***
А есть ли вообще такое понятие, как «нарушение запрета во благо»? Вероятно, есть, но это субъективная точка зрения и каждый ответит на этот вопрос, отталкиваясь лишь от того, был ли человек в подобной ситуации или нет, он ли ставил это «запрет» или он его нарушал. Совершая подобное, всегда стоит задумываться о том, какие последствия за собой повлечет это самое «нарушение» и, безусловно, Натали изначально проштудировала эту ситуацию от и до, соизмерив риски и последствия с целью этого нарушения. И что бы она ни думала, в итоге приходила к одному и тому же решению: она сделает это, чтобы ее решение по итогу за собой не повлекло.***
Машина припарковалась подле маленького, старинного кинотеатра, который еще во времена мирового кризиса являлся последним оплотом тех, кто тянулся к кинематографическому искусству в столь непростые времена. С тех времен здесь мало что поменялось, пожалуй, лишь фасад обветшал и выцвела краска, в остальном — все было, как и раньше: изо дня в день здесь крутили «завтрак у Тиффани» с Одри Хепбёрн, «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, с очаровательной и неповторимой Вивьен Ли или тот же «Бунтарь без причины» с красавцем Джеймсом Дином. На улице шел промозглый дождь, не столько сильный, сколько холодный. Натали выбралась из теплого и порядком душного салона авто, наконец свободно вдохнув свежий, но грязный воздух. Как правило, окна ее тойоты всегда, даже в самую холодную погоду были открыты, но сегодня, когда она ехала не одна, а с пассажиром, за чью жизнь и здоровье она несет полную ответственность, позволить себе подобную вольность не удалось. Следом за ней, из авто выбрался ее пассажир, еще некоторое время внимательно и с интересом, присущим пятилетнему рассматривал окружение, ибо ранее ему не доводилось выезжать настолько далеко от дома. В это же время Натали курила у машины, не желая чтобы ее подчиненный надышался отвратительным дымом или того хуже, пропах им. В поместье Агрестов она никогда не позволяла себе даже достать пачку из своего плаща, не говоря уже о самом процессе курения. Она знала, что ее начальник не только не одобрит ее пристрастие к табаку, но и сделает выговор за то, что помимо порчи собственного здоровья таким поганым способом, она подает плохой пример его сыну. — Не знал, что ты куришь, — откомментировал Адриан, по-прежнему разглядывая удивительную архитектуру кинотеатра. — Я и не курю, так, иногда, от нервов хорошо помогает, — она поправила очки, сделав очередную затяжку. — Прости Натали, ты не должна была этого делать, отец точно не одобрит этой идеи, — парень удрученно повесил голову, понимая, что только из-за его детского «хочу», Натали может достаться не на шутку. Но для себя он уже решил, пускай и, не согласовав свое решение с наставницей и самым близким другом, что возьмет всю вину на себя, чего бы ему это не стоило. — Правила для того и нужны, чтобы хотя бы иногда их нарушать, к тому же — куда проще просить прощения, нежели разрешения, — с улыбкой, на редкость раздосадованной, сказала она, но уже через секунду опомнилась и серьезным тоном, каким говорила практически всегда, добавила: — не слушай меня, этого твой отец тоже не одобрит. — А он вообще хоть что-нибудь одобряет? — Он был серьезен как никогда. — Порядок, разве что, — она затушила сигарету о мусорную урну, и кивнула в сторону дверей кинотеатра, — пойдем, нечего на холоде прозябать. Зайдя в фойе, они сдали верхнюю одежду в гардероб и прошли к стойке, за которой стоял милый старичок-билетер. — Нам два на «Одиночество», с мисс Грэм Де Ванили, — при произношении этой фамилии что-то екнуло в Натали, стало некомфортно, будто на неё смотрели сотни и сотни глаз. Несомненно, это было осознание вины за то, что она пренебрегла чувствами и просьбой, даже не приказом Габриэля в пользу желания Адриана. Но Эмили была её подругой и просто сказать мальчику «нет», перекрыв ему тем самым дорогу к возможности освежить воспоминания о матери, она не могла. — Я смотрю вы ценители эксклюзивного