...И если вдруг Пустошь накроет волнами, И станут пески бесконечные морем, Пройдется неровными путник шагами, И те не впитают в себя его горе. По выжженной солнцем песчаной земле Шатается странник с глазами уставшими. Здесь нет больше места зелёной траве, Здесь голос Пустыни сговорчивей с павшими. Гонимый ветрами, что бурю несут, И виденьем страшным, пытающим душу, Он в вечности будет искать свой приют, Покамест пески его пыл не потушат...
***
Покидая Цитадель и её новых правительниц, Макс совершает одну очень серьёзную ошибку — оглядывается. Останавливается в толпе измученных голодом и жаждой Несчастных и поднимает голову в направлении платформы, отправляющей людей к новой, лучшей жизни. Измученная, но всё такая же гордая и сильная Фуриоса ловит его взгляд и чуть заметно склоняет остриженную голову. Макс не может не кивнуть в ответ. Один шаг, два, а он всё смотрит и смотрит в эти зелёные глаза, горящие триумфом и предвкушением нового. Её эмоции не находят отражения на его лице — одинокий Воин Дороги наконец разворачивается и пробирается сквозь кучу народа, стремящуюся попасть наверх, к благам постепенно вымирающей цивилизации. Он зря обернулся. Макс встряхивает головой, предчувствуя, как в его мысленном ящике Пандоры прибавилось новых призраков, что обязательно захотят помучить его в ночи. Взор Императора обжигает меж лопаток, но мужчина старательно игнорирует его и стремится к воротам. За высокими каменными стенами его уже ждёт нагруженный под завязку байк —прощальный подарок одной из Вувалини. К счастью, Макс не помнит её имени. Так проще, когда буквы не остаются на подкорке и не выжигают ему разум во время бесконечных странствий. Не напоминают о себе уколами промеж рёбер в минуты необходимого отдыха. Не срываются с обветренных губ в припадках. Да, так действительно проще. Он делает глубокий вдох, нагретый воздух наполняет грудную клетку. Рокатански заводит мотор и срывается далеко в пустыню. Призраки прошлого и настоящего пытаются нашептать ему разного, но их могильные голоса заглушает рёв мотоцикла. Пустоши вновь приветствуют своё дитя обжигающими песками и знойным ветром, насвистывающим свои кровожадные песни. Солнце постепенно клонится к горизонту, и этот закат знаменует начало чего-то нового и прекрасного, пахнущего свежестью и оседающего на коже чистыми каплями росы. Прекрасное начало для кого-то другого, но только не для Макса.***
Он возвращается в Каньон, надеясь отыскать в руинах верный Перехватчик. Запах копоти, металла и трупов разносится по земле, орошенной чужой кровью и бензаком. Над горной грядой стелится тяжёлый дым, из-за которого становится труднее дышать. Макс глушит байк и спешивается, чтобы начать поиски. Последствия их бешеной гонки предстают перед ним в полной ужасающей красе. Повсюду вырастают из бесплодной земли куски гантраков и шестаков, будто бы цветы стальной смерти. Боевая Фура выделяется среди кучи побитого железа, её кабина до сих пор по-особенному сияет в лучах догорающего солнца. Перед глазами на мгновение всплывает силуэт варбоя, что помог им выиграть эту битву ценой своей жизни. Сколько их здесь таких, несмышленых юнцов, некогда рассекавших песчаные барханы и мечтающих о бессмертии в Вальхалле? Теперь все они - настоящее кладбище на Дороге Ярости, находка для всяких кочевников и мусорщиков, спрятавшихся посреди высоких скал. Макс качает головой, поджимает потрескавшиеся губы, глядя на останки боевого транспорта. Хочется верить, что Перехватчику повезло больше. Так оно и оказывается. Удивительно, но восьмицилиндровый зверь оказывается застрявшим посреди одного из горных разломов. Судя по всему, нерадивого водителя прижало к краю скал, хотя тела на водительском сиденьи не обнаружилось. Только засохшие пятна крови да вездесущий песок. Лобовое стекло выбито, дверь с пассажирской стороны держится на честном слове. Множество вмятин и царапин, но это даже добавляет тачке некоего шарма. Боевые раны. Макс садится на своё законное место и возится с зажигаем. Перехватчик пару раз чихает, раздаётся неясный скрежет, но цилиндры оживают и транспорт снова на