Никто не придёт.

      Дверь закрылась, отделяя друг от друга воина-венна и старика с девчонкой.       Волкодав усмехнулся. Его песня Незванной Гостье должна быть допета. – Уходите, – сказал он старику и девчонке, вполне себе осознавая, что им не переплыть тот путь, что он преодолел сегодня, – оставьте меня. – Нет, – уверенно сказала смуглая девчонка, – Мы не оставим того, кто нас спас! – Тем более, что я строил этот замок. И здесь есть камни, если нажать на которые, проход снова откроется. Вон там, слегка выше перекладины.       Девчушка не доставала до указанных камней и потому прыгала, пытаясь нажать. Раздавались многочисленные звуки ударов мягкой плоти о твёрдые стены – должно быть, она уже рассекла свои руки в кровь.       Эта история продолжалась во множестве параллельных вселённых иначе, где Ниилит – именно так звали девчонку, хватало сил и терпения допрыгнуть до камней и открыть путь для своего спасителя. Но в этой реальности, при одном из приземлений она оступилась, и прокатившись по каменным ступеням замерла. О, нет, она была жива. Но после долгой дороги невольничьих рынков, где её держали впроголодь, у Ниилит не нашлось сил подняться.       Огонь же, и запах гари всё приближался, и Волкодав чувствовал, что сегодня он от Незванной Гостьи не уйдет. Маленький Мыш метался и рвался, ползая по хозяину, всё еще надеясь отыскать путь на волю для себя и хозяина. – Говорил я тебе, – грустно сказал ему венн, – что бы ты не шёл за мной.       Мыш пищал, то ли молясь своим богам, то ли говоря хозяину что-то вроде "или вместе, или никак". Волкодав любно потрепал мыша, ничего ему не ответил.       Подумав, последний из Рода Серых Псов продолжил свою песню: – Но мёртвый орел остается орлом… Незваная Гостья, ты слышишь мой смех? Бояться тебя – это всё-таки грех.       Тилорн – именно так звали того, кого венн окрестил "стариком" был готов проклинать себя, за то, что он не подумал слишком о многом, когда проектировал и строил этот замок. Ведь что ему мешало поставить клавиши, запускавшие механизм, ниже? Что ему мешало?        А Волкодав продолжал петь свою Песню Смерти: – Никто не опустит испуганных глаз, А солнце на небо взойдёт и без нас… Доколе над нами горит синева, Лишь Жизнь, а не гибель пребудет права. Вовеки тебе не бывать ко двору, Незваная Гостья, на нашем пиру! Покуда мой меч вкруговую поёт И дух не забыл, что такое полёт, Я буду идти, вызывая на бой, Незваная Гостья, – смеясь над тобой!       Последние строки он уже не пел, а почти шептал. Ему мешал старинный спутник – рудный кашель, усиленный гарью и сажей. А уже на последних словах прогорели деревянные сваи и Замок Людоеда схлопнулся, заживо хороня под своими обломками троих добрых людей в маленьком тайном ходу.       И единственное, о чем жалел Волкодав – что он так и не смог способствовать мести за Тиргея.       Маленькая корчма "Белый Конь" в Большом Погосте всё так же не полнилась людьми.       Когда-то красивая вывеска из доброго дерева нещадно растрескалась под натиском непогоды и лет.       Но добрый корчмарь Айр-Донн смотрел не на вывеску, которую давно следовало обновить. Он смотрел на старую яблоню, основная ветка которой вчера была сломана его сыном.       "Вот так и живёшь всю жизнь, думаешь что придёт весна, всё наладится, даже зацветаешь в ожидании и хочешь дать плоды... но стар ты уже, да и что, тебе делать больше нечего, кроме как надеяться, что что-то да выгорит?" – грустно подумал он и двинулся в клети за топором.       Цветущая старая яблоня не даст плодов в этом году. А старый Айр-Донн никогда не поедет на другие берега, чтобы и там открыть свою корчму. Потому что так и будет думать, что это блажь на старости лет.       Малышку Оленюшку отвели до родителей и семьи другие добрые люди. Но чувство того, что с ней не случилось чего-то интересного или волшебного в тот день никогда не покидало её.       Солнечный Пламень, выкованный для верной руки доброго воина был вынужден повиноваться мерзким рукам сына паскудных родителей, предателя своего народа.       Пламень ждал, что где-то, на дороге, ему встретится сын добрых родителей, который вернет мечу доброе имя. Выкованный Серыми Псами, для мальчика-Ежа, при жизни ведущего себя как воин и заслужившего добрый меч в посмертии, меч хотел служить доброму хозяину с крепкой и верной Правде рукой.       