Сохранишь секрет?

На краю пропасти всегда смешивалось лавина эмоций. То ли страх перед неизменной неизвестностью, то ли волнение перед ожидаемым удовольствием. Но одно оставалось все также одинаковым. Для этих эмоций не важно был ли этот край от концертной сцены или заброшенной высотки. От одного веяло чуждой для него, а другое в свои объятия не пускало. Как бы то ни было, он оставался один в любом случае – одно разочарование. Джисона не описать мальчиком неумелым или совсем невинным : он уже многое в жизни повидал, заметно как-то не так. Но и заядлым мудрецом не опишешь : слишком уж молод, да и неопытен для такого призвания. В целом, как и любые другие представители человеческого рода, он оставался верен своим принципам, внутреннему эгоизму и боролся с каждой ступенью жизньи. Ничего интересного. Джисон сам себя не ставил, не ставит и до сих пор не считает выше других : слишком уж самозванно звучит. Он свыкся с мыслью о чужих высокогорных стандартах, за пределами которых одна лишь тьма для них. Примирился со своей ничтожностью, сумел сохранить все в маленьком пакетике и спрятать так, что даже никто на первый взгляд ничего не узнает. Да, он хорошо справлялся со своей работой. Порой бывали дни совсем седые, с кучой бессмысленный волокон и идиотских звёзд над головами – тогда бывало особенно трудно. А иногда все это случалось внутри его разума – становилось еще труднее контролировать. В такие моменты он почему-то не соглашался с мыслью что он такой же как и другие. Всё что у него горело и сжигало внутри, не походило на чужие улыбки и смех, светящиеся счастьем глаза и радостные визги иногда. Ничто, что внутри у него сковывало до морального удушения, не казалось похожим на все эти сладкие, окрашенные в розовый, моменты чужих. Всё слишком разилось; мозолью в глаза въелось, раздражало. Вся эта сумма его умственных заключений пугала его. Он любил себя. Так же любил и других. Любил своих друзей, как и тот летящий за окном ветер. Он ценил свое здоровье так же, как и каждую живую листву на свете. Ставил всех и вся наравне с собой, из раза в раз не понимая и не придумывая тому мерзких причин. Но редкие моменты его срыва были ему отвратительны: столько от вспыльчивых реакций, сколько от излишнего недопонимания. Его часть эта тёмная, выворачивающая всё насквозь до тупой боли в груди, ерзала на месте, притоптывая одну и ту же рану, а потом, так же ехидно улыбаясь, пробралась меж стенки для очередной прятки. Это бесило. Да, он признает свои поступки. То, как он сквозь всю эту дыру проводил свои фигурные убеждения, потом кровью в лицо отливало, но приятным на глаз порядком он был доволен. Считал себя сытным раз каждая из них, идеально вычерченная вручную им самим, являлась картиной его сознания. Структура порой его самого удивляла, но, в общем и целом, он гордился этими шедеврами, где золотое сечение находило свое предназначение, а хаос казался за гранью рамок. Так и было все пока... Пока он, стоя на краю пропасти своих же мыслей, не повидал картину, которая была на самом деле. – Сохранишь секрет? – прошептал Минхо совсем тихо, губами чуть ли не касаясь его уха. Мягко щекотало. – Что? – переспросил Джисон. Оставаться в трезвом состоянии, рядом с Минхо так не было чем-то возможным в его ситуации. – Из тебя плохой обманщик. – прошептал Хо ещё тише, что Джисон чуть ли не эхом все достал из полного напряжением воздуха. Проморгнул пару раз, пока Минхо не отошел и слегка улыбнувшись, оставил его стоять там же, с вопросом " А что это означало?" Не было ни одному из них известно, что произойдёт потом, но Джисон надеялся на что-то понятное, мягким карандашом аккуратно обрисованное и объясненное пару тысяч раз. Сталкивался он с Хо ещё несколько раз, но тот все так же улыбался ему той самой улыбкой, наклонял голову вбок и уводил тот взгляд. Звездами обсыпанное небо не спасало, как и умиротворенные волны огня и трески воды об асфальт. Идеи крутились от одного угла в другую, но в замкнутом пространстве он все не имел того чего хотел. Это нервировало. Хан стал чаще застывать, всматриваясь в одну единственную неизвестную для других точку. Он зависал с ручкой и блокнотом в руке ещё дольше, что даже другие начали понемногу волноваться, но тупик от этого никуда не уходил. Он