ходу. Рокатански одобрительно рычит и в плену момента хлопает раскрытой ладонью по приборной панели. Ещё поживёт. Ещё покатается. Вещи из мотоцикла быстренько качуют в салон авто. Перетекает с одного бака в другой драгоценный бензак. Немногим ранее с помощью шланга Макс слил ещё немного топлива с местами уцелевших траков, а также поднабрал кое-каких запчастей, чтобы позднее привести машину в порядок. После всех приготовлений, он уносится из Каньона, как будто его там никогда и не было. На этот раз Макс не оглядывается. Следы шин совсем скоро заносит песком, остывают покорёженные остовы железных коней. Безмолвие проникает в каждую трещину на камнях, как мрачная эпитафия, и лишь ветры уносят с собой обрывки безумной истории. Не о восстании, об искуплении.***
Когда луна высоко поднимается в безоблачном небе, посеребрив надоедливый солончак и принеся за собой долгожданную прохладу, Макс решает сделать привал. Ему хочется гнать дальше и дальше вперёд, к краю выжженной земли, как можно скорее удаляясь от того, что он оставил целые мили назад. Но затёкшие конечности ноют, ломит шею, а в глаза словно гравия сыпанули в достатке. Продолжать путь в таком состоянии просто опасно, а потому постепенно перестают шуршать колёса Перехватчика. Срывается тяжёлый вздох, прикрываются отяжелевшие веки. В мышцах растекается смертельная усталость, к которой он, вообще-то, давно привык. На лице, омрачённом жуткими тенями, мелькает хищная ухмылка. Порочный круг замкнулся вновь, уроборос вцепился в собственный гниющий хвост. Макс посреди нигде, один на один с собой и личными демонами, что вновь отращивают когти и клыки под покровом ночи. Рокатански с долей облегчения понимает: сегодня у его безумия наконец не будет реальных свидетелей. Он пропускает мимо ушей злобные подначки и колкие обзывательства, но зато на дух не переносит чужой жалости. Сон, как и всегда, не настигает его сразу, несмотря на изнеможение после долгого дня. Скрипит водительская дверь, Макс неровно ступает на остывший песок. Ветер взметает клубы пыли и мелких частичек грязи, и вместе с ним доносятся с разных сторон чужие голоса. Ма-а-акс. Сбежал. Не спас-с-с. Он усиленно моргает, прогоняя кровавые видения, и старательно прожигает взглядом звёзды над головой. Они моргают ему в ответ, холодные и недоступные. В их безупречном сиянии не находится покоя, потому что звёзды далеко, а призраки давно ушедших — здесь, у него за спиной, и перед ним, хрипят и говорят, норовят перекрыть ему кислород. Кажется, что даже небо осуждает его. От вины, что ложится на плечи тяжёлым одеялом, подкашиваются ноги. Он сползает на землю и обречённо вглядывается в широту горизонта. Как ты мог? Почему ушёл? Будь у Макса с собой дрова или какой-нибудь ненужный хлам, он бы разжёг костёр. Посидел бы у открытого огня, грея огрубевшие пальцы, выпил бы чего покрепче за погибших Накса и Вувалини. Как в старые времена. Но в его распоряжении теперь лишь пара глотков воды и керосиновая лампа из чужих запасов, которую он ставит перед собой. Слабый огонёк отгоняет сгустившуюся тьму, сжигает в себе часть его боли и паники. Хочется впасть в забытьё до самого утра, пока солнце не растворит в первых лучах оставшиеся тревоги. Макс трёт левой ладонью шею, и тут же резко дёргает головой. Ему слышится лязганье протеза. Слуховая галлюцинация, не более, но она вырывает из него полузадушенный всхлип. Да что же на этот раз не так? Он ведь всё сделал правильно, верно? Он дал этим людям то, чего так старательно избегает уже бесчисленное количество дней. Трус-с-с. Признайся, от чего бежишь? Люди умирают рядом с ним. Они умирали у него на глазах, у него на руках. Некоторые отдавали жизни за него, и осознание этого каждый раз заставляет ком подступать к горлу. Макс словно кормушка для старухи с косой, что ходит за ним по пятам, утопая костлявыми лодыжками в зыбучих песках. Смерть упивается страданиями, словно его душа — источник живительной аква-колы. Она так долго находится у него в союзниках, что порой кажется, будто он больше никогда не будет принадлежать самому себе. Всегда рядом с душами из прошлого, что