Эксперимент

Если тебе кажется что всё кончено и твоя психика окончательно разрушена — просто скажи себе это.

И он говорит. Он нашёптывает себе это. Он слышит это в своем сознании. В своем разуме. Он слышит и повторяет: псих-псих-псих-псих Это не его мысли. Не его голос. Он не может различить ни слова больше. Но он повторяет: псих-псих-псих-псих Он встаёт и идёт. Он не знает куда. Он просто движется в темноту. С каждым шагом он все сильнее погружается во мрак. Он ничего не видит. Костер пылающий яркими красками, остался где то позади. Перед глазами тьма. Холодно. По коже пробегают мурашки. псих-псих-псих-псих Он идёт. Перед глазами становится светлее. Ясно. Он на верхнем этаже. Лунный свет падает на его лицо прозрачным покрывалом. Бледные лучи ночи тонули в алых, казалось, налитых кровью глазах. А он смотрел на этот завораживающий источник белого света. Говорят если долго смотреть на Луну, то можно сойти с ума. Сойти с ума... Хах.. но что если он уже сходит с ума? псих-псих-псих-псих Ну конечно...Куда уже больше.. — Бакуго! .... Он уже слышал этот голос. Он уже доносился из-за его спины. Это уже было. Дежавю? Определенно. Кацуки оборачивается и видит слегка напуганного Тодороки. Он ещё не видел такого выражения, такой эмоции на лице половинчатого. Он хочет это запомнить. И запоминает. Он не знает зачем. Но он знает что ему это нужно. — Ты какого сюда поперся? Опять. Он уже слышал это. Он уже слышал эту фразу. Шото стал стремительно, но одновременно с этим осторожно подходить к Кацуки. Выйдя из тени, Тодороки тоже попал под бледные лучи и Кацуки невольно, но признал что выглядел тот почти красиво. Теперь в объятьях лунного света стояли уже двое. Кацуки хотел было что то сказать и уже открыл рот, но его перебили: — Только не надо говорить что ты просто "решил прогуляться" или "завались не твое дело" и все такое. Не-а. Не прокатит Бакуго. А вот этого уже он не помнил. Сценарии расходились. Ему даже стало не по себе. Ведь он не знал что будет дальше. Ведь жить по заранее прочитанному сценарию проще. Верно? — Ха... Ты так и будешь молчать? А Кацуки не знал что сказать. Поэтому и молчал. — Ладно, расскажешь завтра. Утро вечера мудренее. А сейчас, пошли спать. – Шото подхватил Кацуки под локоть и потащил к лестнице, а Бакуго и не сопротивлялся. У него хотя бы будет время подумать что говорить, чтобы его половинчатый друг отвязался. Включив фонарик на телефоне, Шото глянул на спокойно идущего сзади Кацуки. Странно. Тодороки видел что Кацуки ушел в темноту без телефона, поэтому прихватил и его мобильный, что сейчас доставал из кармана чтобы вернуть его хозяину. Да, Шото посчитал это странным, даже пугающим в какой то степени, но думать об этом он не хотел. Отдав телефон Кацуки, Шото двинулся вперед. И так, они вдвоем шли по темным коридорам здания, уже слегка освещаемым тусклым светом. Когда они пришли в комнату-кабинет-базу где расположились, Кацуки выдохнул от облегчения. В комнате был только Мидория и уже почти потухший костер. Тот Шото что был с ним сейчас, с кем он говорил и бродил по темным коридорам.. настоящий. Он не знал что значит «настоящий Шото» и что значит «поддельный», и почему их так прозвал, но он знал точно: тот с кем он говорил в подвале — не Шото. Он не знал кто или что это было. Может даже его собственная галлюцинация. Но... Тот фальшивый Тодороки даже ощущался по другому. Был каким то холодным, безразличным, чужим. Как запрограммированный робот. А Шото что сейчас спокойно усаживался на свай спальный мешок и устало вздыхал — все такой же безразличный и холодный... Но другой. От него каким то теплом веет. Какой то человечностью. Да. Он понимал как это тупо звучит. Но он не знал как по другому объяснить это своему сознанию. Он не знал как утихомирить голос что слышал. Кстати о нем. Чей это это голос? Он тоже не знал. Его собственный? Нет. Вряд ли. В любом случае, он решил об этом подумать завтра. Но только мысли замолчали и его снова окружила тишина, голос снова заговорил: псих-псих-псих-псих —Черт как же бесит.. – сквозь стиснутые зубы прошипел Бакуго. Его уже раздражало собственное сумасшествие. — Что тебя на этот раз бесит? – как оказалось, Шото ещё не уснул. — Ты блин бесишь! – Бакуго, кажется, уже по привычке рявкал на всех. — О, ясно. А я уже думал что то новенькое. – сладко зевнув. Вот теперь его реально взбесил