И при столкновенни со всяким новым обозом, меч был готов предать своего хозяина, если только встретится человек в караване, что станет супротив Жадобы. Даст ему отпор.       Но таких всё не находилось. По дорогам, с караванами шли наёмники, но не Воины. И меч впадал в отчаяние, прежде чем вспомнил, что выкованный для добрых дел, он может поддержать своей силой праведную руку. И покарать неправедную.       И теперь, при всякой схватке разбойников, он пил кровь поверженных врагов. С одной лишь целью – сжечь руки боярина Жадобы, избавить себя от его грязного владычества. Пусть ценой собственной жизни.       Испив крови того, кого купцы каравана назвали Аптахаром, Пламень знал – его страданий осталось немного. Совсем скоро он закончит свой путь меча.       Мастер Варох всё ждал вестей, о том, что его семья отомщена.       Он всё ждал новость, что Жадобу наконец порешали. И часто смотрел с надеждой в сторону, куда ушли старшина Бравлин и его люди.       Но весть всё не приходила. И вряд ли когда-то придёт.       Всякий раз они приставали к новому городу. И всякий раз, во время выступления, Эврих надеялся, что кто-то за него вступится. Что ему кто-то поможет. Что кто-то спасёт его от издевательств Хономера и Канаона. Но никто, кроме загодя купленных Хономером воинов не выходил на поединок.       Никто ему не поможет. Никто его не спасёт.       Старая Киренн искала глазами в толпе хоть кого-то, кто поможет ей выкупить её Нада.       Искала, хватала богато разодетых людей за полы одежд, чтобы попросить помощи, но те лишь проходили мимо, бросая ей серебряный или медный, чтобы попрошайка отстала.       И вот, она, увидев в толпе одного из бояр, обратилась к нему, да только слуги её оттолкнули.       Старушка осела на мостовой и горько заплакала. Она огояделась, ища кого-то, кто поможет ей встать. Но никого не было ни чтобы поднять её, ни чтобы утешить.       А на следующий день, её старый верный Над, умер вместе с ней. Там же, на мостовой, перед самым отплытием – их сердца не смогли выдержать новой разлуки.       Но Над умер рабом, и в Светлых Владениях ему никогда не встретить свободную Киренн.       Боярин Крут был вне себя от ярости. Он не знал что делать. Та, что он растил, как собственную дочь была мертва. Убита, при торжественной встрече с сегванами.       И прежде чем отправить гонца в Велимор, к настоящему отцу кнесинки Елень, прежде чем дождаться ответа от кнеса Глузда Несмеяновича, убитый горем Крут Милованович отдал приказ – перебить делегацию сегванов, привёзших с собой убийцу.       Убить послов – значит объявить войну. Но что война горю отца? Или того, кто себя им считал?       Во время войны, всякий добрый правитель отправит своих послов к соседям-союзникам. И Крут Милованович послал к вельхам Лучезара. Знал бы он, чем это обернется.       Лучезару, от души наевшемуся Серых Кристаллов, дабы быть "милым" пред вельхами. Вот только после кристаллов часто хочется любви. И другой кандидатуры, кроме Ане, невесты Кетарна, третьего сына Рига Кесана, он не увидел. И приказав своим людям привести её, остался ждать развлечение на ночь.       Ане успела натерпеться страху; и кто знает, что случилось бы с ней, если бы не Эртан.       Посла, творящего самоуправство на чужих землях могли и казнить. Но Лучезара же просто выслали.       Галирад ждал Вельхских колесниц в помощь, совсем как пару годин назад, при Трёх Холмах, но они не придут. Больше никогда никто из них не явится на помощь беззаконному народу.       Отец Мужей держал на своих руках дочь. И та умирала, как погиб её симуран. – Что бы ни случилось. Как бы не сложилось. Но бескрылый больше никогда не пройдёт нашими перевалами, – сказал Вождь, зная, что уже вечером самые горячие головы из его племени расквитаются с близживущими бескрылыми. Ведь кто пройдёт далёкой и узкой тропою, кроме как их родич? Кто пойдёт в забытые Светлыми Богами места, кроме как не долгожданный гость?       Матушка Сигина сидела у землянки, что разбила когда-то давно у дороги. Она ждала кого-то, кто рассказал бы ей о своих странствиях. Кого-то, кто встречал бы её сыновей.       Но дорога была пуста. Никто не придёт. Никто не расскажет ей о её сыновьях. Никто не позовёт её сойти с импровизированного поста, чтобы пойти с ними.       