осуждающе смотрят на него мёртвыми глазами. Бесконечно мучимый звенящими голосами, указывающими на его самые большие ошибки и грандиозные неудачи. Вечный скиталец пустыни, обречённый выживать вопреки всему, что уготовит для него судьба. Он не мог остаться с Жёнами, просто не мог. В конце концов, его присутствие принесло бы погибель в последнее зелёное пристанище на земле. Затылок касается бока машины, невидящий взгляд сосредоточен на тлеющей лампе. Огонь — это жизнь. Сердце Макса качает высокооктановую кровь, но внутри оно полно песка и тлена. Огонь течёт в его венах, выжигая изнутри всё человеческое, что ему ещё не чуждо, и заставляет кашлять пеплом. Но соедини песок с обжигающим пламенем, и ты получишь стекло. Такое же хрупкое, как его здравомыслие. В осколках памяти сохранена безрадостная история, и демоны каждую ночь пляшут хороводы на этих осколках, не боясь изранить ноги в кровь. Вновь поднимается ветер, и его завывания перемешиваются с шорохом чьих-то одежд. Воин Дороги оглядывается по сторонам, и в лунном свете перед ним предстаёт мираж. Прелестная Анкхарад держится обеими руками за раздутый живот, взгляд её устремлен прямо на него. Некогда белые тряпицы обагрены тёмно-алой кровью, струящейся вниз по ногам и капающей на остывший солончак. Кап, кап, кап. — Ты уехал, Макс. Почему ты бросил их? — бледные губы не шевелятся, её голос раздаётся прямо у него в голове лебединой песней. — Не бросал. Я им больше не нужен, — хрипит он призраку, что недвижимо возвышается над ним. Грязные пальцы вцепляются в песок, что утекает сквозь пальцы вместе с остатками рассудка. Картинка всплывает из глубин воспалённого сознания: Фуриоса, закутанная по плечи в потрёпанный плед, отводит его на разговор. Руки нервно сжимают ткань, взгляд устремлён по очереди то на него, то на оставший солончак. Мы будем рады, если ты поедешь с нами. Макс, ведомый призраком, предлагает ей самоубийственную миссию, они жмут руки и отправляются к стартовой линии гонки на выживание. Уже после — тесная кабина гантрака, потерявшая сознание Император и пластиковая трубка, что качает горячую кровь из одного тела в другое. Макс. Меня зовут Макс. И снова эти пронзительные зелёные глаза, что следуют за ним в толпе. Он не оставлял их умирать. Рокатански подрывается на ноги, забыв об усталости, и вновь садится за руль Перехватчика. Тишину ночи прорезает рёв мотора и шорох грязных колёс, что несут своего хозяина вглубь бесплодных земель. Мёртвые гонят его всё дальше и дальше от цивилизации и от самого себя. Призрак Анкхарад рассеивается в клубах взметнувшейся пыли, шепнув напоследок всё то же разочарованное трус-с-с. Надежда — это ошибка. Макс бежит в пустыню и от живых, и от мёртвых, становясь притчей во языцех на устах каждого, кому не повезло встретиться с ним по дороге в никуда.***
Солнце встаёт на востоке ещё тысячу шестьсот раз, прежде чем он возвращается. Цитадель нынче выглядит по-другому. В предрассветных лучах крепость кажется почти непреступной и обманчиво спокойной. Даже земля совсем иная, менее отравленная и более мягкая, чем была годы назад. Макса ещё не пропустили внутрь, но он не сомневается, что Фуриоса и Жёны привели это место в порядок и сделали из него нечто процветающее. Слухами Пустошь полнится, как никак. Макс едет медленно, чтобы его появление не расценили как угрозу. А может, просто оттягивает момент. Он возвращается сюда по собственной воле (почти, услужливо напоминает ему Глори с пассажирского сиденья), но это не умаляет нервозности. Предвкушение, которое он испытывает, сильно отличается от привычного волнения, связанного с предстоящей погоней или очередной попыткой сбежать от кочевников-каннибалов. Воин Дороги трясёт головой, прогоняя жестокие видения. Он увереннее жмёт на газ и приближается к месту, из которого когда-то так скоропалительно сбежал. Чуть сонные дозорные стопорят одинокую тачку у самых ворот. Они совсем не похожи на прежних бойцов полураспада. Уже не бледные и тощие скелеты, как тот мальчишка, чьё имя со временем перемололо в осколках памяти Макса. — Кто таков и чего здесь надо? — интересуются