Let it snow

Эмиль правда любит Алю. В этом он не сомневался никогда. Девушка прекрасна. Бесспорно красивая, милая, весёлая, обаятельная. Личный лучик солнца. И голос её такой мягкий, музыкой льётся. Не девушка, а сказка какая-то. Эмиль обожает её поднимать на руки, кружить и слушать её смех. Ощущать её маленькие аккуратные ладони на плечах, чувствовать, как она, играясь, царапает его ноготочками. Ну котенок же. И носик она ещё так морщит мило и губу прикусывает обворожительно. Эмиль, обнимая её, целуя, каждый раз думает, что никогда и никому не отдаст свою прелесть. Он бесспорно любит Алю. У Эмиля дыхание каждый раз пропадает, когда его обнимает Дима. Пропадает, а потом учащается, будто приступ начинается. Сердце бьется о грудную клетку, будто кости сломать хочет. Кажется, что Дима может почувствовать это биение своим телом через слои одежды. Но нет, не замечает. Эмиль любит, когда широкие ладони ложатся на лопатки, притягивая в объятия, либо просто поглаживают, говоря тем самым «я рядом». По коже мурашки пробегают, когда Дима обращается к нему каким-то ласковым прозвищем, будь то котенок, мышонок, солнышко. А в дрожь бросает хриплое и тёплое «родной». Ноги подкашиваются в один миг. Так и хочется раствориться в этом голосе, почувствовать, как эти губы прижимаются к кудрявой макушке и шепчут это самое любимое Эмилем слово. Эмиль никогда не задумывался над ориентацией. У него есть любимая девушка, она возбуждает его, вызывает гамму чувств. Разве это не является доказательством того, что он натурал? Он любит женское тело, любит тело Али. Знает его наизусть. Знает, где и как поцеловать, чтобы услышать её сладкий стон. Знает, что если проведёт по её талии, то кожа девушки покроется мурашками. Она такая нежная и хрупкая в его руках. И он это просто обожает. Мужское тело красиво, это он не отрицает. Но все познания заканчиваются на знаниях собственного. Какого-то сильного впечатления мужские тела на Эмиля не производили. Только руки их красивы. На них Эмиль залипает надолго. Особенно руки одного конкретного человека. Димины руки гипнотизируют. Эмиль следит, как Дима настраивает камеры, как готовит фон для кадра, как… Дима может делать что угодно и Эмиль обязательно залипнет. Никогда такого не было, и вот опять. Эмиль понимает, что любит Диму. Осознание медленно подбирается в подкорку, оседает там. Эмиль ревнует Алю, глотки готов перегрызть за неё любому, кто посмеет делать что-то лишнее. Такая же ревность вскипает в нем, когда Дима носит кого-то на руках. Дима улыбается тепло, обнимает, заботится. Нельзя же быть таким, ну нельзя. Эмиля колотит буквально, когда Дима обнимает этого самого кого-то, прижимается щекой к его или её макушке, шепчет что-то, шутит. Эмиль хочет, чтобы Дима обнимал так только его, говорил что-то на ухо, а он бы ластился в его руках, довольно кивал головой. Эмиль пугается своих чувств, а они оседают все глубже. Эмиль ревнует обоих. И любит обоих. Кажется, надо оставить все в прошлом, в этом уходящем году. Все эти чувства, что жили в нем уже много лет, всю эту ревность. Эмиль любит Алю. Он любит её голос, её глаза, руки, мягкие длинные волосы. Боже, он обожает её. Но и без Димы так одиноко. Так неправильно. А это, сука, ещё неправильнее. Он счастлив с девушкой. А эти чувства к другу неправильные. Может, где-то там, далеко-далеко, в странах, где снимались их ролики, это норма, это возможно на один жалкий процент, но здесь — табу. Невозможно и неосуществимо. Но вот Эмиль забыл о том, что Дима может и не чувствовать что-то похожее к нему. Черт, да Эмиль не уверен в ориентации Димы. Как можно быть уверенным в ком-то другом, если себя толком не знаешь? Страхи гложут изнутри. Не дают насладится праздником Нового года, не дают принять участие в танцах и домашнем караоке. Друзья смеются, пьют, желают счастья и здоровья, а главное любви. Гирлянды мелькают, в комнате загораются бенгальские огни. С улицы доносятся такие же веселые крики. Год остался в прошлом. Люди празднуют первые минуты нового года. Эмиль обнимает развеселившуюся Алю, целует в мягкие губы, ловит её улыбку. Она пьёт шампанское, крутится вокруг него, танцует и тянет к себе. И Эмиль поддаётся. Ему должно быть весело. И он улыбается, толкается, выбивается в центр. Музыка оглушает, как и хлопки в такт оживившихся друзей. Сударь присоединяется к ним, подхватывает темп. Хватает Эмиля за руку, и вскоре по комнате носится хоровод людей. Эмиль носится по студии, вырывается из круга, танцует один, кружится с Алей. В глазах пестрит от огней и ярких костюмов друзей. Воздуха уже не хватает и он под шумок выходит на балкон. На улице холодно. Голова сначала немного кружится от смены температуры, но с каждой секундой становится легче. Дыхание выравнивается, в голове не ясно, но тихо, мысли медленным потоком проносятся, надолго не задерживаясь. Эмиль стряхивает снег с перил, облокачивается на него, опускает взгляд вниз. И видит одну фигуру на площадке. И приглядываться не надо, чтобы узнать в ней Диму. В небо запускаются салюты, те взрываются, раскрашивают узорами черноту ночи. Сказочно красиво. Бери телефон да снимай на сторис, веселись со всеми. Но