Позволь себе довериться мечте

У Потти глаза так ярко сияют, что мне даже завидно. Они светятся силой всегда, даже когда ему грустно или страшно. О, да, я видел пару раз, как ему страшно, но давно уже перестал оценивать это как что-то постыдное. Не боятся только дураки. Раньше я думал, что это просто характерная особенность зелёных глаз — так сильно источать энергию, но потом сравнил глаза Поттера с глазами некоторых ведьм и понял, что нет, это не в цвете дело. А в самом Гарри. Они и сейчас сияют, а мои… Мои тоже. В этот конкретный момент я чувствую это. Но стоит мне почувствовать грусть или неуверенность, или сомнение, или окунуться в блаженное состояние покоя — и они тускнеют, будто потухает какой-то огонь, который в нашем бывшем Золотом мальчике неугасимый. Эти мысли проносятся стрелой, они будто отдельно от меня существуют, потому что вокруг гул ночных стен Хогвартса и ни души — только мы с ним. И это почти драка. Он скоро замахнется и ударит меня, а я… Я позволю ему это, скорее всего. Чтобы упасть на пол, утянуть его за собой, а потом перевернуть на спину и… И я знаю, что будет дальше, это, в конце концов, мой сон, а они меня слишком редко удивляют, но всегда есть варианты… Обычно мы катаемся по пыли и холодному камню, а потом я улучаю момент и блокирую его руки, чтобы вместо удара поцеловать. Я скучал по этому сну… В последнее время столько всего происходит, что я сплю почти без сновидений. А это единственное место, где я могу просто быть. Без решения вопросов и задач, без тяжести бремени Наследника на плечах, без проблем в общем-то… Мы стоим на расстоянии вытянутой руки, но в этот раз что-то изменилось. Он не спешит атаковать, и мне интересно, почему в моем воображении это теперь происходит так… Я знаю, зачем мне этот сон — сбросить напряжение, получить удовольствие, исполнить фантазию в волшебном царстве Морфея, ведь наяву я не могу этого воплотить… Никогда не смогу. Поэтому здесь все происходит — обычно переходит в ту плоскость, которая мне нужна. Но не сегодня. Сегодня Поттер смотрит яростно, дышит глубоко, будто пытается успокоиться, не идет на сближение и эскалацию, нет, он смотрит, а потом отчего-то будто бы обиженно кричит: — Что тебе надо от меня, Малфой?! Что ты хочешь?! Он все же не выдерживает моей наглой усмешки, но не бьёт, а хватает меня за ворот рубашки, крепко, но слишком близко. И я не отвечаю ему, я просто впиваюсь в его рот. И случается то, чего ещё не было ни разу. Он отталкивает меня. — Я не твоя игрушка, Малфой! Я не твой грязный секретик! Я тоже имею чувства! Чувства? Что же происходит в моей бедной голове, что она выдаёт мне такое на «подумать»… Какие чувства? Это же просто мокрый сон, просто способ получить удовольствие, способ немного быть неодиноким… О, Мерлин… Вот оно как… Поняв это, я уже не могу контролировать свой язык. Я становлюсь наблюдателем и просто смотрю на это такое странное сновидение, будто чье-то воспоминание. Я не позволяю Поттеру уйти, останавливаю прикосновением к плечу, но рад, что он повернулся ко мне спиной. Так проще тому мне, которого я вижу теперь со стороны. Я удерживаю его, обхватываю в объятья, сцепив ладони по его талии, и негромко, но уверенно исповедуюсь. — У меня тоже есть чувства, Гарри… Но между нами война, только ссоры, драки, перепалки, между нами огромное расстояние и невозможность. И сейчас — это единственное, что я могу, но если бы все было иначе, я, наверное, попробовал бы… Потому что ты завораживаешь и восхищаешь, ты не просто красивая игрушка, верь мне. Только я тебе ничего другого дать не могу. Я не