кино, — улыбнулся старичок, — сеанс начнется через десять минут, а вы первые, кто выбрал именно это кино. Никому не интересно смотреть что-то, что не входит в понятие «классики». На «Зуд седьмого года» и «В джазе только девушки» очередь была в километр, а на такое душевное кино как «Одиночество», и трёх зрителей не найти. — Вам нравится «Одиночество», сэр? — Зеленоглазый мальчик припал к стойке, и очень взволнованно уставился на него. — О да, юноша, восхитительный фильм! Эмили Агрест, ныне, к великому сожалению покойная, была звездой камеры. Жаль что она покинула этот мир, сколько бы шедевров могла подарить общественности… Ты видимо весь в свою маму, — мужчина с тёплой, слабой улыбкой посмотрел на Натали, — раз ценишь настоящее искусство. В наше время это редкость. И только брюнетка собралась пояснить ситуацию, как Адриан опередил её, выпалив: — Мне с ней очень повезло. Он улыбнулся и обнял Натали, а она, сраженная столь неожиданным развитием событий, даже не знала как реагировать на всё происходящее. В конечном итоге, под внимательным взглядом билетера, женщина ответила на объятие, прижав мальчика к себе куда сильнее положенного, но побороть нахлынувшие чувства ей не удалось. — Как это чудесно, когда у матери и сына такие тёплые отношения! Ну что же, мэм, ваш фильм скоро начнётся. Какие места предпочтете? — Последний ряд, двадцать четвертое и двадцать пятое места. И будьте так добры — большой попкорн и две газировки. — Хорошо… С вас десять евро. — Почему ты не сказал ему, что я твоя гувернантка? — Уже в зале поинтересовалась Натали, усаживаясь на своё место. — Потому что я не считаю тебя гувернанткой. Ты мой друг, мой советчик, мой помощник, но главное — ты самый дорогой для меня человек, за место мамы меня растила ты.Ты ведь знаешь это не хуже меня, чтобы вы с отцом не говорили, я прекрасно помню что мамы почти не было рядом когда я в ней нуждался, но я отчётливо помню твоё присутствие в моей жизни. Поэтому мамой, не кровной, а родной, я считаю тебя. — Спасибо милый, — Натали смахнула слезу, абсолютно искренне ответив: — ты тоже самый родной для меня человек. Они обнялись так, как не обнимались уже очень давно. Сердце Натали билось куда чаще обычного, а Адриан испытывал абсолютное умиротворение в её крепких объятиях.***
Они покинули киносеанс уже после окончания титров, вот настолько Адриана захватила эта картина. Весь фильм он смотрел не отводя взгляда, стараясь уловить каждое движение матери, запомнить её улыбку, голос, смех, но уже спустя десяток минут, когда они вышли на улицу и направились к машине, он понял, что идеально помнит и образ героини, которую сыграла Эмили, и её манеры, но совершенно не помнит ничего подобного из реальной жизни. Она никогда не была такой, коей она представлялась зрителю в «Одиночестве». Никогда не радовалась мелочам, не относилась снисходительно ни к нему, ни к его отцу, не довольствовалась тем, что у неё было и требовала, в первую очередь от других, уму непостижимых результатов. — На-а-а-ат… — протянул мальчик, уже си́дя в салоне авто и задумчиво следя за мелькающими за окном машинами. — Что, Адриан? — Не отрывая взгляда от дороги спросила она, желая поскорее добраться домой. — Спасибо, — парень тревожно взглянул на неё, бледную и уставшую после тяжёлого дня, и добавил: — Я знаю что ты пошла на это только ради меня, иначе бы даже не осмелилась на подобное… Я просто хочу сказать, что для меня твой поступок очень важен. Не переживай по поводу отца, я скажу ему что я сбежал, а ты меня искала. — Не надо, это лишь моя проблема и ответственность за содеянное, целиком и полностью лежит на мне, — она старалась выглядеть безразличной и собранной, но не кривя душой стоит сказать — эмоции били через край, это всего лишь хорошо освоенное самообладание, не более. Дорога до дома пролетела незаметно и наступил тот самый момент, когда надо начинать паниковать. Что же произойдет? Что будет говорить Габриэль, а заметит ли он вообще их столь долгое отсутствие, может понесет? Самое время