продолжал все так же ярко улыбаться в присутствие и отсутствие своих метелей, продолжал говорить красивые слова и все так же строить сердечки из своих пальцев. Каждый вечер прощался со всеми, кто ему близок, безразличен и ненавистен, одаривать свое расписание ещё тысячью видами хобби, лишь бы его выражение лица, та грязная усмешка и неуместный для его мозга вопрос выплыли вон от нехватки места. Не получалось. Наконец сдавшись спустя пару недель он теперь стоит перед дверью его комнаты, считая порог своим собственным обрывом, но тут было больше чем просто страх и волнение, которые составляли лишь часть всего микса. Его убеждения в причудливых формах готовились самозабвенно к ещё одному раунду кровяного пролития для бесконечно порядка, но ожидать приходилось слишком долго. Бесит. Он протягивает руку к металлической ручке, которая насквозь промерзла, хотя температура в помещении не меньше нормальной комнатной. Держится за него ещё минуту, обдумываю по порядку ещё раз, но тот заветный порядок улёт учился ещё тогда, когда взгляд его встретился с грешным Хо – оставалось только бесспорно барахтаться, как жалкая рыбина на суше, в пучине беспорядка. Сердце его колотится, бросая сильные удары волн по телу, что мозг его сам по себе начинает вскипать, а рука медленно проводит мелкую дрожь по пальцам к локтю. Дыхание рвётся на части с каждым ритмом крови как и его мысли тянущиеся без конца и начала по рельсам его сознания. Тормоз отвалился, капитан сошел, бегало все бесконтролько, не поддаваясь указам разума – пугало Джисона все это. Наконец, использую всю оставшуюся силу, он открывает дверь. За ней кромешная тьма и только свет от дальней лампочки коридора освещает совсем неумело, слишком небрежно. Джисон тихо крадется, каждым шорохом своего шага давая понять о своём присутствии, и неторопливо плетется к постели. Минхо обычно только тут свои дни проводил, если не ушёл рано утром. – Какие люди... – послышалось метко с каплей яда за спиной Джисона – чего делаем, Сони? Минхо стоит, облокотившись о косяк двери, широко улыбаясь и одаривая пластиковым выражением, что по позвонку Хана прошли противные мурашки. Он застыл на месте так же как и застывал прежде, но объем и масштаб всего происходящего сильно отличался – его колени начали дрожать. – Я...этот... Ты тогда сказал...сказал, что я обманщик. - вымолвил словно бессвязное бормотание и поднял взгляд полный сомнений и страха. Волнение пряталось за ними, прослушивая каждую деталь, но сам Джисон об его существовании никому не расскажет. Он не признает даже. - Что ты имел ввиду? – Ах, ты об этом? – Минхо отходит от двери, переступая с левой ноги на правую, проходит по невидной линии прямиком к нему. – Ты ещё не понял? – выплюнул с очевидным сарказмом. Его глаза опасно искрились, лицо искажалось ещё сильнее, фигура увеличивалась в размере. Джисон чувствовал себя слишком слабым противником, миллионный раз жалел о своём глупом решении прийти и так же, как и Хо, смеялся над своей дурацкой храбростью. Напряжение портит ещё хуже. – Н-нет. – что же он ожидал от своего вопроса? – Сладкий мой Хани. Какой же ты все таки наивный – вплетая в мягкую мелодию, проговорил он. – но не невинный. – горячим потоком воздуха вылилось в его ушную раковину. – Почему бы тебе уже не принять давно понятное? –... – тело Джисона дрожит, брови то сдвигается, то разьединяются, лицо его испортилось, но он все же стойко держится. Держится. – Знаешь, в мире этом столько всего... Я уверен ты знаешь по меньшей мере половину. – все ещё едким шёпотом рулит ситуацию Минхо, ведя его за руку к своей кровати. – Понимаешь о чем я? Джисон не хотел этого. Слишком переоценил себя, недооценил его, Минхо, который знал его в сотню раз лучше, чем он сам. Джисону это порядком казалось немыслимо странно, но со временем и такое въелось в список нужд. Он был зависим от того, чтобы его знали. Непонятно, когда Минхо смог это понять, разузнать, и даже проговорить без сомнения перед ним самим, но Джисона вело от таких обстоятельств. Ему противно от самого себя, который теряет все, что в руках, поддаваясь чужим манипуляциям, тает от этих тихих слов прямо в ухо и дикого напряжения, мечется от количества пошлого дофамина в крови. Мерзость. Но такая сладкая... Хочется ещё...