бойцы, впериваясь взглядом в одинокого путника. — Мне бы к Фуриосе, — его голос звучит совсем глухо, настолько он отвык от разговоров с реальными людьми, а не мертвецами из глубин подсознания. Стражники обмениваются насмешливыми взглядами. Очевидно, к правительнице так просто с улицы обычно не приходят. — По какому такому делу, чужак? — Просто передайте, что... А что, собственно, передать? Эй, Император, помнишь меня? Я тот дикарь, что чуть не убил тебя на Дороге Ярости, а после помог тебе и Жёнам свергнуть Несмертного Джо. — Передайте, что Макс заезжал. Я могу сейчас попасть в Цитадель? Мальчишки обмениваются взглядами, прежде чем один из них машет рукой в сторону сторожевой вышки, подав сигнал отпереть ворота. Перехватчик медленно въезжает в обитель, чуть подпрыгивая на кочках и фырча нагревшимся движком. До острого слуха доносится звук падающей воды: судя по всему, краны с драгоценной аква-колой теперь выкручивают гораздо чаще, чем во времена Несмертного. Первым делом его удивляет отсутствие всех Несчастных, что когда-то готовы были растерзать друг друга за кусок мяса посвежее. Лишь ящерицы ползают среди камней, греясь в ярких лучах. Второй вещью, поражающей его, оказывается искуственное озеро. Внизу, у подножия скалы в виде черепа, сверкает водная гладь. Берег вокруг порос редкой-редкой травой. Макс притормаживает в паре метров поодаль, чтобы полюбоваться открывшимся видом. Отражающийся от поверхности солнечный свет беспощадно слепит, заставляя слизиться покрасневшие глаза. У самого берега, несмотря на довольно-таки ранний час, уже плещутся дети. Некоторым едва ли полтысячи дней от роду, другие выглядят постарше. Их матери сидят неподалёку, улыбаются, плетут друг другу тонкие косы. Эта картина настолько идиллическая по сравнению с пейзажами жестоких Пустошей, что Максу требуется минута на понимание, что это более не сон и не мираж. Не лихорадочное видение, навеянное тепловым ударом. Его появление не остаётся без внимания: какой-то мальчишка отвлекается от игр у воды, подбегает к одной из женщин и одёргивает её, несмело указывая пальцем на Перехватчик. Непринуждённые разговоры тут же смолкают, орава малышей прячется за спины своих матерей, лишь любопытные головы выглядывают из-за пышных юбок. Одна из девушек, главная из Матерей, возможно, смело выступает вперёд. Макс прищуривается: её лицо кажется ему смутно знакомым. Белокурые волосы, не до конца сплетённые в замысловатую причёску, спадают ниже плеч, а пытливые глаза цвета чистейшей аква-колы устремлены прямо на него. Макс отчего-то смущается и уже возвращает ногу на педаль акселератора, но один из мальчишек, который и заметил его первым, подбегает к машине прежде, чем мать успевает поймать его. — Привет! А ты кто ты такой? — малыш улыбается и машет ему ручкой. У парнишки не хватает одного зуба снизу, а лицо перепачкано в грязи, и он выглядит таким невинным и до жути довольным. Странник не успевает найтись с ответом, прежде чем Мать быстрым шагом настигает беглеца и дёргает за ухо. — Вэй! Ты совсем страх потерял? А если бы... — часть гневной тирады теряется в мешанине образов, что проносятся перед глазами Рокатански. Неуклюжая походка, тяжёлый болторез в дрожащих руках. Резкий шёпот в кабине Боевой Фуры, сочащийся недоверием и злобой. Анкхарад, это ветер гуляет, или клубится ярость наших врагов? Имя. Он вспоминает имя. — Даг?.. Женщина застывает, обрываясь на полуслове, и пронзает его ледяным взглядом. Он точно не раз видел эти глаза в кошмарах. Макс глядит в ответ без какого-либо страха, зная, что сейчас он ведёт разговор не с мёртвыми. Спустя долгие секунды он видит осознание и шок, отражающиеся на её лице. Бледная рука тянется через опущенное с водительской стороны стекло и касается рукава его куртки, прежде чем с тонких губ срывается неуверенное: — Макс? Мужчина несмело приподнимает уголок губ в приветливой, как он надеется, улыбке и утвердительно хмыкает. Даг расплывается в ответной зубастой улыбке и её кулак сталкивается с его плечом в знаке привязанности. Судя по всему, она не ожидала когда-нибудь его снова. Вдова Несмертного