Эмиль сбегает с балкона, проносится мимо друзей, девушки, которая танцует с подругами в центре импровизированного танцпола. В голове парня только одна мысль, только одно желание — спуститься на улицу, оказаться там с Димой, со своим близким другом. Не важно, что он скажет ему, что придётся говорить. Ему просто надо быть сейчас там. Куртка небрежно наброшена на плечи, и уже в лифте надета нормально, но так и не застегнута. По лестнице Эмиль решил не спускаться, его уже начало пошатывать, навернулся бы обязательно. Лифт же едет, кажется, ещё медленнее, чем обычно. И из подъезда Эмиль почти вылетает. И замирает на крыльце. Дима сидит на карусельке к нему спиной. Снег пошёл за то время, что Эмиль спускался. Ветер поднялся, гоняя хлопья снега по улице, путая их в волосах, снежинки в лицо летят и кожу будто царапают. Эмиль заходит на площадку, подходит тихо, но Дима слышит его, поворачивается немного, лишь для того, чтобы убедиться, что это кто-то из своих. Эмиля пробирает от того, каким одиноким выглядит Диман. Мимо проходят люди, с балконов доносится смех. Салюты продолжают запускаться в небо и греметь на все дворы. Но Эмиль будто в вакууме тишины. Он садится рядом с Димой, так близко, насколько это возможно. Подбирает ноги к себе, укладывает ладони на коленки. Дима слегка кружит их, отталкивается от земли носком ботинка. Голова кружится ещё сильнее, но Эмиль не просит остановиться. — Ты чего тут? — Дима спрашивает первым, так и не посмотрев на парнишку. — А ты че? Один сидишь. Холодно, — Эмиль зябко ежится, стряхивает снег с волос. И в голову не приходит мысль, что надо застегнуть куртку. Об этом напоминает Дима, который поворачивается к нему и осуждающе качает головой. — Не застегнутый, ещё и без шапки. Эмиль, в следующий раз получишь от меня, если ещё раз так выйдешь. Эмиль застегивает куртку и становится немного теплее. В воротник он тут же прячет замерзшие подбородок и нос. — Шумно там, устал немного, — Дима всё-таки отвечает и опять отворачивается от парня, смотря куда-то в соседний двор. — Тоже. Там орут все. Голова немного болит. — Пошли тогда, таблетку тебе дам. А то завалишься ещё куда-нибудь, — Дима уже тянется, чтобы встать с карусели, но Эмиль цепляется за рукав его куртки и тянет обратно. — Не-не, все в порядке. Посиди ещё со мной? — ему и в голову не приходит то, что Дима то сидит на холодных качелях дольше него и он мог замёрзнуть уже. Но тот послушно садится обратно, поворачивается к парню, будто ожидая, что тот говорить начнёт. Эмиль и рад бы начать, вот только слов нет. Он утыкается лбом в холодную чужую куртку, которая уже покрылась тонким слоем снега. — Эмиль? Братан, ты чего? — Я тебе только «братан»? — глухо доносится с его плеча, там, куда уткнулся Эмиль. И Дима честно не знает что тут ответить. Он замирает, кажется, напрягается ещё сильнее. — Ты о чем? — Да если бы я сам ещё знал, — выдыхает Эмиль, отстраняется, трёт замерзшими руками не менее холодное лицо. — Сложно так все, пиздец. Ты. Поверь мне просто, да? Я очень люблю Алю. Очень сильно. Мне так хорошо с ней, она… она же самая лучшая, правда, Диман? Дима кивает, внимательно слушает и следит за парнем, а тот все трёт лицо, вновь стряхивает снег с волос. — Это правильно же, что я с ней. Ну так какого хуя мне без тебя плохо, Диман? Меня разрывает будто между вами. И это пиздец как тяжело. Ты друг мой, самый близкий. А я ревную тебя так, как ревную её. Это так страшно, Дим. Я ж не гей какой-то. Так почему эта херня происходит? Я устал, Диман. Так заебался. Эмиль умолкает, закрывает лицо ладонями. Его качает, шатает, тошнит, кажется. Хотя он не пил уж очень много. Но ему плохо и его потряхивает. Дима ничего не говорит, и это молчание угнетает лишь сильнее. — Ты скажешь что-нибудь? — звучит слабо и как-то жалко. Обессиленно. В голове Димы крутится ебаная шутка из тиктока «а что говорить, ну, хуй», но ситуация эта совершенно не та, чтобы все переводить в стенд ап. Эмилю плохо, Дима видит это. Но и он сам в шоке от слов друга. Да, ему одиноко, больно. Но за собой он не замечал ничего такого, что хоть как-то похоже на то, что описал Эмиль. Дима тупо не знает что делать. Эмиль больше ответа не требует. Он вроде как сказал все, что хотел. Всё, что накопилось. Почти… — Я… Дим, я не прошу чего-то от тебя. Давай оставим это в прошлом. Нахуй его. Я не хочу терять тебя как друга. Эмиль поднимает голову, смотрит слегка покрасневшими глазами на Диму, улыбается криво. Дима смотри в ответ. Мир вокруг не рушится, нет какого-то ошеломления. Есть неведение, вопрос, что в голове горит красным: «И что дальше?» Но Эмиль, кажется, решил уже все. Он опять встряхивает волосы, встаёт на затекшие и замерзшие ноги, чуть шатаясь. — Пойдем, заждались уже все. Новый год же, епта. Эмиль уходит первым, даже не смотрит на Диму, не ждёт его и вскоре скрывается в подъезде. Дима же остаётся на этой гребанной площадке, дрожа от холода. Но подняться он не может. Поганое какое-то чувство разливается где-то в груди. Будто на плечах груз потяжелел в десятки-сотни раз. Дима задирает голову, смотрит на ночное небо, которое изредка прорезают залпы салютов. — С Новым годом, блять…