Господне безрассудство

Рассеянно всматриваясь в горизонт, Чжун Ли глубоко вздохнул и сцепил руки за спиной, открывая себя мягкому морскому бризу. В Ли Юэ штиль был привычен, так верно он ложился на испокон веков спокойную и неизменную Гавань Контрактов. Шторм приходил сюда крайне редко и почти всегда следовал за одним определенным событием: Барбатос в очередной раз покидал границы собственного государства, смелым ветром пускаясь бороздить просторы чужих владений, и, если совсем не повезет, оставался где-то в Ли Юэ. Это всегда было видно, море волновалось, жалобно плескалось под сокрушительным порывами ветра, что развлекали своего хозяина. Точнее, развлекало его ожидание неизбежного гнева Рекс Ляписа, что хронически не переносил беспорядки на собственной земле, он с каждым беспокойным днем становился все мрачнее и порывался вышвырнуть Архонта Свободы к черту со своих владений, останавливало лишь природное уперство и неизмеримая гордость. Будет он тут тратить свою драгоценную бесконечность на поиски мелких вредителей, станет же только хуже, Барбатос, как колорадский жук, выведешь в один сезон, в следующий станет еще хлеще. А тут хоть оставалась призрачная надежда, что он выдохнется. Игрища их могли длиться неделями, пока кому-то из них не осточертеет либо ждать, либо терпеть, это стало своего рода традицией, с которой оба уже свыклись спустя много веков столь неудачного соседства. На этот раз Барбатос как-то особенно расщедрился и явился в Гавань без своего элитного эскорта в лице очередного кошмара местных синоптиков, что до сих пор не могли вникнуть в суть подобных природных аномалий. Видно, хозяин Ли Юэ нынче выглядел совсем уж жалко, что даже беспощадный в своих играх Анемо Архонт растрогался. От подобной мысли Чжун Ли невольно поморщился. Неужто совсем плох? — Все ждешь своего фатуйского жениха? — нарочито невинный взгляд голубых глаз ворвался в поле зрения, Венти скользнул по высокой фигуре оценивающим взглядом, многозначительно цыкнул и уселся на деревянные перила набережной, свесив ноги к морю, — помнится, два месяца как? — Нечем больше занять свою светлую голову? Всего-то три, — колкость вырвалась скорее в качестве привычки, чем в искреннем раздражении, Чжун Ли деловито двинулся прочь вдоль набережной, тщетно пытаясь ускользнуть от столь предсказуемого и неудобного разговора. Что могут значить для вечного Бога какие-то три месяца? Он и правда их почти не замечал, но человеческое тело тосковало как-то слишком правдоподобно, особенно, если письма задерживались на неделю другую и спектр ощущений услужливо дополняла тревога и некоторый глубинный страх. — Грубо, Моракс! — потоки ветра услужливо подняли своего хозяина на ноги, тот ловко приземлился носками на деревянные перила и в пару шагов нагнал своего несчастного собеседника, недовольно поджимая тонкие губы, — если ты, придурок старый, резко не вспомнишь прелести культурного общества примерно прямо сейчас, я не расскажу тебе всякого интересного про твоего мальчишку! Чжун Ли обернулся так быстро, что Барбатос чуть не свалился со своей тонкой жерди. Надо же, он неделями доставлял всяческие неудобства, дабы вывести мужчину на эмоции, а надо было всего-то обмолвиться парой слов об его пассии, — Неделю назад встречал его в Инадзуме, помятенький такой, недовольный, но все с ним ладненько, — кивнув чем-то своему, Моракс отошел назад, но плечи у него заметно расслабились. — Знаешь, — невозмутимо продолжил Барбатос, — видок у него просто дивный. Я как увидел — думал у него умер кто. Жуткий тип. У него глаза ж совсем пустые, свободы в них меньше, чем в тебе со всей твоей зацикленностью на своем долге и нации. Это была правда. Аякс был от свободы на расстоянии миллионов галактик, это та вещь, которую он так яро и пылко желал, но которой боялся больше всего на свете, он никогда не ощущал ее вкус на языке, никогда не руководствовался исключительно своими желаниями. Всю жизнь привыкший послушной собакой исполнять приказы, в самостоятельности Чайльд бы потерялся безвозвратно. Он сам признавал это, тоскливо, несчастно, но Чжун Ли можно было сказать, с ним было легче. Терять свободу в его руках было приятнее всего. Тарталья тешил себя мыслью о том, что в кой это веке это был его личный выбор, единственный и столь прекрасно верный. — Этот твой Предвестник…он как меня заметил — словно с цепи сорвался, давно я такого безумия не видел, — Барбатос вещал беззаботно, невозмутимо, вскинув голову к небу в расслабленном жесте, — я думал прямо там и пришьет меня своей зубочисткой! А я ж просто посмотреть на него хотел. Подумаешь, прошел за ним пол острова, я, может, в шаферы метил! Ни то чтобы Венти ожидал хоть какого-то сочувствия, безграничное для всех, милосердие Моракса всегда каким-то любопытным образом обходило его стороной, но то, что появилось