Фальшивка

Чайльд фальшивый насквозь. У него фальшивый смех, фальшивые улыбки, фальшивая заинтересованность во всём, что не битвы, глаза тоже фальшивые. Пустые синие стекляшки, красивые, но мутные, совсем ничего не отражают. Панталоне другого Чайльда и не знал, не видел. Ему незачем было. Знал и видел «Бай Чжу». Тарталья улыбался «ему», но не так, как другим. Была в этой улыбке та самая крупица настоящего — с «Бай Чжу» рядом Тарталья чувствовал. С «Бай Чжу» рядом Тарталья ненадолго становился Аяксом — почти таким, как «до», как в беззаботном детстве. К «Бай Чжу» Тарталья рвался, скучал по нему чуть ли не больше, чем по семье. К ногам «Бай Чжу» Тарталья был готов бросить целый мир, стоило тому этого захотеть. В «Бай Чжу» Тарталья был влюблён. Во время собраний Панталоне ловил на себе пристальный взгляд Пульчинеллы. Понимал: осуждает. Раздражался, тянул на лицо улыбку и пялился в ответ. «Ну, и что ты скажешь?» Синьора усмехалась, Арлекин закатывала глаза. Капитано был, как всегда, молчалив и спокоен, но Панталоне порой чувствовал следующий за ним тяжёлый взгляд. Коломбина смеялась и напевала. И даже эта дурацкая змея — не живая вовсе, муляж, созданный Сандроне, — шипела осуждающе над ухом. Все знали, что в Ли Юэ у него прикрытие. Все, кроме Чайльда. Сначала это было просто забавно. Потом стало действовать на нервы. Тарталья приходил в хижину, одаривал цветами, подарками, вниманием. Играл с Ци Ци, без вопросов отправлялся ползать по скалам за стеклянными колокольчиками и взбираться на пики за циньсинями. Не понимал, кажется, что «Бай Чжу» хотел спровадить. А Панталоне от всего этого некомфортно. Раз он словил себя на мысли, что улыбается, наблюдая, как Тарталья пытался справиться с палочками для еды, а потом плевал на приличия — не зря ведь бронировал приватную комнату, — и накалывал на деревяшку кристальные баоцзы, как на вилку. Неловко улыбался «Бай Чжу», заметив его взгляд, пожимал плечами. «Бай Чжу» отложил свои палочки, встал из-за стола и, пока на лице Тартальи испуг слился с сожалением, выглянул за ширму, чтобы попросить у сотрудников Глазурного павильона пару вилок. Вернулся с приборами в руках и сел, вложив один в пальцы Тартальи. Лицо его до ужаса комично, «Бай Чжу» не сдержал хитрой ухмылки. Тарталья смотрел на него, глупо хлопая глазами, а потом засмеялся. Сердце в груди «Бай Чжу» замерло на одно бесконечное мгновение, а затем с удвоенной силой начало колотиться о клетку из рёбер, грозясь вырваться из груди. Пальцы дёрнулись, но он подавил в себе желание приложить ладонь к месту, где бунтует непокорный орган. Это странно. Это некомфортно. От этого надо избавиться. Панталоне поступил радикально. Он вырвал проблему с корнем и сжёг все мосты. Сердце Моракса уже в руках Царицы, более ему в Ли Юэ оставаться незачем. Маска с именем Бай Чжу потеряла свою значимость, и как славно, что лекарь был известен своим слабым здоровьем. Подделать свою смерть и вернуться в Снежную. Не видеть, не знать, что станется с рыжим Предвестником. Чайльд фальшивый насквозь. Панталоне ни капли не лучше. У Чайльда красивые глаза-стекляшки. Теперь — насовсем. Тарталья рвётся в Ли Юэ, взбирается на горные пики за циньсинями и ползает по скалам, срывая стеклянные колокольчики. Под покровом ночи, словно вор, пробирается к свежей могиле, усыпанной дарами скорбящей гавани. Молча укладывает свой целебный букет на холодную плитку и долго стоит у безжизненного камня. Тарталья не знает, что под слоем земли в лучшем гробу госпожи Ху Тао покоится вовсе не тот, по кому болит душа и ноет сердце. Панталоне никогда не признается ему в этом обмане. И всё же… И всё же, почему так неуютно смотреть в пустоту бездонных синих глаз?..