Tenderness of rays

Огромная гора вещей восседает посреди комнаты, не давая Огаю и шагу ступить. Не для того он изловчился на время приютить Осаму, чтобы каждое утро начиналось с разборки хлама. Комната больше напоминает какую-то свалку. Бесконечные пакеты, пакеты с пакетами, пакеты, в которых есть еще маленькие пакеты. Горы пустых банок из-под любимой газировки, огромные пластиковые бутылки воды, стаканчики из-под мороженого и банановые шкурки. Запах отвратительный, Мори открывает окно. — Сонное царство. — Огай отодвигает ногой гору одежды, пробираясь к подоконнику, — Как вы там не упирайтесь, не кусайтесь, не брыкайтесь… — Шторы резко раскрываются. Лучи солнца падают на напольный матрас, подсвечивая отлив спутанных кудрей. — Не поможет все равно. Дазай что-то недовольно бурчит, вяло переворачиваясь на другой бок и пытаясь всеми силами зажмуриться. Он знает, как Огай любит будить его по утрам, и знает, до чего это может довести. Его величие и какая-то, присущая лишь ему доминантность распространяются и на домашнюю обстановку, так уж получилось. — Мне принести того самого Роджера? — Мори угрожающе понижает голос, надеясь, что упоминание имени скелета из лаборатории вызовет хоть какую-то реакцию. — Быть может, это самый желанный гость в твоих грезах. — Ага… — Голос осипший, хриплый, такой едва-едва различимый. Осаму вообще не понимает, что происходит. Все такое мутное, давящее, а ему так хочется ещё хотя бы минутку продлить свой драгоценный сон. Пожалуй, единственная черта, что так бесила и одновременно нравилась Мори. Профессор мягко поглаживает рукой чужие волосы, запуская в пряди длинные пальцы. Осаму дрожит, пытается сопротивляться, но ему чешут ногтями затылок и накручивают локоны на пальцы. Дазай поддаётся, и все же ему приходится повернуть голову. Лицо Мори неимоверно близко, но закрывает собой солнце. Тем не менее Осаму все же жмурится, пытаясь привыкнуть к яркой красочной реальности. — Снова не спал полночи и лег под утро? — Мори продолжает поглаживать волосы, аккуратно измеряя рукой температуру лба. — Ещё и до сих пор болеешь. — Я здоровее всех твоих несчастных новых студентов. — Осаму, сам заканчивая последний курс лечебного дела, все равно продолжает лукавить. Такая уж у парня привычка. — Чем же ты от них отличаешься? — Мори склоняется совсем близко, длинные волосы щекочут бледные щёки. Карие глаза замирают. — Красота и ум не в счёт. — По крайней мере, эти несчастные не спят со своим профессором по анатомии. — Осаму даёт волю реакции, ожидая, что Мори, как и всегда — закатит глаза, ухмыльнётся а затем… Рука ложится на чужую шею и придавливает к кровати. Осаму, замотанный в одеяло, что скрывает наготу и растянутую футболку — единственный элемент одежды на теле — чудная картина. Огай впивается кровавым взором в бледно-розовую линию губ, склоняясь ближе. — А я им и не позволю. — Шепчет Огай прежде, чем прикусить нижнюю губу и утянуть Осаму в долгий, мокрый и глубокий поцелуй. Солнце взойдёт прежде, чем стоны и звуки поцелуев затихнут в этой комнате. Люди будут спешить на учебу, судорожно повторять материалы к ближайшей сессии, пока Мори ласково проводит пальцами от кадыка к ямке меж чужих выпирающих рёбер. Пока город постепенно просыпается, Мори будет целовать сонного Осаму так, как ему вздумается и оставлять красноватые пятна там, где никто не увидит. — Я не мог уснуть. — Жалуется Осаму, все ещё не проснувшись окончательно. — Меланин не помогает? — Огай пробегает кончиками пальцев по позвоночнику шатена. — Я могу купить хорошее снотворное, заварить тебе чай, — Профессор медлит, сомневаясь в предложении. — В конце концов, заставить тебя пойти в больницу… — Не-а. — Дазай упирается, недовольно, но так по-детски хмурит брови. — Я не в настроении, чтобы таскаться по тому месту, где с меня будут только и делать, что сдирать деньги. — Тебе все равно послезавтра на дежурство. И потом, деньги с твоей подработки ты все равно спускаешь на бесполезные вещи. — Огай упрекает парня, но в шутку, ласково, без злобы. Однако карий взгляд все же заставляет взять свои слова назад. Странный магнетизм действует, ещё так, что не отвертишься. — Хотя, тебя нет смысла уговаривать. Часы не смешно тикают, стрелки подходят к девяти утра. У них есть пара часов, чтобы ещё вот так, без задних мыслей лежать среди этого бардака и ловить солнечные лучи на постели. Целовать друг друга, вдыхать чужой запах и просто болтать ни о чем. Осаму вновь расскажет, как он плохо спит, как ему не хочется вставать с постели и почему Мори не может остаться хотя бы на один день дома. — Было бы неплохо, — Огай приподнимает голову, позволяя Осаму целовать его шею. — Скоро каникулы. Надеюсь, от меня отстанут хотя бы на пару дней. — Но это ничтожно мало… — Осаму проводит кончиком языка по только что оставленной отметине на плече. — Я умру здесь в одиночестве. Взгляд Огая мрачнеет. — Мы с тобой это уже обсуждали. — Мори берет бледное худое лицо в свои руки. Осознавать своё бессилие — ужасно. Мори старается уберечь Осаму, иногда позволяя себе припекать того за подобные шутки. Доктор всеми силами умоляет, чтобы взгляд не остановился на разгоряченных губах. — Мне стоит напоминать второй раз? — Огай все же не держит себя в руках, проводя большим пальцем по нижней губе Осаму. Заспанный шатен вновь обиженно шмыгает носом, отводя взгляд карих глаз куда-то в сторону. — Знаю, никаких шуток про самоубийство в твоём доме. Мори спускается ниже, шепча что-то вроде довольного: «Так-то лучше». Поцелуи покрывают нежную тонкую кожу. Губы касаются каждого свежего шрама, пока Мори заранее себе помечает, что надо бы прикупить пластырей. От само вредительства Дазая не отучить, как бы доктор не пытался. Прятать все острые предметы вошло в привычку, но Осаму использовал все что угодно, лишь бы вновь ощутить то, что делает его чуть живее — боль. Огаю горько видеть эти ранения, но бессилие и сочувствие здесь навряд ли помогут. Он делает все, что в его силах, и Осаму может лишь кивать на эту поддержку. Оставить жить у себя — меньшее, что способен сделать профессор. — Будь аккуратнее. — Огай целует запястья, рассматривая синие вены. Дазай лишь усмехается, позволяя себя целовать там, где не дозволено никому больше. Стоит Мори взять это худое, такое красивое тело в свои руки, закинуть ноги на плечи, прижаться к нему — все тут же само собой исчезает. Растворяется, будто никогда и не существовало. Часы идут медленно. Ощущение границ времени стирается, когда они вдвоём оказываются в одной кровати, сминают постельное белье и скидывают все подушки на пол. Минуты летят незаметно, но пока у них есть время, чтобы целовать и обнимать друг друга, разделяя это утро на двоих. Только они, чертов бардак, солнце — и больше никто.