на его губах, трудно было назвать даже снисходительной улыбкой. Какой-то совсем гадостный оскал, возникший на его лице говорил слишком уж красноречиво. Учитывая, что смотрел Чжун Ли далеко не в глаза своему собеседнику, он улыбался своим мыслям, основанным на довольно очевидном персонаже. То-то оно и ясно, этот рыжий пацан совсем не был похож на Гуй Чжун, нежную и спокойную, столь рассудительную, способную приручить безумца уровня Моракса, только благодаря ее влиянию, Венти смог в свое время к Рекс Ляпису хотя бы приблизиться, не словив по пути пару копий промеж глаз. Весёленькие были времена. С тех пор много воды утекло, безумие самоназванного Бога Войны поутихло, сменилось образом любимца всея гавани, спокойного и учтивого господина Чжун Ли, что лишний раз голос не повышал, но тут уж больно очевидно, какие именно чувства Царицын отрок пробуждал в мужчине. Любопытно. Столь легко проскользнувшая в золотой взгляд нежность свернулась там по радужке прирученной змеей, а Венти красноречиво поморщился, вороша волосы. Для кого-то столь древнего, Моракс был поразительно глуп в делах чувств, а столь очевидная влюбленность читалась в каждом его жесте. Даже не так, все куда хуже, Моракс осознавал все риски, слишком уж много он терял близких. Казалось бы, все должно было кончиться на Гуй Чжун, тогда скорбь Гео Архонта чувствовалась во всем Ли Юэ десятилетиями, она буквально ощущалась в воздухе густым дымом, даже земля, казалось, высохла и очерствела без пристального и любовного взора своего хозяина, что свернулся драконом меж гор и заснул на долгие годы в попытках избавиться от щемящего и душащего одиночества. Натура Моракса приказывала ему быть до ужаса статичным и постоянным, вторя своей стихии. Он хотел бы быстрее смиряться с потерями, но не мог, он любил столь глубоко и верно, столь неизменно, что нужно было ждать веками, пока буря чувств внутри него утихнет, а он был заперт с нею наедине без возможности сбежать. Стоило ему отойти хоть на мгновение, как случился Аждаха. Раболепный, верный, любящий столь безгранично. Он преклонил колено в первые минуты их знакомства и верно следовал своим клятвам веками. Он считал вспыхнувшие между ними чувства великим подарком Селестии, настоящей наградой, за которую он согласен расплачиваться до конца своих дней, лишь бы иметь возможность сопровождать столь дорогого собственному сердцу Бога. Он был бесконечно нежен и осторожен, произносил имя Моракса исключительно с придыханием, касался так, будто каменное тело Архонта может посыпаться под его пальцами, хоть и знал, что это не так. Он не позволял себе ничего, чего бы не допустил Чжун Ли, он беспрекословно слушал его во всем, внимал каждому вздоху и охранял Цербером. В какой-то момент Бог привык, размяк и поверил, что никто и ничто не лишит его столь сильного и совершенного в своей стихии создания, что это навсегда, что Аждаха будет следовать за ним до момента, как Селестия замкнет кольцо истории и перезапустит его вновь. И если смерть Гуй Чжун была стремительной, почти без мучений, — Моракса просто поставили перед фактом ее потери — то Аждаха был настоящим испытанием. Десятки лет он плавно и мучительно увядал, впадал в безумие и беспамятство, а всесильный Рекс Ляпис, Верховный Адепт и сильнейший Архонт из Семи не мог сделать с этим ровным счетом ничего. Он просто смотрел, как его любовь погибает, забывает связывающие их чувства и цели, Аждаха терял себя и лично просил, унижался, молил уничтожить себя, лишь бы не омрачнять личность своего Бога своим безумием и поступками еще больше, сгорал в чувстве вины — извинялся он чаще, чем дышал. Но это была не та вещь, которую Чжун Ли мог себе позволить, лишь когда Аждаха окончательно потерял свою личность и человеческую форму, обратившись в свое первородное состояние, Моракс запечатал его, не смог убить. Он обрек свою любовь на вечное забвение из собственной слабости, отвращение к себе не смогли излечить даже прощальные признания Аждахи, что даже с застилающим ясный взгляд безумием смотрел столь честно и нежно. Если после Гуй Чжун одолевала ярость, жажда мести, бьющая в грудину пылкая горечь, то после Аждахи не осталось ничего. Чистое белое поле, иссушенное и бесплодное. Тогда хотелось просто пасть на колени и умереть подле места их последней встречи. Уже тогда Чжун Ли задумался, как он устал от своего долга. Он никогда этого не просил, никогда не хотел, но был обречен тысячелетиями нести на себе это бремя по замкнутому кругу без возможности его покинуть, сильнейшее существо Тейвата, а все, что ему доступно — это собирать осколки своего былого счастья и величия, отчаянно оберегать бесполезные для прочих ошметки его любви. Тогда Барбатос справедливо решил, что на этом связь Моракса с людьми и закончится, что он уйдет в горы и сольется со скалами, став