половинчатый. Ладно. Сейчас ему следует выспаться. Сон. А сможет ли он уснуть? Ведь голос то и дело ему твердил уже заученные слова, что эхом отдавались в голове Кацуки: псих-псих-псих-псих Интересно, а можно как нибудь врезать голосу в собственной голове? ﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏﹏ Утро. Ещё одно грёбаное утро. А он так и не смог уснуть. Всю ночь он обдумывал произошедшее. Он вспоминал тот голос, что уже сделался привычным. Он вспоминал ту тьму, что обволакивала его со всех сторон и свет бледной луны, что почти по-матерински убаюкивал. Он вспоминал то выражение лица Тодороки, что он решил запомнить. Он вспоминал и пытался найти во всем этом загвоздку, подвох. В голове раздалось уже знакомое: псих-псих-псих-псих По правде говоря, его это уже почти не раздражало. Когда слышишь это на протяжении суток — привыкаешь. Голос уже не мешает мыслям, уже не путает сознание. Нет. Но чем чаще Кацуки слышал голос, тем больше он убеждал себя в том что слышал его раньше и не раз. Ещё до того как они сюда приехали. Он не знал правда ли он слышал этот голос раньше, он просто убеждал себя в этом, хотел найти объяснение. Он перебирал в памяти всех людей, все лица и звуки, стремясь найти похожий. Но было ощущение, что чем больше он старается — тем больше забывает. Интересно, а это тоже признак его сумасшествия? И вообще. Почему именно он должен был сойти с ума? Почему не двумордый или Деку? Потому что ему "повезло" попасть в тот подвал и, хоть и мимолётно, познакомится с той тварью? О да, он все ещё помнит тот холодок пробегающий по его коже. Бр-р. — О, Каччан, давно проснулся? – Кацуки перевел взгляд на лохматого, только проснувшегося Изуку. Он ничего не ответил, лишь перевернул голову на другую сторону, смотря уже в другой угол комнаты. Где то сбоку раздался треск рвущейся ткани. А затем и звук удара туши о пол. — Деку, можешь пожалуйста сходить в медпункт принести бинты, кажется там было парочку. – Шото приложил руку к порезу на ноге. — Да, сейчас! – зеленоволосый умчался на третий этаж. Они остались вдвоем в одном помещении. — Это ты специально его согнал дабы меня допросить? — Какой догадливый.. – Шото приподнялся, чтобы подойти к Бакуго и тут же шикнул от боли в ноге. – Н-да... Исцеляющей девочки тут явно не хватает.. Так. Ладно. Рассказывай какого хера ты вчера наверх поперся? — С хера ли тебя это волнует? — Я жду. — Не обязан отвечать. — Бакуго, какого хера ты в 3 часа ночи, поперся по темной заброшке один на верхний полуразрушенный этаж?! — не твое дело. Раздался шлепок. А за ним оглушающая тишина. Рука горела. Щека горела. Бакуго последним осознал происходящее. Шото поднял на него руку. Его ударили. Он позволил ударить себя. Гнев стал разливается по венам. Зрачки сузились. Он тут же набросился на Шото, опрокидывая того на пол и садясь на него, он сжал кулак, занёс руку для удара. *** Скрипнула дверь. Темный кабинет залился тусклым светом фонарика телефона. Старая железная койка, разбросанные банки из под таблеток и бумажные стаканчики для воды, разбитые стеклянные банки с микстурами и медицинские справки — всё напоминало палату психбольницы. — И где здесь Шото увидел бинты... – вслух, самому себе проговорил Деку осматривая комнату. Взгляд упал на бумаги, разбросанные по всему кабинету. Отдельного внимания заслуживала тетрадь, что лежала под койкой. Изуку поднял ее, сдул пыль. Похоже дневник. Зеленоволосый открыл его. На первой странице аккуратным почерком было выведено жирное: « Эксперимент. День первый » А за ним, более мелким шрифтом было описание каких то химических, биологических и других научных, непонятных для школьника манипуляций. Следующая страница почти ничем не отличалась от предыдущей. Все то же: « Эксперимент. День N » и куча странных формул. Ещё 20-30 страниц и Изуку наскучило просматривать подобное. Он в очередной раз перевернул листок и задумался. Вместо обычного « Эксперимент. День Х», было : « Инкубационные машины вышли из строя! » « Они вырываются! » « Доктор Хрэм мертв! » « Они убивают нас! » С каждой фразой, текст плыл все больше. « Незу отказывается останавливать их! Чертова крыса! » « Военные не спра..... » Последнее предложение не было дописано. Вместо очередного иероглифа была лишь длинная полоса синего цвета. Деку сделалось страшно. По коже пробежал холодок. А за спиной раздалось мрачное: — Псих.