играю, нет, я живу здесь по-настоящему… Я понимаю, что тот, другой я, на которого я теперь смотрю с подозрением и опаской, не врёт. Ни слова. И я знаю, что это неприятная, но правда. С этим гребаным заданием, с постоянным ощущением опасности от грядущего, с нескончаемыми делами Мэнора, который я не имею права оставить без присмотра, ведь у него теперь есть единственный хозяин… Я живу по-настоящему только здесь. Эмоциями живу. У меня скоро экзамены, совсем скоро можно будет немного выдохнуть, но лишь на время… Потому что Темный Лорд не прощает ошибок, потому что я теперь Глава Рода, потому что… Я не могу дальше думать. Поттер развернулся в руках другого меня, смотрит своими огненным глазами и просто… Просто улыбается. И обещает, что ему достаточно знать, что чувства есть. Такая странная беседа, но продолжение увлекает не меньше её. Поттер позволяет себя поцеловать. И это такой медленный, такой ласковый поцелуй, такой нежный… Я привык видеть накал страстей, яростную притягательность, борьбу, силу, но это… Зависть мелькает в оттенках эмоций — я завидую тому, за кем наблюдаю со стороны. Мне именно этого хочется. Не только сбить возбуждение, которое наяву мне пока не чувствуется правильным проявлять. Я ощущаю магию рода пока слишком остро и опасаюсь осознанно направлять свои мысли в это русло. Но это сон, и он мне не подвластен. И все же я в смятении. Простой мокрый сон превращается во что-то важное. Поттер ведомый, и я, другой я, нежен, терпелив, и это уже не коридор, не камни, это постель. Это моя спальня в Мэноре, это мой такой почти реальный мир. Гарри стонет, румянец заливает его щёки, когда он трогает себя, не в силах сдержаться, и я улыбаюсь ему. Все медленно и очень необычно для меня. Я трогаю его шею, ласкаю ключицы губами, глажу его, пока не касаясь его внизу. Мы раздеты, и я дрожу. Потому что он меня обнимает. Так сильно, так трепетно, но эти объятья… Я таких ещё не ощущал никогда. Тёплых, нежных и чувственных объятий, которые обязательно приведут к удовольствию, но не бешеному, на уровне надрыва и схватки, а другому. Взаимному и совершенно волшебному. На шестом курсе я многое себе успел позволить. Шестнадцать — это то время, когда у меня все было просто и здорово, и легко. Но такого секса у меня не было. Никогда. И я с замиранием сердца наблюдаю, как Гарри смелеет. Чувствую его дыхание, вижу эти яркие глаза. И теперь мне хочется покорить его в совсем другом смысле. Не подавить его, сломив сопротивление и вырвав согласие, когда похоть затмит его разум, а подарить ему то, что откликнется в нем той мощной волной взаимного притяжения, которая нас соединит в этой чувственности. Я схожу с ума, когда он шепчет мне, просит едва выдыхая воздух из лёгких, что хочет меня. Он раздвигает ноги, смотрит неуверенно, но я схожу с ума от этой просьбы. Спускаюсь ниже, ласкаю его ртом, нежу, продлевая прелюдию. Я, кажется, боюсь. Но он смущён и неловок, и мне так хочется, чтобы он увидел себя таким, каким его вижу я — прекрасным. Его неловкость исчезает, когда я мягко и медленно погружаю его головку в свой рот. Он забывает о ней, а мне становится стыдно, что я так мучаю его. Что не говорю все, что хочется сказать. Стараюсь показать это прикосновениями, и он, кажется, понимает. И снова шепчет, что хочет больше. Мои пальцы в нем — это то, чего я ни в одном из снов ещё не видел. И это зрелище для меня какое-то нереальное. Но я готовлю его, наслаждаясь стонами и беглыми касаниями к своим волосам, а потом решаюсь зайти дальше. Лижу языком вход и содрогаюсь от сочного стона. Эти звуки лишают меня