незримым наблюдателем своих земель. Застынет там на века, пока земля не начнет раскалываться и поглощаться в безжалостном завершении жизненного цикла. И как же он был удивлен своей ошибке. Моракс не просто вышел из своего забвения спустя без малого тысячелетие, он спустился к людям лично в обличии прекрасного и безграничного мудрого мужчины. Даже нашел себе работу, несколько хобби, пару знакомых, его попытки стать человечнее в какой-то степени веселили, но были достойны уважения. Если для Барбатоса подобные вещи и новшества были плевовым делом, то для кого-то столь древнего и закостенелого, как Чжун Ли, это являлось настоящим подвигом. Но, конечно, это не могло кончиться ничем хорошим. Спустя десяток лет жизни в Гавани, Моракс, долго не думая, согласился на призрачную надежду скинуть с себя осточертевшее бремя Бога, заключил контракт с Царицей и вновь нашел себе очередную причину уйти в забвение. Барбатос — Бог без царя в голове, да и без дома, влезать в чужие дела было его своеобразным способом скоротать свой век хоть в каком-то подобии интереса, поэтому он имел честь лично наблюдать за очередным фееричным провалом своего более мудрого и рассудительного коллеги. И если Венти хватило один единственный раз обжечься о проклятье чувств и привязанностей в жизни Богов, то Моракс, казалось, стал лишь до нелепого бездумным в этом вопросе. В рекордные для себя и своих мыслительных процессов сроки, он сильно и бесповоротно влюбился в засланного убить его и разворошить любимую Гавань мальчишку Фатуи. На это было уже не весело смотреть, это было просто жалко. — Как же это вышло? Если бы Чжун Ли платили каждый раз, когда он пытался осмыслить с собой в голове этот вопрос, он бы второй раз подтвердил свое право носить титул Бога Богатства. Как он оказался прислонившимся к спинке собственной кровати в одном тонком шелковой халате на голое тело, наблюдающим за тем, как один из легендарных и прославленных в своей жестокости Предвестников Фатуи мечется по его святой обитель и с отлаженной годами службы армейской выправкой приводит себя в рабочее состоянии за четко отведенные четыре минуты двадцать секунд. — Нормально, сяньшэн? — мальчишка резко замер посреди комнаты и чертыхнулся в тщетных попытках усмирить свои дикие рыжие вихры, ясные голубые глаза смотрели с такой надеждой, что у Чжун Ли язык не повернулся его разочаровать. Мужчина скрестил руки на груди, кутаясь пальцами в длинные свободные рукава, и зябко повел плечами. — Как обычно, Аякс, как обычно, — он тихо фыркнул, но даже не шелохнулся, когда Чайльд в два шага подлетел к его постели и, с секунду подумав, осторожно опустился на темные, расшитые золотой нитью, одеяла. Пристальный взгляд голубых глаз всматривался в столь привычные и любимые острые черты лица, скользил по разлету плеч, и подчеркнув что-то для себя где-то в районе кистей, в мгновение размягчился, расплавился и вернулся к лицу. Обнаженные, украшенные сетью мелких шрамов, пальцы зарылись в подол на бедре мужчины, несмело сжимая его через тонкую ткань, Тарталья разомкнул губы, на секунду снова замер и потупил взгляд. Он столь же очарователен, сколько нелеп, Аякс был просто невыносим в своей честной юности, обнаженной в уюте и безопасности дома душе. Что же в нем такого было? Юное дарование, дитя Бездны, убийца Бога, что так опрометчиво увлекся собственной жертвой. Бездумная глупость, смешная ошибка. Чжун Ли расправил чужие пальцы, укладывая их на собственное бедро полноценно, без стеснений, обвел изгиб крепкого плеча, забрался холодными кончиками пальцев под расхлестанный в нарочитой небрежности высокий ворот, поднялся ладонью вверх до загривка, Аякс смотрел открыто, не смел воспротивиться ни на мгновение. Даже когда длинные пальцы зарылись в волосы, растрепали без того беспокойные кудри. Архонт задумчиво прищурился, склонил голову набок, затем уложил огненную челку чуть правее и распушил у основания, в заключительном жесте заправил тонкую прядь за ухо и, наконец, удовлетворенно улыбнулся. Это было просто абсурдно, сколько эмоций был способен вызвать простой человеческий мальчишка из далекой снежной страны, где Чжун Ли бывал так давно, но морщился в фантомном ощущении колючего холода спустя века. Было просто удивительно, как Чайльду удалось сохранить свою нежную юность и пронести ее сквозь суровый характер горячо любимой страны, вытащить из цепких и жадных когтей Бездны, поглубже запрятать внутрь себя на пути через жестокость и безжалостность армии. Если бы не бесконечный опыт, Чжун Ли бы даже не заподозрил в фатуйском ублюдке живой яркой натуры, тот умело умудрялся прятать ее и выпячивать вперед свою нарочитую неприступность, горделивость, самоуверенность, маска Тартальи являлась человеком просто премерзким, особенно, когда была выставлена напоказ. Завидев его впервые, Моракс