узнать. Они зашли в особняк, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания шумом и разговорами, быстро освободились от уличной одежды и уже собирались разбрестись по своим комнатам, как голос, суровый и строгий, обрушился на них словно гром: — Где вас черти носили? — Он показался; непроницаемый вид, безэмоционое выражение лица и как всегда насупленные брови, заведомо говорящие о его настрое. Он спускался со второго этажа и пока он шёл, нарочито медленно, дабы заставить провинившихся ощутить ужас бытия, Натали и Адриан успели взять нахлынувшие эмоции под контроль. — Сэр, это… — Отец, это моя вина! Я сбежал из дома дабы не заниматься на фортепиано, мне так наскучили эти, да и другие занятия, что я решил проветриться, а Натали отправилась меня искать, не вини её, это лишь мой проступок и вся ответственность за него, целиком и полностью лежит на мне! — Выпалил Адриан на одном дыхании так, словно он часами заучивал этот текст. — Сэр, не слушайте Адриана. Это моя вина: я ослушалась вас и сводила мальчика на «Одиночество», за что готова понести наказание прямо сейчас, в полной мере, — она закрыла парня собой, встав лицом к лицу с начальником. — Отец, Натали врёт! — Мальчик высунулся из-за спины. — Это я сбежал из дома на киносеанс, а Натали нашла меня там только лишь когда я вышел из здания кинотеатра! — А ну молчать, оба! — Голос, глубокий и тяжёлый эхом пролетел по комнатам поместья, ударяясь о стены и возвращаясь обратно. — Вздумали прикрывать друг друга, будто я злой тиран, а вы бедные и обиженные моей диктатурой? Адриан, а ну марш в свою комнату музицировать и так, чтобы я из кабинета слышал твою игру! А ты, — он перевел взгляд на Натали, — живо за мной! Спорить не было смысла, ибо Натали полностью сознавала свою вину и не отказывалась от ответственности за свои действия, пускай и боялась того, что же станет её персональным Адом. И раз уж так, то куда она попадёт, если исчислять круги Ада по Данте? На восьмой или девятый круг? Наверное, на девятый. Она шагала за ним подобно преступнику, приговоренному к гильотине. Женщина едва перебирала ногами, постоянно запинаясь о ступени. Удивляться тому, что с её стороны не было проявлено никакой инициативы, не стоит, это вполне ожидаемый результат неповиновения абсолютному резиденту в этой запутанной и ключевое слово — неравной игре, в которой он является и судьей, и палачом. Будучи человеком, который выстраивал свои взаимоотношения с социумом на системе авторитарного режима, ему было сложно вести себя иначе даже с самыми близкими людьми. Он пропустил Натали вперёд, в кабинет, а сам закрыл дверь за ними. Повисло тяжёлое молчание: Натали боялась начинать очевидно неприятный, в первую очередь для нее самой разговор, а Габриэль ждал как раз этого, когда она решится сказать хоть слово в свое оправдание. Эдакая психологическая мера наказания, большего ему и не надо. Безусловно, им предстоит долгий и малоприятный разговор, но желания вводить какие-либо санкции против своего единственного соратника и единомышленника у Габриэля не было. — Сэр, я… — Неуверенно начала Натали, но он остановил её жестом руки. Вот то, чего он желал и с нетерпением ждал. — Не стоит, — как всегда, холоден и неприступен, без понятия жалости и сострадания, — я понял что произошло, и как бы мой сын не стремился взять всю вину на себя, правда и без того очевидна. У меня только два вопроса: что ты планировала предпринимать в тот случае, если бы я все узнал, что, собственно говоря, и произошло, и почему же ты так поступила? Чем руководствовалась, принимая данное, замечу, опрометчивое решение? Она поникла, намеренно игнорируя мысль, что боссу всё-таки стоит сказать о том, что это не первое нарушение его запрета с её стороны. Она бы промолчала так еще очень долго, но неожиданное принятие своего проступка и желание сказать начальнику все то, что она думала касательно этой и касающихся ее тем, в совокупности пробудили в ней небывалую уверенность. Она подняла голову и спокойным, собранным голосом