подтверждает его мысли: — Какого шлангера ты здесь делаешь? Погоди, а Фуриоса в курсе? — Макс отрицательно качает головой. — Попросил стражей сообщить ей. Они, кажется, приняли меня за дурака. Даг звонко смеётся и ухмыляется ему: — Не удивительно. Ты себя видел, дикарь? Пойдём, нужно скорее рассказать ей. — Мне бы оставить Перехватчик где-нибудь, — Макс показательно проводит ладонями по обмотке руля. От него не укрывается то, каким восхищённым взглядом обводит его машину притихший ребёнок. — Конечно. Давай вперёд. Вэй, передай ребятам, чтобы опустили платформу, — Даг треплет светлые волосы мальчишки, который тут же уносится дальше по дороге. Женщина машет другим Матерям рукой, показывая, что всё в порядке, и занимает место на пассажирском сиденье. Макс не торопится ехать, для начала разглядывая её вблизи. Она не сильно изменилась, разве что стала старше. Лицо потеряло болезненную угловатость, как и фигура в целом. Зато взгляд остался таким же дерзким, как и характер. Даг молча рассматривает его в ответ, но он не может прочесть её мыслей. Тишина в салоне не то чтобы неуютная, но Макс всё-таки спрашивает: — М-м-м... Так ты теперь... Мать? — Этот мальчишка — лучшее, что есть в моей жизни, — с нескрываемой гордостью отвечает ему женщина, — и он совсем не похож на Джо. Рокатански издаёт согласный гул. Он помнит, что поначалу Даг совсем не хотела этого ребёнка. Порождение насилия, которому предназначено было вырасти таким же беспощадным диктатором, как его папаша. Хорошо знать, что этому не суждено случиться. Макс переключает передачу, направляя их к платформе, которая поднимет машину наверх. Шёпот на задворках сознания стихает, и он засчитывает это за хрупкое благословение.***
С утра в гараже довольно безлюдно, но он чувствует каждый озадаченный и напряжённый взгляд, что кидают в его сторону бывшие варбои. Тут и там раздаётся лязганье металла о металл, шум сварочных аппаратов и забористые выражения от неаккуратных механиков. Макс оставляет Перехватчик в дальнем углу гаража, молясь кому бы то ни было, чтобы к его возвращению тачку не разобрали на винтики. Даг предлагает показать ему все растения, которые она с другими женщинами взрастила на верхних уровнях Цитадели. Воин Дороги, конечно же, не отказывает. Она подзывает одного из Щенков и просит передать Фуриосе, чтобы та нашла её в саду. Дорога занимает у них приличное количество времени, потому что больное колено Макса не позволяет ему подниматься по каменным ступеням так же резво, как раньше. Это не укрывается от внимательной женщины, но она предпочитает не задавать вопросов. Знает, что сейчас Макс вряд ли захочет распространяться, как у него дела. В конце концов, они проходят через высокую каменнную арку в огромный зал с высокими потолками и огромными окнами по бокам. Обилие цвета и запахов поистине поражает, куда ни глянь, в разных по величине кадках и горшках растёт что-то из старого мира. Цветы, плодовые деревья, невысокие кустарники. Макс делает глубокий вдох и задерживает воздух в лёгких. Он не помнит, когда в последний раз чувствовал в воздухе что-то кроме бензака, нагретого железа и крови. — Умельцы помогли наладить систему полива, а солнечного света в пустыне всегда было в избытке. Видишь те огромные решётки? Мы фильтруем радиоактивный воздух, не позволяя ему загубить растения, — Макс не помнит названий, будь то какая-то зелень с крепкими кожистыми листьями, целые букеты цветов с мягкими лепестками или колючие кусты. Но он уверен, что Даг знает каждое из них. Она берёт его за руку и решительно ведёт между рядами растительности. На деревянном столе у стены расставлены по порядку мешочки с семенами и саженцами, разбросаны садовые инструменты, и помимо прочего растёт в горшке небольшое дерево. Сантиметров сорок в высоту, не больше, с маленькими тёмно-зелеными ароматными листочками и аккуратными белыми цветками. Даг осторожно касается одной из веток, на её лице - мягкое и довольное выражение. — Это мирт. Я посадила его первым, вскоре после того, как мы вернулись сюда. Всё это время он никак не хотел цвести, и я опасалась, что делаю