Огонь

      Эйс — это огонь. Яркий, жгучий, неугасимый. И чтобы огонь продолжал живо и сильно гореть, нужны дрова.       На корабле Белоуса дров не было.       На Моби Дике были слухи, шёпот за спиной, ненависть и зло-враги-опасность. На Моби Дике он был открытой целью, которую легко лишить кислорода, а без него, как всем известно, огонь не горит. На Моби Дике Эйса могли узнать, его папашу могли узнать, что он сын дьявола, что его стоит сжечь-утопить-повесить.       На Моби Дике не было Пиковых пиратов.       Он бы очень хотел увидеть Дьюса, поговорить со Скаллом, провести охоту с Михаром и много, чёрт возьми, обниматься с его командой. Эйс хотел бы познакомить их с Луффи, когда тот вышел бы в море. Хотел бы не быть похищенным этим ублюдком.       (Но также Эйс хотел бы, чтобы Сабо был жив вместо него. Желания демона-отродья-ничтожества никогда не учитывались, не так ли?)       Стоять вместе с командой Белоуса было душно. Они улыбаются, смеются, приветствуют и называют его братом. Эйс хочет сжечь их всех дотла, потому что эта привилегия есть только у двух одного человека в мире; потому что внутри от чужих слов клокочет пожар размером со всё королевство Гоа, такой же сильный, как был в Сером Терминале. Но вместо желаемой агрессии он отходит, разворачивается спиной и идёт убивать Белоуса. (А сзади слышатся насмешки-проклятия-унижения, добавляя бензин в гору мусора, где люди плавились, рыдали и молили о помощи.)       А потом, после неудачной попытки (опять) мокрый-злой-испуганный(-слабый) Эйс отходит к перилам и скатывается вниз, чувствуя, как пожар продолжает сжигать внутренности, не даёт свободно вздохнуть и заставляет держать чужую руку крепче. Хоть Эйс — это огонь, пожар на этой мусорке может его поглотить. Целиком. Не оставляя ни кусочка.       Позже к нему подходит Марко-Тэтч-Виста-Изо-Харута-Джозу-любой другой, имя которого ещё не запомнилось и предлагает ему еду, разговор, поддержку. («Почему. Нет, забудь, я не стану спрашивать.») Будто он был их братом, будто он для них что-то значит, будто они что-то значили для него. Эйс не даёт себя обмануть, он молчит и смотрит со злостью (страхом-надеждой-волнением). Эйс помнит, что громко плачущая девушка в лесу, которая «подвернула ногу» — определенно воровка лучше него, потому что врёт убедительнее, живее, и к ней подходить нельзя категорично, иначе из карманов пропадёт награбленное, а на душе останется смутное желание помочь ещё раз. Эйс знает, что любую еду нужно заслужить и если тебе дают её бесплатно, то есть подвох, а быть кому-то должным не самое приятное, что пришлось познать на своём опыте. Эйс понимает, что они лишь пытаются ослабить его защиту, сделать более рассеянным, отвлечь внимание, а потом ударить в спину. (Зачем? Для чего? Почему они его просто не убьют? Это что-то вроде дерьмового шоу?) Эйс не знает, почему они тяжело вздыхают и, горько улыбаясь, говорят «скоро станет привычнее», он не собирается привыкать. Эйс не понимает, зачем они продолжают этот фарс уже вторую неделю. Эйс находит в груди схожее чувство с воровкой и хочет убиться об пол.       После последней запланированной попытки убийства, у него есть остаток вечера на долгожданное одиночество. Тем не менее, он не может расслабиться: за углом кто-то шепчет о его смерти, с палубы кто-то поглядывает на него и смеётся, снизу кто-то празднует n-ую победу Белоуса. Они наблюдают за ним, ждут момент слабости, чтобы напасть. Эйс прижимается к прохладному дереву и отводит взгляд к морю: оно всегда было успокаивающим, красивым и уютным. Если бы на него напали, он бы, не раздумывая, бросился вниз, к Сабо Дэви Джонсу на кулички. Потому что лучше утонуть и видеть перед глазами голубое-синее-черное, а не чужие улыбающиеся лица, на которых играет отвращение-веселье-усмешки. (Пора перестать думать и накручивать себя, он обещал Луффи жить и, чёрт возьми, Портгас Д Эйс свои обещания не нарушает.)       