И госпожа Сигина так и останется у придорожной землянки рядом с дорогой.       Но никто не придёт.       Гельмиона, жена уже почившего Кавтина Сто Дорог, сидела в гостинной вместе со средним сыном, носившем имя своего отца.       К ним должен был прийти её младшенький, юный Иннори, который, на службе у господина Альбина, обещал узнать хоть что-то о судьбе своего старшего брата, Канаона.       Они ждали, выглядывали в окна, и были готовы выскочить вон из дома, при малейшей движении, несмотря на непогоду.       Они не знали и не догадывались, что никто не придёт. И что Иннори, как и Канаон, никогда больше не появится в родном дворе. Но в случае старшего сына – гадюке гадючья смерть.       Известный всему миру хозяин города и этих земель, господин Кей-Сонмор мог лишь злиться. Его жена, его прекрасная Рейтамира, что перенесла так много страданий и печали – Хоть и любила своего второго супруга, боялась его. Как и всех мужчин.       Он мог хоть трижды казнить её первого мужа Лейтмала и всю его родню. Он мог перебить хоть всех лучников из своих сборщиков дани, но то, что уже сделано ему не изменить.       Может быть, если бы была жива жена его побратима, мастера Улойхо, прекрасная Виона, то Рейтимире было бы легче вернуться к жизни рядом с ней.       Но Вионы уже как несколько лет не было. Всё что от неё и их с Улойхо безумной любви осталось (а как ещё можно назвать любовь с умертвившей себя добровольно женщиной?) – маленький сын.       Маленький беспризорник Йарра был уже не маленький. Он разучился верить людям, он давно уже не доверял страже и ничего хорошего не ждал.       Но бывало, притаившись у ворот, он стоял и смотрел вдаль дорог, словно надеясь найти какого-то родича,что поможет ему вернуться в горы к родичам, Квар-Итигулам.       И хоть дороги и не были пусты, но Йарра чувствовал: никто не придёт.       Шан-итигулы, Квар-итигулы. Их война и спор об истинности, мужестве и чистоте крови никогда не угаснет.       Ах если бы был кто-то, кому хватило бы разумения и смелости указать воинстввющему горному народу, что говорят они на одном языке. Молятся они одними словами, одним и тем же богам, а предки и тех и других так и живут в зелёном пламени Харан-Киира. Да и сообщения и те и другие передают одинаковой, узловой тайнописью.       Но никто не пришёл. И никто не придёт.       А в глубине пещеры Харан-Киира, привязанный за ноги так и оставался висеть Младший Брат.       Убили его очень подло. И дело даже не в том, что его пырнули ножом. И вовсе не в том, что связали и скинули ещё живого замерзать в пропасти.       Никто из его спутников-предателей, которых он лечил, и которым он помогал...       Никто не вернулся, чтобы хоть в память о их дружбе и его помощи...       Никто не пришёл его хоронить.       Может, Младший на что-то и надеялся. Может, он ещё верил в людей, думал, что ещё встретится со Старшим Братом.       Но никто не придёт к горящей зелёным пламенем вершине.       Матушка Кен-Кендарат чувствовала, что будучи заточенной в храме Близнецов она не сможет прибавить миру любви.       Ей не удалось научить любви даже юного Клочка, что вскоре станет настоящим мужчиной из Рода Волка.       И матушке Кен-Кендарат грустно: ведь Волкодав был бы Клочку гораздо более хорошим братом, чем почивший Пятнышко-Волк, которого Клочок никогда и не знал.       Не знал, но бросился в погоню, дабы отомстить за брата.       Не зная, что ни на одной из дорог он не найдёт Волкодава.       Кен-Кендарат знала, что тот, кто должен был стать её лучшим учеником, погиб, совершив свою бессмысленную месть.       И она чувствовала всё то, о чем мечтали, и что никогда не сбудется.       Она знала, что прекрасная жено, сгинувшая в Самоцветных Горах теперь уже не скоро встретит своего Всадника.       А проклятые своды нескоро сомкнутся с промерзшими, ледяными отвалами, навсегда закрывая гибельные сокровища в своих шахтах.       Она знала, о чем мечтал Шамарган.       Она знала – каким художником стал бы тот ослепший парень, что вернул себе способность видеть через милость Волкодава.       Как знала она и о печали мельника, продавшего племянницу в рабство и погубившего своими лжами свою дочь и юношу Винойра.       Она знала многое из того, о чем мечтали и что могло бы быть, но что никогда не сбудется.