каким говорила обычно, сказала: — Месье, я не знаю как правильнее и понятнее объяснить Вам причину моего поступка, но постарайтесь понять. Этот мальчик, — она подняла взгляд на фотографию Адриана, — мне совсем как родной, словно собственный сын и из близких людей, настолько близких — у меня только он. Я знаю что он Вам не безразличен, как зачастую говаривают, но, уж простите за прямолинейность — Вы воспринимаете его лишь как свой проект, который надо как можно удачнее реализовать. Я с Вами двумя уже столько времени и осмелюсь сказать, что лучше меня вас обоих не знает никто, поэтому я с уверенностью скажу что знаю о том, что Вы действительно любите сына, но при этом Вы настолько редко показываете ему свою любовь, что не только в школе, не только в обществе думают что вам плевать на сына, сам Адриан начал в это верить. Вы спрашиваете «чем я руководствовалась принимая, как вы заметили «опрометчивое решение»?” Я руководствовалась тем, что я действительно люблю этого мальчика, самой крепкой и что нинаесть — материнской любовью. Я хотела, чтобы он порадовался, чтобы почувствовал в кои то веки, что он и его желания хоть кому-то важны, что его слышат и понимают, что он нужен. Возвращаясь к первому вопросу — «что я планировала предпринимать?». Да ничего. Я знала, что Вам станет известна истина и не планировала Вам врать, боялась вашего гнева и того, что я потеряю Ваше доверие, но вместе с тем я понимала, что я все равно буду придерживаться своего первоначального решения. Я люблю Адриана и именно поэтому, прекрасно понимая риски и зная о том, что это может повлиять на мою работу у Вас, решила, что я не могу поступить иначе. Поэтому Вы в полном праве меня уволить, я не стану с этим спорить, следующий ход за Вами. Сказать что Габриэль был поражен столь пылкой и одновременно с тем — холодной тирадой, значило ничего не сказать. Он слушал ее внимательно, то членя предложения и их суть на определенные фразы и мысли, то будто бы окунаясь в омут, обдумывал тот факт, что с ним наконец кто-то честен, кто-то не испугался сказать все в лицо и этот самый «кто-то» никто иной как самый близкий ему человек. — У тебя еще есть я… — Задумчиво протянул Габриэль. — Что? — Натали недоуменно изогнула бровь, не понимая ни смысла фразы, ни ее контекста. — Ты сказала что из близких людей у тебя, — только Адриан. Вот я и говорю… — На его абсолютно невозмутимом лице читалась лишь некая тоска и печаль, вероятно от того, что в своей пламенной тираде она не уделила ему должного внимания, по крайней мере — в романтическом смысле. — Я благодарен тебе за честность, она полностью, как мне кажется, искупила твой сегодняшний проступок, но скажи мне: в твоем сердце совершенно нет места еще для одного Агреста? — Сэр, Вы верно шутите, — она испытывала одновременно и недовольство, и эйфорию, — Вы знаете, Вы должны были знать о том, что я отношусь к Вам «по-особенному»! Но Вы никогда этого не замечали или не хотели замечать, просто игнорировали, а может абстрагировались в своем мире, не знаю, плевать! Но Вы обязаны знать о том, что мое сердце и без ваших слов отдано двум из рода Агрестов, и с вашей стороны так жестоко это все говорить! — Ее голос сорвался, она замолчала, удерживая порыв подступающих слез. — Я люблю тебя, Нат, — печально улыбнулся он, приблизившись. — Умоляю, перестаньте врать! — Она всхлипнула, истерично взвизгнув. — Вы любите Эмили! — Я люблю тебя, а не Эмили. Неужели ты думала, что я оставлю незамеченным все твои старания? Все те силы, что ты вкладывала в мою цель, мою борьбу. Я полюбил тебя за твою безоговорочную преданность, за веру в меня и мои силы. Ну-ну-ну, все хорошо, — Габриель обнял все же расплакавшуюся Натали, прижав ее к себе. — Я тоже тебя люблю… После этих слов он просиял, подобно начишенному чайнику. — Не плачь только, ладно? —Ладно… — Шепнула она. Как показывает практика: даже из самых безвыходных ситуаций выход есть всегда и зачастую, он может быть куда удивительнее ожидаемого. Главное делать то, что велит сердце.