Сегодня никто не подошёл сзади, даже когда плечи немного опустились, а глаза прикрылись. («Что если спро. нет. он. не. будет. спрашивать.») Отсутствие команды, семьи, жутко на нём сказывалось: начался нервный тик, руки дрожали, а эмоции были всё больше и больше неконтролируемые. Прямо как когда Пиковые пираты приплыли к Сабаоди, когда он увидел тенрьюбито и перед глазами встал огонь-письмо-слезы. Скалл заставил его встать на колени: прошипел что-то про «так нужно, кэп, простите» и склонил его голову. Эйс тогда не сопротивлялся, был больше занят воспоминаниями и способом заставить себя не плакать (ни сейчас, ни позже, никогда). Конкретно сейчас Эйс был бы рад сжечь больного ублюдка, смеясь и слушая предсмертную агонию бога, но, возможно, Скалл был прав (тогда он что-то говорил про вызов адмирала, про линкоры с морскими пехотинцами. Эйс не смог бы защитить команду). Правда, сейчас Скалла рядом не было (никого не было), никто не мог помочь ему с начинающейся паникой и момент расслабления после постоянно напряжения рано или поздно всё равно должен был произойти.       Эйс так хотел бы оказаться дома прямо сейчас.       Например, в стране Дадан. Принести ей тушу крокодила, шлепнуться на доски и слушать усталое ворчание. Или в глубине леса. Упиваться пением птиц, тихим шелестом травы и завывающим ветром. И Луффи. Луффи бы бормотал что-то о бою гусениц, искал приключения на задницу и был рядом. Луффи бы прижимался к его боку, запускал руки в под рубашку, совершенно не стесняясь, и тихо хихикал. Луффи олицетворял дом совершенно всегда и рядом с ним было ощущение безопасности-любви-теплоты, но в первую очередь, он олицетворял, конечно, море. Оно могло бы быть бурным-опасным-угрожающим или же мирным-уютным-спокойным, это не важно. Оно всё равно было бы домом в любом виде, в любое время и в любом месте. Было бы свободой, умиротворением, дровами для огня.       Эйс так хотел бы оказаться дома, но его желания (опять таки) не учитывались, поэтому он стоял на Моби Дике и смотрел сонными глазами на волны, окрашенные закатом солнца. Будто он снова был на Рассвете и смотрел на волны с Луффи. Сморгнув наваждение, Эйс выпрямился.       Идиотизм.       Всё это — огромный идиотизм. То, как яростно Эйс желал оказаться дома; то, как сильно он скучал по своей команде; то, как бессильно смотрел на волны, забивая огромный и толстый на своё состояние; то, как его беспокоила одна проклятая мысль, вертящаяся в голове будто на повторе: «Почему весь экипаж называет Белоуса отцом?» Может. Это какой-то секрет отцовства? Ответят ли ему, если Эйс когда-нибудь спросит? Не то, чтобы он спешил, нет-нет, просто.       Вздыхая, Эйс опять отбросил мысли о вопросе подальше. Ещё бы он начал отрицать своё любопытство в голове. (Он этого не делает, нет!)       Оглянувшись, Эйс никого не заметил на палубе. На улице вовсю играла ночь: звезды ярко мерцали над головой, а волны, будто поняв атмосферу, вяло качали Моби Дик. На самом деле, ещё вчера он бы отправился в покои Белоуса, чтобы убить его, но сегодня. сегодня его руки слишком сильно трясутся от пожара, к горлу подкатывает тошнота, (день смерти Сабо наступал. Не то, чтобы он помнит в какой именно день это произошло, но невыносимая жара июля (было ли это из-за пламя?) запомнилась слишком чётко, из-за чего каждый день середины июля — сущий ад) и под кожей искрятся маленькие огоньки злости. Даже Эйс знает, что нападать нестабильным-невменяемым-кипящим — это нецелесообразно (давно ли он стал думать о чем-то подобном?). Не то, чтобы из-за этого он когда-либо отступал, но пока никого рядом нет и пока можно закрыть глаза, представляя рядом команду — будто всё в порядке. Воспоминания и фантазии дадут необходимые дрова, чтобы встать и пойти вперед. Он разгорится, как лесной пожар в знойный день и выжжет проклятия на враге-Белоусе-отце. И всё будет хорошо, тогда он найдёт свою команду и будет отходить от потери свободы, запираясь на кухне с чашкой чая и Дьюсом на буксире. Тот уничтожит его голову к черту своими подзатыльниками и нравоучениями, но этого стоит ждать, ради этого стоит жить.       Эйс — это огонь и он найдет дрова на корабле Белоуса, даже если это означает снова начать обманывать себя. (Он не переставал)