чуть не подавился в отвращении, лишь вековая выдержка Чжун Ли позволила ему сохранить безразличие на лице, когда дракон внутри неприятно высокомерно развернулся, затягиваясь в тугие кольца. Не Предвестник Фатуи, а сплошное посмешище. Яркий во всех своих проявлениях — в Чайльде горело огнём все, от кончиков рыжих волос до пылкой взрывной натуры, подернутой изъяном безумия и кровавого азарта. Несмотря на юность, несмотря на взбалмошность, он оказался человеком весьма целеустремленным и напористым, кровожадным, что, впрочем, для носящего титул его ранга, и не удивительно. Его коллеги устраивали интриги, переворачивающие положение в целой стране. Чайльд был осведомлен во всем, в чем только можно, первые месяцы застать его на одном месте дольше пары часов было невозможно, он штудировал всю возможную литературу, совал нос в регионы доселе людям недоступные, марал историю, но заставлял Гео Архонта снисходительно улыбаться. И последнему стало почти стыдно, когда он, особо даже не напрягаясь, испортил мальчишке столь значимую для его карьеры и организации миссию. Было достаточно забавно иметь рычаги контроля над миссией по собственному убийству, направлять киллера и подавать удобные для себя идеи, только Чжун Ли совсем не ожидал, что Чайльд умудрится в него влюбиться. Да еще и так стремительно. Видимо, для Предвестника это оказалось в той же степени неожиданно, и если в работе Чайльд был весьма последователен и расчетлив, то в области чувств он оказался до ужаса растерянным и беспомощным. Если Чайльд и догадывался о природе своего эмоционального штурма, то сделать с этим ничего не мог, — Чжун Ли сомневался, что не хотел — работа как-то резко отошла на второй план, хотя Тарталья и пытался оставаться исполнительным до последнего, миссия мелким песком сыпалась через его пальцы, а он впервые за полгода своего нахождения в Гавани стал соответствовать своему возрасту и абсолютно потерялся. Даже без особенного опыта наблюдений за человеческим поведением было ясно, сколь несведущ Чайльд был области романтики, уже позже он признается, что его беспомощность не кончалась на проблеме выбора очередного широкого жеста, он просто не имел ни малейшего понятия, как добиваться в этой жизни чего-то, что не требует пустой целеустремленности и настойчивости. Чтобы кому-то понравиться, нужно было обладать опытом и качествами, которыми Чайльд не мог похвастаться изначально, — разве что природное обаяние и вышколенная харизма — но этого было недостаточно — и этот нехитрый факт доводил его просто до отчаяния. Для кого-то столь разрушительного и дикого, Чайльд для Чжун Ли был предельно осторожен, он пытался притереться к нему всеми известными способами, вслушивался в каждое слово, ставил в ущерб собственную работу, лишь бы иметь возможность видеть мужчину хоть несколько раз в неделю. Когда встретиться за день удавалось больше одного раза, Тарталья сиял станковой монеткой. Последними, к слову, он обсыпал Моракса безмерно, будто Бога Богатств можно было подкупить подобными жестами, но у Чайльда выходило. Не деньгами, но попытками. Это было просто очаровательно. Как и тот факт, что Чайльд пытался запихнуть поглубже и спрятать от глаз мужчины суть своей профессии, будто изначально не признался во всех грехах человечества одним своим титулом, коим представился при знакомстве. Может, ему становилось спокойнее от иллюзии, что Чжун Ли мог не признать в нем мерзость всего сущего, последний не желал в таком случае рушить хрупкие юношеские надежды. Особенно учитывая тот факт, что он и правда не признавал в Чайльде особой отвратительности, слишком много он на своем видал существ действительно отталкивающих. Стыдно было признать в себе ответные чувства, когда быть честным и открытым в ответ толком не было возможности. Стыдно было, когда Аякс, поглощенный опьяняющим чувством взаимности, шептал обещания быть партнёром верным и достойным, быть идеальным, насколько сможет в своей ситуации. Он искренне переживал и извинялся, что не сможет познакомить впервые полюбившегося человека с семьёй, потому что они не приняли бы счастья с мужчиной, даже если этот мужчина был так безгранично чудесен. Ещё более стыдно было, когда после раскрытия всех карт Аякс в спешке оборвал все их связи, пропал на долгие полгода, а потом сам же вернулся. Если у него были проблемы с доверием до этого, то теперь горячка била его почти каждую секунду, но он не мог отказать себе в возможности быть с мужчиной ближе, он так безумно соскучился, что Чжун Ли даже толком не извинился. Он правда хотел, но знал, что Чайльд не сможет найти в себе сил его простить при всем желании. Теперь он боялся долго смотреть в глаза, иногда вздрагивал от касаний и выглядел так болезненно уязвимо, будто каждый день собака кусала его за руку, а он исправно раз за разом засовывал