разума и терпения. Я почти срываюсь, покрываю его собой и лишь в последний момент останавливаю себя от ошибки — проникаю в него медленно, удерживая себя неимоверным усилием воли. — Больно, — срывается его голос, — Драко, мне больно… — Шшш, — я сиплю, стараясь успокоить его, — потерпи немного, сейчас все пройдет, я обещаю, Гарри… Он покорно терпит, уткнувшись носом в мою шею и натужно дышит, но молчит. Я не знаю, как его утешить, будто это мой первый раз с парнем, будто я сам ещё неопытный болван. Но раньше такого не было. Необходимости в утешении, сожаления о том, что причинил боль, желания извиниться — ни с кем такого не было. — Как это будет дальше? — тихо, будто вынужденно спрашивает Гарри, будто ему не хочется находиться рядом со мной, быть здесь, и я отмираю. — Вот так… — отвечаю я, чуть покачиваясь на нем, делая неспешные, малоамплитудные толчки, постепенно давая ему понять, что больно будет не всегда. И он перестает зажиматься. С интересом прислушивается к себе, а когда я решаюсь попробовать изменить угол проникновения, улыбается. — Да… — он светится для меня, и я и сам не могу сдержать улыбку, — это приятно… Мне… Ах! — он не успевает закончить фразу. Его новый стон ошеломляет. Я не могу удержаться, толкаюсь в него снова, чтобы услышать ещё. Ему хорошо, и это для меня словно зелье похоти внутривенно. Чем громче он стонет, тем более неутомимым я себя чувствую. Он рождает во мне ощущение всемогущества. Это сумасшествие, это безумие, я теряюсь от этих ощущений. Мне кажется, я превращаюсь в кого-то другого, в того, кто хочет разрушить Поттера, выбить из него всю душу этими толчками, и в какой-то момент я называю себя монстром внутри. Это пугает. Я замираю, мои пальцы, каким-то образом пробравшиеся вниз под его спину, теперь так сильно сжимают его ягодицы, что мне самому больно, и я подхватываю его бедра, каждое по очереди фиксируя на своей спине. Перекатываюсь на постели и вижу его взгляд. Удивленный, но вдохновленный. И когда он начинает двигаться на мне, пробуя, пытаясь, и постепенно входя во вкус, теперь уже я — жертва его страсти. Теперь уже он — чудовище, а я могу лишь безропотно принимать то, что он мне даёт. И он безжалостен, потому что довел меня до самой грани, где вот-вот наступит полное опустошение, но медлит, рычит, то сжимая меня внутри крепко и остро, то яростно насаживаясь на меня, словно это вновь схватка. Мне мало, но я беспомощен в его руках, и когда на смену этой бешеной скачке приходит нежность, когда он ложится на меня, гладит ладонями плечи и руки, когда целует сам, плотно обхватывая бёдрами мои бока, я чувствую, что плачу. Слезы трепета стекают по моим вискам, и это самый сокрушительный сон из всех, что мне доводилось видеть. Потому что это не просто секс здесь, это обмен, это взаимность, выраженная не только намерением, но и телами, соединёнными в одно. Мне так хорошо, что почти плохо, но он просит меня дать ему ещё, и я двигаюсь, вдумчиво толкаясь в него, пока он продолжает ласкать меня, стонать, дрожать, и я схожу с ума, снова, когда он выдыхает мое имя на стоне и кончает. Мне срывает крышу, с этим именем на его губах я теряю любую опору, кроме его в своих руках, и я упираюсь пятками в матрас, снова сжимаю его ягодицы, и словно берсерк вбиваюсь в него, уже такого расслабленного, уже такого теплого, мягкого, принимающего меня безропотно, пока сам не достигаю оргазма. Прийти в себя после такого потрясающего секса непросто. Это впервые было так — неописуемо, словно не со мной. Будто до него я просто пытался играть в игру не зная правил, пытался читать