что-то не так. Но пару дней назад появились цветки. Я решила, что это означает что-то хорошее, — она поворачивается к нему, немного застенчиво потирая запястье одной руки другой, — и вот, теперь ты здесь. Макс разглядывает хрупкое деревце, размышляя, что на ответить. Как всегда, в нужный момент слов не находится. Он не верит в предзнаменования и символы, но отчего-то на душе становится немного спокойнее. Словно это действительно может что-то значить. Словно он действительно не зря вернулся. — Эм... это потрясающе, Даг. Правда, — она понимающе касается его руки, прежде чем момент прерывается. В саду раздаётся громкое: — Эй, Неуклюжая! Ты искала меня? Стучат по каменному полу тяжёлые ботинки. Император проходит к ним сквозь зелёный коридор и резко тормозит, как только Макс оборачивается на её голос. Фуриоса выглядит почти так же, как в их последнюю встречу, за исключением того, что теперь она не ранена и крепко держится на ногах. Всё тот же колючий ёжик волос. Всё те же яркие глаза, что спасали его своей ясностью дикими ночами, когда призраки особенно сильно бушевали внутри. Он не думает, что когда-нибудь смог бы их позабыть. К торсу всё ещё крепится протез, но он выглядит поновее, с детально проработанными пальцами и выглядит он, на первый взгляд, удобнее прошлого. Макс неловко почёсывает отросшую за время его странствий бороду и делает взмах рукой. Фуриоса комично моргает, словно не верит тому, что видит, а Даг за их спинами едва слышно хихикает. Этот звук вновь приводит мир в движение, и женщина делает несколько стремительных шагов по направлению к нему, прежде чем сжать Воина в стальных объятиях. Макс удивлённо хрипит, прежде чем неловко расположить ладони на её спине, острожно поглаживая. От Фуриосы пахнет солцнем, раскалённым песком и совсем немного — свободой. — Рада тебя видеть, Дурак, — женщина размыкает руки и медленно отодвигается, чтобы разглядеть его как следует. Она улыбается так же, как тогда, на платформе, прежде чем Макс покинул их. Он едва слышно ворчит "взаимно" и тоже не может сдержать ухмылки. — Надолго к нам? — уже гораздо спокойнее спрашивает Фуриоса, упираясь руками в бока и будто приготовившись к неутешительному ответу. Максу слышится в этих словах горькое останешься?, но, быть может, это очередная слуховая галлюцинация. Под ногами вместо сыпучего песка — твёрдая земля, не отравленная последствиями ядерной войны. Чистый воздух наполняет обожжённые лёгкие, обволакивает собой. Перед ним — живой свидетель того, что Макс не так уж безнадёжен. Он обводит взглядом сад, посреди которого они находятся. С шеи будто сняли смертельную петлю, ощущение присутствия его вечной подруги с пустыми глазницами и ледяной кожей растворяется в светлых глазах напротив. Его наконец-то окружает жизнь. — Хотел остаться, ненадолго. Если позволишь. Фуриоса кивает и делает жест рукой, чтобы он следовал за ней. Макс кивает на прощание Даг, чьё лицо в золотом свете кажется особенно сияющим, и следует за Императором обратно в лабиринт Цитадели. Они идут неспешно, плечом к плечу, как старые приятели, в уютном молчании, пока женщина не произносит: — Мои ребята приносили много разных вестей с Пустоши. Некоторые мусорщики рассказывали им удивительные истории о каком-то безумце, призраке Пустыни, что колесит песчаные дороги и помогает заблудшим душам. Ты случаем не в курсе, о ком они толкуют? Её поддразнивание разжигает в нём пламя давно забытого веселья. Макс в притворной задумчивости чешет затылок и абсолютно нейтральным голосом отвечает: — Знавал одного такого. Много слухов про него ходит. Интересно? — Ещё как, Макс. Ещё как.***
Надежда — это ошибка. Того, что было, не соберёшь — только свихнёшься. Но Макс давно знаком с безумием, что сотней голосов нашёптывает ему ужасы в безжизненных Пустошах, и больше от него не бежит. Долгие тысячи дней он искал не надежды. Миллион дорог в никуда, что в конечном счёте пересеклись и привели его в место, где демоны гибнут в лучах восходящего солнца и никогда не возвращаются с приходом темноты. Туда, где о нём всегда помнили. Туда, где из пепла возрождалась жизнь.