ладонь обратно ей в пасть. Он будто больше не считал себя достойным тех чувств, что показывал, но был слишком слаб духом, чтоб себе в них отказать. И осознавать этот факт в полной мере для него было особенно неприятно. Гордость упрямо вилась внутри, беспомощная в своей уязвленности, но один взгляд на Бога — и она послушно затыкалась. Это же Бог, что ему до мальчишки из Снежной, которого так легко обмануть, благо, что ещё позволял быть с собой рядом хоть немного и утешать разбитое сердце, впервые обманувшее себя чувством мнимой взаимности. Понадобилось до абсурда много времени, чтобы вернуть прежнее подобие доверия, но, к счастью, Чайльд был достаточно смел или глуп, чтобы поверить во второй раз. — Вам холодно, — прямо констатировал Чайльд. — Так согрей, — изящные руки налились чернью, та оплела запястья и завершилась на концах пальцев длинными кобальтовыми когтями, те через мгновение по-хозяйски впились в ткань на юношеской талии, заставляя Чайльда еле слышно ахнуть и прильнуть ближе. Узкие глаза вспыхнули золотом и рассеклись тонким змеиным зрачком, а затем, признав перед собой избранного партнера, плавно расползлись и поглотили радужку почти целиком. Чжун Ли выпускал в свет драконью сущность, что стремилась жадно присвоить и поглотить, это всегда действовало на Чайльда как-то по особенному. Тот резко втянул воздух через рот и распахнул глаза, черты лица ожесточились, ясная голубизна радужки потемнела на пару тонов. Послушно следуя немым приказам, Аякс опустился ниже, вздрагивая от горячего дыхания на вызывающе открытой шее, и осторожно поцеловал высокий росчерк скулы, затем прижался губами к уголку глаз и улыбнулся чем-то своему, — смелее. Я хочу почувствовать тебя внутри. — Вы такой красивый, сяньшэн…очень красивый, хотел бы я, чтоб Вы ощущали, как у меня каждый раз колени трясутся при одном взгляде на Вас. — А ты не рассказывай, ты покажи. Сделай так, чтобы у меня тоже тряслись, я, может, пойму, — отлично зная, как на Чайльда влияет глубина его голоса, Чжун Ли опустил его на пару октав и уложил когтистую ладонь на крепкий живот, слегка царапая и без того истерзанную битвами кожу. Мальчишка жалобно всхлипнул и зарылся носом в изгиб по-лебединому тонкой шеи. — Ну не надо… — без особого энтузиазма зашептал Чайльд и, вопреки собственным словам, прижался к Архонту ближе, — я раньше уеду — раньше приеду. — Вот видишь, как всё, а можно еще проще. Не уедешь — торопиться не придется. — Ну правильно. Не уеду — Царица мне голову с плеч, и тогда Вам вообще ждать не придется. Никогда. Чжун Ли звучно цыкнул и нехотя отстранился, выпуская Аякса из крепкой хватки. Никогда он не собирался Чайльда ни в чем ограничивать, требовать отречься от своей Архонтнессы и отдать присягу лично ему, да и вряд ли бы юноша согласился, при всей его собачьей влюбленности, долг перед отданной Царице клятвой он чтил слишком сильно. Доверия между ними было вполне достаточно и без лишних обязательств. Но это не значит, что собственническое драконье нутро спокойно примет такой расклад и будет смиренно с ним жить. — В таком случае, нам стоит поторопиться, — Аякс кивнул, мазнув пышными волосами по шее, и резво отстранился, попутно целуя Архонта в губы, — дай мне пару минут. — Так забавно, Вы, вроде, по природе хладнокровны, но все равно мерзнете, — усмехнулся юноша, наблюдая, как Чжун Ли вновь закутался в полы халата и поежился в немом недовольстве. — Имеет значение? — Сяньшэн, сейчас едва ли пять утра и там прохладно даже по меркам Снежной. Вы же понимаете, я и без торжественных проводов обойдусь. — Безусловно. Я не обойдусь. — Чайльд нахмурился и недовольно поджал губы, однако спорить не стал. Настойчивости в идее отказаться от проводов в нем хватило только на предложение. — — Я, собственно, к чему это все начал, Моракс, — Венти обернулся через плечо и поймал ответный золотой взгляд, Чжун Ли скрестил руки на груди в привычном жесте и поджал тонкие губы, — я не то чтобы сомневаюсь в твоей сознательности, но знаешь…отказ от гнозиса, так сказать, не делает тебя резко смертным. Уж поверь мне, я, как бы, в этом вопросе имею некоторый опыт. — Я осведомлен. К чему ты клонишь? — было вполне очевидно, к чему Барбатос клонил, но это не значило, что тема была приятна и открыта к обсуждению, скорее, она бы доставила Чжун Ли уйму дискомфорта, не обсуждай он ее с собой в голове перед этим сотни раз. — Ну…не всем нам так везет, как Баал, твой мальчик едва ли столь хитер, как Яэ, уж он-то тебя пару веков забвения ожидать не будет. Вряд ли он в принципе проживет больше пары десятков лет, а судя по тому, что я видел, он только и кидается на любую возможность скоротать свой век. Где была твоя вековая мудрость, когда ты выбирал его себе в коллекцию на кладбище? Захотелось экзотики? — Если ты видел его, то должен понять, — усталый