровавые перчатки, выйти на неустойчивых двух шпильках в свет софитов из темноты без спутников-криков. Шпилька не выдержала под ее весом. Треск. Хват под локоть. Улыбка, скрипящая на зубах. Жемчужная нить на руке заменяет лассо. Затянуть на пальцах золотые кандалы (кости не ломаются. пока).       Отец говорит, что теперь Игорь — глава семьи, и Мария Дмитриевна слышит хруст шпильки под ногами (она в красных мокасинах). Вожак в стае диктует другим хищникам повадки, но Игорь - не волк и не медведь. Мария любовно оглаживает свои инструменты и выворачивает их наизнанку. Пряник — белое платье и размягченный оскал, кнут — хлесткая пощечина и насмешка, скальпель — длинные белые борозды от висков к шее, натянутые жилые на основу — намотанные на кулак отросшие темные пряди.       Сломанная шпилька возвращается к хозяйке в горло обратным заточенным концом: золото бурной рекой льется в Семью, каждая шлюха в их борделе натаскана на высший уровень и две инструкции в случае ЧС (одна из которых намеренно сокрыта от Марии), и темный подвал Марии Дмитриевны перестал ломать людей — они ломаются раньше, в мягком кресле у паука с тонкими изломанными пальцами.       Паука раненым воем в отместку ночью тянут за волосы на себя (шипение), сдавливают горло до затуманенных глаз (хрипы), вжимают в кровать, пока не пойдут конвульсии агонии (остановись).       Юнец без наследства воздвигает стену между ними и душит нариланской змеей кровавые перчатки: ему от его отца не осталось ни гроша, ни заточки, но есть кровавые обручи на пальцах от любимой, и из каждого ободка капает яд на бумагу.       Приближать уже некуда, его затащили и посадили на цепь где-то в клетку из ребер, кулак находится у самых корней головы, остается только припустить слегка бразды, чтобы опьянел, резко вдохнув воздух, от кислорода, и потянуть обратно, отрезвляя.       Но пережатая пружина слишком резко, толчком в грудь и глухим ударом об угол, расправляет плечи.