не зная языка, получал удовольствие, не постигая смысла своих действий. Гарри не показывает глаз, а мне без этой зелени как-то совсем тоскливо. Сердце отбивает жестокий ритм, и грудь вздымается рывками, но он целует мою щеку и снова шепчет, словно сорвал голос в этом безумии: — Я хочу любить тебя, Драко. Моя первая мысль о том, что Гарри действительно чудовище, потому что сразу после такого секса думать о втором заходе, да ещё и в ведущей роли — это что-то за пределами моего понимания. Но когда я смотрю на него, такого тихого, такого мягкого, растрепанного и счастливого, когда вижу, наконец, его глаза, я понимаю, что он не о сексе. Не о том, чтобы меня трахнуть. Что в этом моём сне Поттер вообще не о том, что было раньше. Он хочет любить меня. — Это… — я не могу сказать ни слова. Я снова смотрю на себя со стороны, и это почему-то обидно в этот раз. Будто меня вырвали из этого блаженства. Будто отняли что-то. И не я, а тот, другой я отвечает теперь Поттеру: — Я тоже этого очень хочу, Гарри. Я с ужасом наблюдаю, как зелёные глаза наполняются слезами, они текут, словно ручьи по щекам, однако другой я этого не замечает. Он улыбается, глядя на Гарри, он счастлив, а мне становится неловко из-за этого. — Так жаль… Так жаль, что этого не случится… — убито, горько произносит Гарри, а другой я спрашивает, словно и не осознает, насколько больно сейчас Поттеру: — Почему? Гарри поворачивается ко мне, ко мне, а не к тому, за кем я наблюдаю, и выдает жестокую правду. — Потому что меня здесь нет. И не будет никогда. Я почти мёртв уже, Драко. И очень скоро камера в Азкабане освободится для кого-то вместо меня. — Я хочу, чтобы ты любил меня, Гарри, — прерывает нас другой я, и Поттер отворачивается от меня. — Здесь так и есть, Драко. Здесь так и есть. Он склоняется к нему, нежа губами плечо и шею, целуя губы, но я знаю, что он будто притворяется, будто хватается за последний шанс. И я не выдерживаю тишины. Мне важно задать свой вопрос: — А ты смог бы полюбить меня не здесь, Гарри? — спрашиваю я в отчаянии, и он отвечает, снова глядя мне в глаза, а меня другого в спальне больше нет. — Я хотел бы попробовать… Мне не нужно просыпаться, чтобы понять, что сон окончен. Я чувствую пустоту, но мысли мои не покидают меня. Я всё чаще вспоминал о бывшем Герое, и за эти несколько месяцев с момента смерти моего отца всё лучше стал понимать его. А когда отбыла мать, я впервые в жизни осознал, что мы с Поттером теперь похожи — у меня теперь тоже никого нет, кроме себя. Я теперь тоже сирота. И у меня теперь тоже есть миссия, которая не отпустит меня, только я выбрал этот путь сам, без настойчивой руки бывшего директора Дамблдора. Поттер в Азкабане, я — в другой тюрьме, и моё заточение может окончиться так же, как и его — смертью. Мы… Мы могли бы попробовать, мы могли бы друг друга понять. Я ведь многое знаю о нём, того, что другие предпочитают не знать или додумывать. Но самое сильное, в чём мы так похожи друг на друга — нам обоим нужна любовь. И что-то мне подсказывает, что Гарри смог бы мне подарить её, если я буду достаточно смел, чтобы сделать то же самое. Сделать первый шаг и показать ему, что я не только тот, кого он видел, что есть и то, что он не знает обо мне. Я чувствую всю трагичность этих мыслей — Гарри — единственный, для кого мне хотелось бы открыть эту сторону себя. Глупо думать об этом. Гарри в тюрьме. Но что-то внутри меня скребётся и беспокоит. Потоком проносятся картинки, где мне видятся счастливые образы нас вместе. И я позволяю себе окунуться в эти мечты. В конце концов, скоро Рождество…