вздох сорвался с сухих губ и Чжун Ли опустил голову в поражении, от чего глаза Анемо Архонта комично округлились в легком шоке: он не ожидал, что его вечно упертый соперник признает свое незавидное положение с таким вялым сопротивлением, — ты же был на моем месте. Когда отказываешь себе во всем столько веков, так тяжело удержаться… — Что, завидуешь тому, как я уже две тысячи лет радую тут всех своим обликом ходячего трупа? Так же хочешь? — для беспечного во всем Бога Свободы, Барбатос порою был излишне прямолинеен, но за столько времени их знакомства Чжун Ли уже давно к этому привык, хотя слушать собственные мысли со стороны было чуть менее, чем просто неприятно, — Он ещё и Царицын ближайший солдат, а она себе кого попало не подбирает, он, в случае чего, тебе предпочтение отдавать не станет. — Я знаю, что не станет. — Ой, как мило, что ты знаешь! Просто поразительно, как ты сам пресекаешь мои попытки обелить твой дурацкий поступок, — Барбатос не весело хихикнул своим высоким голосом, что неприятно ударило по ушам, — знаешь, ты сколько угодно можешь убеждать себя в том, что отрекся от своего титула и стал свободным, менять имена по пять раз на веку, Чжун Ли, — имя прозвучало вкрадчиво, со скользящей в интонации издевкой, — только у вас с Предвестником есть очень явная общая черта. Вы патологически не умеете быть свободными, ты вообще и минуты не протянул! — Я тебя услышал. Это все? — слова звучали грубо, однако без особой эмоциональной подвязки. Голос Чжун Ли звучал мерно и спокойно, впрочем, как всегда, он отвернулся от своего собеседника и вновь перевел взгляд на спокойную морскую гладь, по которой барашками пронеслись мелкие волны, видимо, хозяин ветров передумал оставаться милосердным. — Ну, спасибо и на том, — недовольно бросил под нос Барбатос и перекинул ноги через перила, спускаясь на каменную набережную одним прыжком, — так и быть, можешь приползти ко мне напиться в любой день недели, когда твой рыжий мальчишка откинется, ты уж не серчай! Он у тебя красивый. Советую хорошенько запомнить образ, сфотографируй хоть, потом может пригодиться, — Анемо Архонт как-то невесело оглядел себя с ног до головы и звучно выдохнул, — мне-то счастья фотокамеры в свое время не досталось. С этими словами Барбатос исчез в ярко-зеленом всполохе своей стихии, уносясь вслед за легким морским бризом, что смахнул тяжелую темную челку с лица Чжун Ли, обнажая его столь откровенную карту эмоций на лице. Он устало выдохнул и завел руки за спину, привычно зарываясь в ворох мыслей в голове. Неприятно было признавать, но во всем Анемо Архонт был прав, мудрости в собственных поступках Чжун Ли не наблюдал уже давно, все чаще он руководствовался эмоциями. Наверное, подхватил от Аякса, его беспечность была весьма заразительна, но даже от одной мысли о нем становилось чуть легче. Конечно, Венти понимал, что Моракс нашел в своем юном любовнике, только слепой и тупой не понял бы столь очевидной вещи. По нескромному мнению Чжун Ли просто возможность быть с Чайльдом сполна компенсировала его неизбежную вековую тоску, что учтиво придет после смерти Предвестника. Она всегда приходит и не уходит до последнего, так почему Чжун Ли должен был отказывать себе в столь сладком удовольствии? Даже если временном. Он откровенно устал оставаться во всем сдержанным, он заслужил быть слегка импульсивным. Чайльд и правда влиял на него не лучшим образом. Но кому какая разница? — Чжун Ли мягко обнял крепкие, но все еще по-юношески угловатые плечи.В его касаниях не ощущается отчаяние или желание привязать к себе, сковать покрепче, лишь безопасность и надежность, свойственная его личности. Как Гео Архонт, он всецело олицетворял свою стихию своей извечной во всех смыслах терпеливостью и твердостью. В этом был весь он: практичный и вдумчивый, в его словах не приходилось сомневаться, Чжун Ли порою был даже излишне педантичен, что многих бы раздражало, но Чайльду дарило столь необходимое чувство постоянства. Ему его так не хватало. Хотя, он особо и не искал, а ценить начал лишь в отношениях с Чжун Ли, на нем и закончил. С мужчиной можно было быть собой, он совсем ничего не требовал и, как оказалось, разочаровать его было безумно сложно, его природная упертость проявлялась даже в спорах с самим собой, он не мог допустить своей ошибки, а потому еще до сближения прочитал всю личность Чайльда столь досконально, что удивить чем-либо уже было невозможно. Это казалось таким правильным: чувствовать сухие горячие губы у шеи, мягкий шепот на коже, тепло чужого сильного тела. Чайльд бездумно уложил голову на сгиб сильного плеча, рыжие вихры разметались по одежде, скользнули по чужой шее, заставив Чжун Ли еле заметно улыбнуться и по-хозяйски подлезть пальцами под алый распахнутый воротник. Какая пошлость. Общественный порт поздним утром не самое лучшее место для проявления столь очевидных знаков близости, особенно для принципиального в этом отношении Чжун Ли, обычно он строго пресекал любую излишнюю близость в обществе, предпочитая хранить их особенные интимные моменты в закрытых стенах. Он говорил, что подобное помогает сделать близость еще более особенной. По скромному мнению Тартальи, подобное лишало его драгоценных возможностей демонстративно касаться Чжун Ли, когда его сердце обливается кровью и душа жадно требует столь необходимого проявления нежных чувств. То есть всегда. — Ой, сяньшэн, слышал я про щедрость местного Архонта, но кто бы знал, что это распространяется на всяких там международных террористов, — горячо рассмеялся Чайльд куда-то в подставленную шею, там же оставил еле ощутимый поцелуй, одежда после долгого морского путешествия неприятно липла к телу, но столь желанная близость могла компенсировать все с вершком. Будь его воля, Тарталья бы так и стоял ещё пару часов, он не рассчитывал расставаться на целых четыре месяца, разговор был о полутора, но, как это обычно водится, разговор не значил факт. Не самое долгое их расставание, но и не из приятных. К сожалению, пришлось отстраниться, Предвестник одной рукой тщетно попытался зачесать буйство рыжих волос, но только встретил противящуюся жёсткость соли, от чего недовольно поморщился. Он бы очень хотел побыть с Чжун Ли подольше и, желательно, поближе, но состояние его собственного тела и одежды оставляло желать лучшего, а он слишком уважал мужчину, чтобы продолжать свое своеобразное богохульство. — Это какое-то безумие — вокруг Ли Юэ так штормило, я думал придётся задержаться ещё на пару недель, — Чайльд довольно потянулся, позвонки радостно отозвались поочередным хрустом, воодушевленные долгожданным сном на нормальной кровати, которой так удобно располагал Чжун Ли, — но, представляете, стоило нам подойти поближе, как все разом стихло! Сама природа уже ощущала, как я по Вам скучаю. — И правда. Но это и не удивительно, ты обычно очень громко думаешь, — Чжун Ли загадочно улыбнулся, ведя большим пальцем по чужой щеке, усеянной мелкой россыпью веснушек. — Моих мыслей даже шторма боятся? — обхватив крепкое запястье мужчины сквозь ткань, Аякс коротко коснулся чужих длинных пальцев губами. Целовать руки мужчины ему всегда очень нравилось, особенно учитывая, что они у него всегда пахли как-то по особенному приятно, — Ну и правильно. Все бы так, честно говоря. — Аякс, — Предвестник моментально взметнул взгляд голубых глаз на лицо Архонта, от звучания собственного имени в груди приятно потянуло. Он категорически не использовал его в быту, но делал крошечные исключение для семьи и Чжун Ли, — как бы то ни было, тебя пока не боятся элементарные физиологические потребности. При всем моем хорошем отношении к тебе, я терпеть не могу море. И запах его особенно. Пойдём домой, я хочу избавиться от этого на тебе как можно быстрее. — Ой, скажете тоже! — Чайльд заливисто рассмеялся, по-хозяйски оплетая узкую талию мужчины, однако же покорно последовал прочь с пристани, свободной рукой давая отмашку ожидающим его вдали подчиненным. — Украшенные сетью разномастных шрамов руки бездумно цеплялись за широкие плечи, покрытые легкой испариной, Чайльд звучно ахнул, подаваясь навстречу ритмичным движениям внутри. Острые драконовы клыки Чжун Ли царапнули по тонкой коже шеи, от чего Аякс рефлекторно притянул его ближе в призыве разодрать в кровь собственное горло, на такое совсем не жалко. О, эти клыки, в каком он был от них восторге, мужчина улыбался, обнажая зубы, крайне редко, но в каждый такой момент у Чайльда перехватывало дыхание и очень неоднозначно тянуло внизу живота. Как же хороши были ровные и ладные зубы у Архонта, белоснежные, острые, словно бритвы, из всех своих драконьих черт в повседневности Моракс оставлял лишь эти, но сколь они были выразительны! Длинные шелковые волосы каскадом спадали с плеч, но запутаться в них было почти невозможно, поэтому Чайльд бездумно пропускал их меж пальцев и шептал Архонту на ухо сбивчивые комплименты на которые в обычное время у него не хватало смелости. Честно говоря, он не успел толком выйти из душа, как они уже оказались в постели, они не были столь помешаны на постоянном сексе, скорее даже наоборот, но тут, видимо, оба скучали слишком уж сильно. От одного запаха Чжун Ли у Аякса в глазах темнело, и это, судя по всему, было взаимно, он раздвинул ноги так быстро, что не успел даже толком подумать, благо долго просить Чжун Ли не надо, он был только рад возможности обласкать столь любимое тело. Секс казался тягучим, размеренным, но столь прекрасным и долгожданным. Внизу живота приятно тянуло предстоящим окончанием, а Архонт гладил крупными ладонями везде, где нужно, и прижимал так восхитительно сильно и близко. На голых плечах проступили еле видные землистые чешуйки, плавно переходящие в золото на щеках и груди, во время секса Чжун Ли часто терял контроль над формой, но теперь это стало для них нормой, потому как при виде роскошных ветвистых рогов, кобальтово-черных конечностей и прочих мелких черт у Аякса совсем крышу сносило. Ему нравилось, а Чжун Ли нравилось нравиться ему. Чайльд закинул ногу на чужую поясницу и резко дёрнул на себя, пуская меж губ протяжный стон, Архонт невольно навалился сверху сильнее и впился когтями в крепкое бедро. От лёгкой дразнящей боли Предвестник довольно оскалился, тело прошибло крупной дрожью, когда внутри стало горячо и мокро, но он был не против. Ещё раз сходит в душ, это не имеет значения, когда Чжун Ли так близко и шепчет в ухо позволенное лишь ему имя. Чайльд закончил следом и в лёгкой мести дёрнул мужчину на себя, пачкая и его тоже. Вместе в душе будет интереснее. — О, Царица, как же восхитительно, я думал сойду с ума за эти четыре месяца без Вас, — сбивчиво зашептал Аякс в чужое ухо, между словами выцеловывая шелковые пряди длинных волос. — А Царица не против, что ты взываешь к ней в такие интимные моменты единения с чужим Богом? — хитро сощурился Чжун Ли, отстраняясь и цепляя когтистыми пальцами рыжую прядь у чужого заалевшего уха. — Вера в Государыню не должна ни на минуту оставлять Предвестника, сяньшэн! — Чайльд хрипло рассмеялся, откидывая голову на пышные подушки, набитые гусиным пухом. Какое блаженство. Тарталья многое любил в Чжун Ли, но, о, его природную тягу к роскоши и комфорту можно было вынести отдельным пунктом, — Она, кстати, приветик Вам передавала. — Мило с её стороны, — удовлетворенно заключил Чжун Ли и осторожно вышел из чужого тела, тут же опускаясь сверху, несмотря на дискомфорт. Сердце Чайльда под ухом отбивало чёткий ритм, сильное и выносливое, оно обещало ему долгую жизнь. Если оно вынесло пытки Бездны, то вынесет и парочку прочих смертельных ситуаций в которых Чайльд, несомненно, когда-нибудь снова окажется, — В таком случае, могу я рассчитывать на щедрость с её стороны? — Ого, что же за щедрость такая, что сам Гео Архонт собирается на нее рассчитывать? — Чайльд зарылся пальцами в густоту чужих волос и притянул лицо мужчины к себе, оставляя пару лёгких поцелуев на его губах. — Скоро ночь Морских Фонарей, — послушно отвечая на дразнящие поцелуи, Чжун Ли слепо натянул тёплое одеяло на плечи и устроился поудобнее меж чужих ног, — я бы хотел провести её с тобой. В прошлом году, увы, у нас не вышло. Но в этом…зашли Царице весточку? Чайльд отстранился, всматриваясь в плавленое золото глаз напротив. Его взгляд стал безумно мягким и уязвимым, пронизанным каким-то глупым детским счастьем. — Я обязательно зашлю! Царица задолжала мне парочку…десятков отпусков, так что… — фразу поглотил сладкий зевок, Аякс небрежно смахнул слезы с уголков глаз и ехидно прищурился, — раз уж Вы просите её покорного слугу себе на недельку другую, думаю все случится. — Это отлично, — довольный ответом, Чжун Ли прижался поцелуем к щеке, там и остановился, — Знаешь, в Ли Юэ принято проводить этот праздник с дорогими сердцу людьми. Без тебя мне бы снова пришлось всю ночь нести траур одиночества в тоске по своему жениху. — Что же Вы со мной делаете… — Чайльд жалобно застонал и уложил ладонь на чужой загривок, дабы спрятать глаза в изгибе бледной шеи. Особый статус их отношений был уже давно решен и даже не скрывался, нет, Аякс сам хотел уведомить весь мир о своей близости к столь статному и желанному всей Гаванью мужчине, вот только слышать это вслух каждый раз было так стыдно…стыдно и горячо. И очень приятно, — Я люблю Вас… люблю. Он бесконечно устал с дороги, но при виде Чжун Ли все будто рукой сняло, и, лишь после долгой тягучей близости, в тепле чужих объятий и слов, от которых становилось горячо и стыдно перед собой, усталость решила о себе напомнить. Возможно, чтобы спасти своего хозяина от излишней неловкости. Поддавшись резко возникшей откуда-то смелости, Чайльд прикусил тонкую кожу на чужой шее, — низко, чтобы без труда можно было сохранить особую близость в тайне — заботливо зализал слабый росчерк следа и был таков. Его отрубило просто незаконно скоро. Чжун Ли мягко повел плечом, когда шею кольнуло укусом, но ничего не сказал. Чайльд заслужил себе подобные слабости, даже Бог не смог бы ему их запретить. Точнее, Бог и не смог. Он обязательно воспользуется советом Барбатоса и запечатлеет красоту чужой юности и любви на праздник, когда любимая Гавань выглядит столь красиво. Нет ничего прекраснее, чем сочетание двух вещей, которые Архонт любил так трепетно и нежно. Он готов расплатиться за свою слабость, будет неизбежно этим заниматься, но это будет так не скоро. Он приказывал этому случиться не скоро. А у столь древнего Архонта должен быть какой-то картбланш на приказы судьбе.